* * *
Встали в строчку тополя,
Веточки из хрусталя.
Фонари-то, фонари —
Золотые пузыри.
Ночь-цыганка в блестках вся, —
Звезды спелые висят.
Зачерпнуть бы их ладошкой
Да рассыпать у дорожки.

СТРАШНАЯ ИСТОРИЯ
Хочу рассказать вам,
Как без подсказки,
Я дедушке Сталину
Выколол глазки.

А было это, не поверите,
Когда он был еще живой,
Когда ему как Богу верили,
И правил он большой страной.
Я в это время был ребенком,
Три года, да, наверно, три,
Довольно-таки шустрым, бойким
Снаружи, как и изнутри.
Детсад, в котором был мой офис,
Уже ремонту подлежал,
И лысый дядька — полный профи,
Где взять белил соображал.
Был со стены портрет
снят Сталина,
Поставлен нежно в коридор,
Так без присмотра и оставили,
И вышел вот какой раздор.
Я, малый, подобрался с гвоздиком,
И начал глазки ковырять.
Ну не себе, конечно, что уж там,
Кому — совсем легко понять.
И вот за этим-то художеством
Меня застукал персонал;
Тут шуму появилось множество,
Не знаю больше кто орал.
«Да нас за это всех посадят!
Его же не сдадут под суд».
Завхоз, авторитетный дядя,
Ногой в кастрюлю влез, где суп.
Все надсажались до икоты,
Все задыхались, как в дыму:
Мол, забирайте, бабы, боты,
И шагом марш! на Колыму.
И прихватите недоноска,
Который оскорбил вождя.
Казалось, плакала известка,
Карательные меры ждя.
Но никого не посадили,
Здесь всякий думал о себе,
На тормозах это спустили,
Не добрело до КГБ.
Художник местный чуть подправил,
Подретушировал портрет.
Народ вождя и дальше славил,
Которому замены нет.

* * *
Ни разу не пальнул из пушки,
А весь в медалях до макушки.

* * *
«Вы дам швыряете в балете», —
Я так и заявил Лиеппе.

РУСАК
Уже вторые сутки
Перловка из котла.
Вокруг все утки-утки,
Не блеклая свекла.
Всегда так получается:
Кипит под сердцем кровь, —
Повсюду зайцы-зайцы,
Не ржавая морковь.
Не думали-гадали,
Поди не дураки,
И русака поймали
В обычные силки.
Русак не рак с клешнями,
Не в панцире, в манто;
Почти что час решали:
Что дальше делать-то?
Кто убивать-то станет?
Кто этим поражен?
Вот был бы рядом Сталин,
Не с книгой, а с ножом.
Мастак он в этом стиле,
Спец в этом как-никак...
Добычу отпустили,
Пускай живет русак.

* * *
Если в зеркале горилла,
Зеркало не бей Гаврила.

* * *
Если вам не спится
на работе
То вы в жизни счастья
не найдете.

МОИ СТИШАТА
А мои стишата —
Искорки в золе,
Или лягушата
Пучеглазые,
Иль кипрей у гари,
Яркий под лучом,
Радостью одарит,
Грубость — нипочем.
Радуются речке,
Сине-голубой,
И спешат навстречу
Бабочке любой.
Не швыряй в них глину,
Не топчи ногой,
Путь у них недлинный,
Крохотный такой.

* * *
Водка лично не страдает,
Если Петр ее хлебает.

УФОЛОГ
Летают тарелки, летают кастрюли
(И слюнки свои не скрывает чермет).
Короче, уфологи эти раздули
Явление пришельцев с далеких планет.
«На нас не похожи они бледнолицых, —
Сосед говорит, возражать не моги. —
Летают над полем, воруют пшеницу,
Для виду свои оставляя круги».
И даже жену его Нюру украли
(Обидно, до клокотания в груди).
Вчистую лишенные гады морали.
Жена забрюхатела тройней поди.
Сосед мой — уфолог, навыкате глазки,
И пьет очень часто, не только бульон.
И этих пришельцев, зеленой окраски,
С чертями зелеными мог спутать он.


РЕПРИЗА ПРОИЗВОДСТВЕННАЯ
«Бог пьяницу не покалечит». —
Такая уж слывет молва,
С трубы тот свалится иль с печи,
И там, и здесь ему халва.
Вот случай был на производстве,
Не видел бы, не подтвердил,
Мой очень-очень дальний родственник,
Взял и репризу учудил.
В пустой бассейн свалился пьяным,
Летел три метра вниз башкой,
Другой бы — трезвый, сходу канул,
И накрывай его доской.
На дне бассейна — железяки, —
Лежат, стоят, торчат торчком,
И он на железяки махом,
Лежит среди штырей молчком.
А вылез — ни одной царапинки,
Ни синяка, ни желвака.
Видать сказались гены папины,
Тот тоже пил, дышал пока.
О НОБЕЛЕВСКОЙ ПРЕМИИ
А впрочем-то, мне много и не надо,
Ну, миллион, по крайней, полтора,
Я б гвозди не таскал тогда со склада,
Итак их понатаскана гора.
На нобелевскую я вполне согласен
(Ваш вижу иронический оскал).
Для фабрики бы не был я опасен,
И ни хрена б оттуда не таскал.
Дают мне премиальные — копейки,
А цены — ферзь — побьет мою ладью.
С подобных премиальных ты попей-ка,
Ну раз, ну два, и баста, хаю дую ду.
Нужны мне деньги, у меня же дети,
Жена, и я еще совсем не стар.
О чем соображают в комитете,
Где нобелевский делят гонорар?

* * *
Сперва в пророка мечут камни,
И закрывают двери, ставни,
И называют тунеядцем;
Угробят, вот тогда гордятся им.

* * *
Диктует с кресла всей стране,
А подотчетен лишь жене.
НЕ ВЫСОВЫВАЙСЯ
Подравнивали нас когда-то, —
Иметь свой голос не моги.
И вот что вспомнил я, ребята,
Встав по утрянке с той ноги.
Второй класс. Школа на отшибе,
А в классе тридцать человек,
И все же в бочке больше рыбы;
Кто паинька, а кто абрек.
Один был очень своенравен,
Всегда сидела в нем вражда,
Негласно коллективом правил,
Учительнице досаждал.
На чтении он начал хрюкать
И блеять, как баран хромой.
Учителка ему: «А ну-ка,
Бери шинель, иди домой!
Без бабушки не возвращайся,
Но не тащи с собою мать...»
Родители абрека пьяницы,
О чем с такими толковать?
Нейдет и не берет шинели,
Ни вбок, ни в сторону, ни ввысь.
Училке что осталось делать? —
«А ну, ребята, навались!
И дружненько его из класса,
Не вышла из себя пока».
И ученическая масса
Уже несет озорника.
Летит за дверь его пальтишко,
Портфельчик следом — будь здоров,
Карандаши вразброс и книжки.
Обиженный устроил рев.
А мы довольны, «на коне мы»,
Из коридора снова в класс.
Вот так и будет повседневно
Со всеми, кто лохматей нас.

* * *
И пусть даже в робе несчастного,
Только рабом быть прекрасного.
Пусть будет душа пленницей,
Но не измены процентщицей.

* * *
Пожалеть, посочувствовать —
не пусто ведь.
Что голодному от вашего взгляда,
ему хлеба кусок надо.
А мерзнущему, что от ваших вздохов?
Плохо ему, плохо.

* * *
Устал, ужасно, ужасно устал,
Даже устал верить.
Ты коробку яда достал,
Лучший мой друг «Сальери».
Жизнь у тебя своя,
Заботы свои и сладости.
Видишь вино пью я.
Радуйся.

* * *
Мы выковываем наши души,
Даже силою неудач,
Но об этом пока не думаем,
Нас захватывает жизни матч.
И не думать еще долго можем,
Пока снег нас ни обметал.
Он надежнее, он и тверже
Закаленный в огне металл.

* * *
Все тропинки запушило,
Ели словно терема,
Нынче что-то поспешила
Гостья белая зима.
И затинькали синицы,
Что-то клювиками бьют,
И из лужи не напиться
Бедолаге воробью.
Только мне немного грустно,
Хоть повсюду благодать.
Прячу грусть, но не искусно,
Все равно ее видать.
* * *
Забыли на ночь выключить
Луны холодной бра,
Мороз на стекла высыпал
Цветы из серебра.
И на катке старательно
Любя разгладил лед,
При этом ни копеечки
За труд свой не берет.

КАК Я БРОСИЛ КУРИТЬ
А мне пять лет, чуть может больше,
Самостоятелен вполне;
А дело это было, вообщем,
Как помнится мне, по зиме.
Я шел по улице вечерней,
Передо мной мужик, знать крут,
Запомнился особо чем мне —
Его штормило на ветру;
В зубах зажата папироса,
Как это было хорошо,
И походил он на матроса,
Что только на берег сошел.
Мне тоже быть большим хотелось,
Матросом непременно быть,
Могучим удивлять всех телом,
И «беломорины» курить.
Мужик тот выплюнул окурок,
И придавил его слегка,
Я подобрал его, придурок,
Чтоб походить на мужика.
И вот иду домой враскачку,
При удовольствии большом.
Соседки меж собой судачат:
«Гляди-ка ты, народ пошел!»
Так в дом родной и закатился,
Ни как матрос, а как кретин;
Чинарик до сих пор дымился,
Чуть выделяя никотин.
От мамы мне тогда влетело,
Как от мороза январю,
Навек курить мне расхотелось,
Вот до сих пор и не курю.
Кем только ни был, и матросом,
Речным, конечно, что хитрить.
Вы знаете, я скоро брошу
Стихи писать и водку пить.

НАБРОСОК
Кажется карасики
На ветвях висят:
Желтые и красные...
На пенек присядь
И подышим осенью,
Запахом грибным,
И душа запросится
К далям озорным.
* * *
Хочу поцеловаться я с народом
Открыто, а не там — за огородом

* * *
Ты улетел на дальний свет светила,
Преодолев испытанный испуг,
И там поймешь, что это уже было,
Что не преодолен тобою круг,
Очерченный могучею рукою,
Остаться в нем мы все обречены.
Ты, отданный штормам и непокою,
Проси у Бога только тишины.

* * *
Ну что ж, может быть передюжим,
Не проклянем белый свет,
Не нам улыбнулся ужин,
Как улыбнулся обед.
Клянусь перед звезд хороводом, —
Придет с колбасой бутерброд.
Бомж-братец, тебя с новым годом!
Сегодня же новый год.

* * *
Набрала ты букет незабудок —
Голубая к звезде звезда.
Восхищалась: «Какое чудо!»
Прижимая его к губам.
Прижимала к губам и смеялась,
Словно радости выше нет.
Ты и в прошлом году собирала,
Но забыла про этот букет.

* * *
Тебе холодные ладони
Зима бросает на лицо,
И ветра бешеные кони —
Со всех концов,
со всех концов.
Нередко так, в веселом звоне,
Весна выходит на крыльцо,
И вдруг холодные ладони
Зима уронит на лицо.

ЗАРИСОВКА
Вот уже по небу бродят
Кучевые облака,
И как летние бы вроде,
И не летние пока.
Жидко-серо-голубые,
Не очерчены вполне.
Летние — они тугие
В голубой плывут воде.
Но, а эти — в блеклой хляби,
Не меняют контур свой,
Не оседлы, не бродяги,
И не куча, и не строй.

* * *
Не помощник солнцу ветер,
С холодом сдружился тать,
Ни за что он не в ответе,
Погудеть да полетать.
Студит и лицо и руки,
Перечеркнут жирно март,
Перепутал знать от скуки
У весны колоду карт.

* * *
Эти тучи, опять эти тучи,
День — какой-то ненастный бред,
Как все скручено-перекручено,
Есть вопросы, ответов нет.
Близь взлохмачена, даль взлохмачена,
На все ясное хмурь-запрет.
Все оплачено-переплачено,
Только ясности все же нет.

* * *
Тишина. Холод. Снежный гнус,
Чуть присыпаны жалкие кочки,
И стоят без признаков чувств
Сиротливо стога-одиночки;
Словно избы без окон и труб,
В ограждении луга и неба,
И не дышат они по утру
Духом свежепеченого хлеба.
Декабря луг ветрами продут,
Звезды ночи ему знакомы.
Друг у друга стога на виду,
А приблизиться, вот, не дано им.

* * *
Осень. Золотая стружка.
Дальний лес без ретуши.
Ходит ветер-побирушка
По траве — по ветоши.
Пролетают паутинки
Над кочками-лягушами.
Облака, как после стирки
Досуха просушены.
Все вокруг теплом задето,
Все — кого ни спросишь.
Солнцу кажется, что лето
Здесь у нас, не осень.

* * *
Отщебечет пичугами лето,
Отшумит по лесам листвой.
Вот от голых сырых веток
Потянуло закатной весной.
Лист не желтый, а серый-жухлый,
Нету красок на все лады,
И рябины почти потухли, —
Добивают дрозды плоды.
Может дождик упасть отвесно,
Неуюту прибавить вес.
Все равно я иду лесом,
Хоть сумрачен этот лес.

РУЧЕЙ
Не прозрачен, может поэтому
И не встретил участливых рук.
Разве лучше ручьем быть светлым,
И в болото вкатиться вдруг?
В речку влиться — его заботит,
Быть полезным — видит во сне.
Зародившись меж кочек в болоте
Вод своих не отдаст лягушне.

* * *
А у нас здесь грязи
Мало на дорогах,
И колючих тоже —
Те, что судят строго.
Ароматный воздух
Пьют, как газировку...
Есть места, где солнце —
Прямо за обновку.
У кого на сердце
Темные оконца,
Приезжайте смело,
Мы дадим вам солнца.

* * *
Неспетые песни теснят грудь,
Нежности вести ласкают грусть.
Узника стены давят в тюрьме,
Солнечных зайчиков нет на стене.
Если зайчишка есть лишний, того —
Мне на листочке пришли его.

* * *
В логу заросшем травами
Ручей — сплошная мель,
А над цветущей таволгой
Гудит басистый шмель.
И воздух весь поделен —
Мухи комары.
И через две недели
Ручей отговорит.

НАБРОСОК
Почему-то иву очень тянет к речке
А пожар зеленый гасит синий вечер.
Ели — головешки, словно дым — березы,
Скоро ночь-старушка тень на тень наложит.
На траве склоненной забелеет порось,
И на небе вспыхнет звезд чудесных повесть.

* * *
Любил, когда о нем кричит газета...
У папуаса в нос перо продето.

ЗАРИСОВКА
Душно. Разбуженный ветер
То шелохнет, то затихнет,
На тополиных ветках
Забеспокоились листья.
Вот он совсем проснулся.
Мусор погнал. С востока
Горбатая выползла туча
Закрыв горизонт боком.
Первые крупные капли,
Первая молнии вспышка,
И заплясал обрадовано
Дождь — озорной парнишка.
А по двору лава,
Потоки дорожки топят,
В небе вдруг тесно стало —
Бочку взорвали тола.
Дождь пролетел быстро,
Порастерял лужи,
И поутихли ветки
Новый предчувствуя ужас.
Но тополиным настоем
Двор с наслаждением дышит.
Снова торчат из окон
Лица с улыбками бывшими.

* * *
Коротенькая песня —
Искорка печальная, —
Юркнет в поднебесье
Будто бы случайно.
И погаснет льдинкой
(Сущему условие).
Не люблю я длинное
Пустословие.

* * *
Ветерок бежит по ржи,
А попробуй — задержи.
Непоседлив, своенравен,
Молодости только равен.
Речку сморщил, не спросил,
Потрепал листву осин.
Пыль дорожную понес
Под откос из-под колес.
А девчонку увидал...
Мамочки! Какой скандал...
Долго-долго не забудет
Эти маленькие груди.
* * *
Так бывает только в бане,
Лопухов поникли уши,
Вон как солнце барабанит,
Вон как все земное глушит.
Ни дождинки на земь — о земь.
Ах, природа! — дар с ударом:
То зальет, то заморозит,
Или, как сегодня, жаром.

* * *
Туман, он любит обмануть.
Вот так идти или свернуть?
А ежели туман в строке?
То где-то ложь невдалеке.

* * *
Выбирается Самоса,
Все решили, нет вопроса.
Он у власти тридцать лет,
У него пороков нет.

* * *
Сквознячок красивых слов
(Прочь тумана вата).
Подлетел к нам ветерок,
Весь запанибрата.
Он тебя задел полой
Своего халата,
И меня задел. Долой
Спрятался куда-то.
Утонули мы в траве
Ближе чем когда-то —
Взять росинку посветлей
В полтора карата.

ЗОЛОТЦЕ МОЕ
Ах ты, золотце мое,
Медно-оловянное!
Почему же ты со мной,
Ой, непостоянное?
У меня машины нет,
На сберкнижке нолики.
Ерунда, но я поэт —
Маленький и голенький.
Не печатают меня,
Вот какое горе.
Ну хоть вешайся средь дня,
Прямо на заборе.
Говорят, что я как есть,
Весь необразованный,
Если б был, где надо, тесть,
Вот бы было здорово!
Был бы тесть, но у меня
И жены-то нету,
Ну хоть вешайся средь дня,
И башкою в Лету.
Посижу там сто минут,
Чтоб забыли крепче,
Но меня и там найдут,
Для последней встречи.
Посчитают у меня
Все грехи поштучно.
Ну хоть вешайся средь дня,
Не грешите лучше.
Я пока еще живой,
Можете потрогать,
У меня над головой
Солнце — желтый ноготь;
У меня над головой
«Голубая майка»,
И цветная под ногой
Летняя лужайка!
Ах ты, золотце мое,
Медно-оловянное!
Почему ж ты, ё мое,
Ох, непостоянное?
Почему же ты меня
На других меняешь?
Мое сердце не броня,
Что? не понимаешь?
Что поделаешь, видать,
Долюшка такая, —
Сяду буду увядать
В кулачок сморкая.
Буду слезы проливать,
Дополняя реки.
Ну куда себя девать,
Люди-человеки?
Я ни капли не шучу,
Зря ваш смех качается,
Я счастливым быть хочу,
Но не получается.

* * *
Сердце, как бокал хрустальный,
И напиток в нем печальный.
Было множество попыток
Сделать радостным напиток.

* * *
Слезы не по мне размазывать,
Ой-ей-ей,
Называть ее заразою
Продувной.
Гразью-то зачем расписывать?
Для чего?
Я и сам-то был не кискою,
Ого-го!
Не одной отмечен юбкою,
Ох, балбес!
Это я сейчас затунканый,
Весь облез.
Отгулял и открасавился,
Облысел.
Пусть она живет, как нравится,
Как и все.

А Я ПРИШЕЛ
В сей мир пришел февральским утром,
Манило солнце высота.
Тропинки словно перламутром
Покрыты были. Красота!
Капель с крыш ринулась разбиться,
В сугробах понаделав дыр,
Ей тоже припекло родиться
И посетить подлунный мир.
Чудесный мир! И это точно!
Отец по детству инвалид,
Мать на себе везет, как тачка,
Все тело к вечеру болит.
Семь ртов и заработок тощий.
Спасибо партии родной,
Дала шесть соток, этак проще,
Что с огорода — все домой.
Дорога — швах, кругом заносы.
Барак. Скандалов-споров тол.
Куда ни глянь — везде вопросы:
Дрова. Безхлебье. Мерзлый пол.
Ну, ничего — рос понемногу,
Свои проделывал дела,
Свою протаптывал дорогу,
Она и в школу привела.
А школа лет пятидесятых
Была поистине строга:
Чернеющие доски, парты,
Учительница-кочерга.
Она для нас — Иосиф Сталин,
Очки рогатые на ней.
О! Как мы от нее устали,
Презрения сколько было в ней.
Попахивало здесь казармой:
И дисциплина и приказ.
И очень часто папа с мамой
Здесь отдувалися за нас.
Все одинаковы по полу;
Вставай, садись, беги бегом.
Ну как любить такую школу,
Где тычут в рожу сапогом?
Недоучился, выбыл, бросил;
В шестнадцать принят на завод.
И вот опять они вопросы:
Ну что он мне, родной, дает?
Да я бы лучше — лесорубом,
Иль плотником — косяк к окну,
Фигурки бы долбил из дуба,
Иль кисточкой по полотну.
Не по нутру чугун-детали,
Мне бы по рекам, по лесам...
В военкомате так считали:
«Пока не ты решаешь сам.
Ты в армию сходи сначала,
Да по мишеням популяй,
Когда отслужишь да отчалишь,
Да хоть на Колыму валяй».
Семнадцать лет! — кто ни буранит?
Девчонки, драки колесом,
На сердце нежность в связке с дрянью, –
Мустанг не знающий лассо.
Утихомирили немного —
Сломали челюсть в трех местах.
Так в армию вела дорога,
Не отсидишься же в кустах.
Писал я об армейских буднях,
Преобладает где металл.
Ну, здесь об этом я не буду,
Итак вон сколько намотал...

* * *
Всяк занят собой,
До другого нет дела,
Такие уж нравы,
Таков этот век.
На улице тела
Не встретишь нагого,
А души нагие?..
К чему имя рек?
Вон круглорожий
Катит на «Мерсе».
«Зелень» накоплена
Жизни на три.
А вон и бомжатина
Колошами месит,
Рванина снаружи...
А изнутри?

А МОЙ МИЛЫЙ
Я пойду по мостику,
Мостик закачается,
А мой милый ростиком
Малым отличается.
Он застенчивый и скромный,
Когда с поля возят рожь, —
Ляжет спать под стог соломы,
Всю изроешь, не найдешь.
Но как только отстрадуем
Он заметней всех в окрест:
По неделям брагу дует,
Всем до смерти надоест.
И не только мать родная,
Весь так думает народ:
«Ох, скорей бы посевная,
Лень его опять возьмет».

* * *
День бредет завернувшись в серость,
Не оглядываясь бредет,
Тучи позднюю осень сеют,
И взойдет скоро снег и лед.
И испуганы травы откоса,
Обещания дали грозны,
И вскипает вода плеса
Ветром вспененная до белизны.

* * *
Я из мрака пришел однажды,
И однажды уйду туда же.
Пусть плывет мой кораблик бумажный
Пока волны свое ни скажут.
И намокнут борта ненадежные,
И исчезнет слабенький след.
Разве вы мне помочь сможете?
Нет, конечно, конечно, нет.

* * *
Сына мама породила, —
Одной трети бы хватило.

* * *
А цветок завянет
И в хрустальной вазе.
Кажется, что свет наш
Так однообразен.
Это только кажется,
Кажется лишь это, —
Вон с какой радостью
Расцветает лето.

ВЕТРЕНИЦЫ
Вон сколько их — белее снега,
Под ними ветхий лист убог;
Любимицы ветров и света
Заполонили старый лог.
Весенний это праздник лога,
Хоть дно сковал пока что лед.
Цветут они совсем немного,
Но как неистов их полет.

* * *
Да, наверно, у меня
В сердце есть моторчик,
И не хочет он понять,
Все свое стрекочет.
И уводит он порой,
Где ходить опасно.
Может быть за той горой
Заплутало счастье?

* * *
Ветер, тополя пушинки
В воду лучше не носи,
Разве будут любоваться
Ими братцы-караси?
Разве цветом зажелтеет
Это илистое дно?
Неразумная затея,
Дну, как видно, все одно.

* * *
Скажем докторам спасибо,
Отболела бабка ибо.

* * *
Дождевые нити,
Тополя лоскут.
Вы меня простите
За мою тоску.
Нелегко на свете
В куче серых плит,
И фонарь не светит,
Просто, камнем сбит.

* * *
Я сижу в ракушке
Высунувши рожки,
Но, а кто-то рушит
Тишину дорожки.
Вон как пяткой лупит,
И знакомый почерк.
Может, не наступит,
Может, не растопчет?

* * *
Он боялся цепей,
Он боялся цепей.
Он боялся — от звона
Станет тупей.
Он боялся вериг,
Он боялся их пут.
Но в цепях и веригах
Промямлил свой путь.

НАБРОСОК
Серый и лохматый
С запада подъехал,
Синь-лазурь захапал,
Громыхнул с успехом.
Вскоре, между прочим,
Вот что отчебучил:
Опрокинул бочку,
Всех водой замучил.

ВЕСЕННИЙ НАБРОСОК
Ветерок весенний
Теплоту принес,
Гомон птиц посеял,
Обнажил откос.
Солнца очень много,
Лезет щурь в глаза,
Плачется дорога —
Радости слеза.

* * *
Наконец, я разжег
На морозе костер,
Он холодные иглы
С бровей моих стер.
Но он быстро потух,
Очень быстро погас,
И опять занимает
Все холод сейчас.

* * *
А мы были глупыми,
До утра не спали мы,
Не об этом думали,
Не о том мечтали мы.
Жизнь она разумнее,
По уму развесила,
И над нами дурнями
Посмеялась весело.

* * *
Я приходил сюда опять,
Хотя удача не светила,
Шипов здесь очень много было,
А никаких-то штучек пять.

* * *
Хорошо босиком по проселку
Приминая дорожную пыль,
Это не по жнивью колкому
Не разбирая тропы.
Вон как ступни шлепают,
Такой учиняют бой,
Будто бы овцы толпами
Следуют за тобой.
А пыли куда деться? —
Вздыблена до краев...
Да, босоногое детство
Давно отпылило свое.

* * *
Пустые сучья тополей,
Да тучи те, что воду вылили,
Да грусть покинутых полей,
Да черных птиц махание крыльями,
Да ветра с травами вражда,
Готовая тянуться сутками.
И только остается ждать,
Когда придут густые сумерки.

* * *
Мы ищем сладкого дурмана,
Неважно — ночью или днем,
Но как болеть умеет рана
Та, что оплавлена огнем.

* * *
Я метался, я выход искал,
И сходил я с ума понемногу,
Только спины холодных скал
Преграждали мне путь дорогу.
Стал и я, как эта скала,
Никакой улыбкой не сдвинешь,
И тень падает от ствола
На мою холодную спину.

* * *
Зачем обижаться? Зачем обижать?
Мы сами хотели пальцы разжать,
Мы сами хотели лихого огня.
Все в прошлом теперь для тебя, для меня.

* * *
Не для нас бьет солнце ключом,
И лучей не для нас лезвия,
Ни при чем мы здесь, ни при чем,
И родились мы не в Индонезии.
А родились мы для снегов,
Для продутых долин усталых.
И у камня полно врагов,
А песок — это бывшие скалы.

* * *
Это было дыхание, горячая речь,
Я себя уверял: это надо сберечь.
Но промчались года, но промчались года,
Все куда-то ушло, все куда-то... куда?

* * *
Ты где-то там за поворотом,
А может быть, тебя там нет,
А если нет, то чей же след
Столь узким сапожком протоптан?

* * *
Где есть прилив, там есть отлив,
Как бы невидимое дунуло,
Но что-то мучает внутри:
Ну для чего все так задумано?
Спешат от берега суда —
Им в мель вморозиться не надо бы.
Вновь удаляется вода
Усеяв берег всякой падалью.

* * *
Кто сказал, что дождь «слепой»,
Нет, напротив, зрячий,
Непоседа озорной
С радостью щенячьей;
Да от солнца он такой,
И от ветра тоже.
Солнечный и молодой
Быть другим не может.

* * *
А березки, как с перрона
Машут нам платочками,
В небе тучки, как вороны,
А вороны строчками.
Осы, пчелы у откоса
Медленные, сытые;
И повсюду солнца просо
Щедро порассыпано.

* * *
Золотые рыбки
Плавают в реке;
Очень хочешь рыбку
Подержать в руке?
Зачерпнул водицу —
Рыбка уплыла,
Потому что рыбка
Лучиком была.

* * *
Утром солнце неваляшкой
Вышло на крылечко,
Небо голубой рубашкой
Одарило речку.
Светлой радостью влекомы
Прыгают рыбешки,
У зеркального затона
Птички-долгоножки.

* * *
Сам пишу я и сам читаю,
Не печатают, хоть ты вой.
Кто не видел, как птички порхают? —
То же самое и со мной.
Все стихами забиты журналы,
И с газетами не на ты;
Порываюсь попасть в анналы
Поэтической высоты.
Никому не нужны мои опусы,
Воды страсти напрасно журчат.
Нет, не буду соваться глобусом
Из которого уши торчат.

* * *
Опять не получается,
Не ямба торс, а порно.
Влез по уши в отчаяние:
А вдруг я бездарь полный?
Не зря же не печатают,
Шлют кукиши повторные.
И для чего я чапаю
На гору стихотворную?

* * *
Первая любовь не забывается,
Не уходит молча в пустоту;
Пусть тропа внезапно обрывается,
Пусть находишь новую тропу.
Многое впоследствии сливается,
Дробью в воду падает свинца.
Первая любовь не забывается
И идет с тобою до конца.

* * *
Хорошо говорить отгоревшим,
Отпылавшим на этом пути,
Огрубевшим, заматеревшим, —
Они знают куда идти.
Все расписано точно в их стане,
Лишний взмах не предпримет рука.
Мы такими же, может быть, станем,
А пока, а пока, а пока...

* * *
Люди спят, не будите их струнами,
Пусть гитара лежит в чехле,
Их другими обносит струями,
Все же песни — это не хлеб.
Люди спят у штурвалов стоя,
За конторками скучных контор,
У станков, в карьере, в забое,
Взгляд положив на монитор.
И руки не тяни, не насыплют,
Место узкое знай свое.
Кто поет — не должен быть сытым,
А иначе он плохо поет.

* * *
По тротуару люди,
Дождь, под ногами вода,
Этих если не будет,
Будут другие тогда.
Вывески сменят, рекламы,
Трубы домов — водосток.
Даже на полмилиграмма
Людской неизменчив поток.
* * *
Мечта и ложь — подруги вечные,
Года, века их не сотрут,
А из-за них и души мечутся,
Как эти листья на ветру.
От них ли мы ни отрекаемся,
Отталкивая сладкий дым,
И снова каемся и каемся,
Чтобы опять поверить им.

* * *
Всех полюбить, как это сложно,
Ужасно сложно это... но...
Наверно, все-таки возможно,
Только не всякому дано.
И выпрямлять себя устанешь,
Чтоб стал любой и всякий — друг.
От себялюбия отстанешь,
То и полюбишь всех вокруг.

* * *
А кто у власти двадцать лет,
Тому уже замены нет.

* * *
Куда-то состав мчится,
Мне неизвестно куда,
Рельсов стальных половицы
Отсчитывают года.
Ветер за ним вьется,
Живой выгибаясь дугой.
Этот состав не вернется,
Заменит его другой.

* * *
А мне тебя не воротить,
А мне тебя не потревожить.
Вернуть вчерашний день кто сможет?
Гнездо из воздуха не свить.

* * *
Облака — обрывки ваты,
Им лазури не прикрыть,
Вот опять спешат куда-то,
Проявляют свою прыть.
Кролем чешут, а не брассом
Вдаль, к темнеющим лесам...
Вот и я все время рвался,
А что вышло — видишь сам.

* * *
Природа заставляет нас искать
Любви безумной дикой ощущения...
Реки весенней бурное течение,
В ней много мути, глины и песка.

* * *
Усталость от туч и ветра,
На всем продолжении пути,
Как будто другой меры
И не ищи, не найти.
Ветер отхороводит,
С сердцем не будет на ты.
Когда тишина в природе —
Больше и красоты.

* * *
Тупы, как пчелы —
Знаем лишь одно:
Таскаем мед,
И больше чем нам надо,
Из жизненного
Солнечного сада,
Не чувствуя
Когда пойдем на дно.


* * *
Зачем обманывать себя,
Что ваши строки не погаснут?
Все скроется в потоке красном,
Как только трубы протрубят.

* * *
И вовсе некуда спешить,
И вовсе некуда, я чувствую,
Задачи главной не решить,
Не обеспечиться «капустой».
Спешить и попадать впросак,
Спешить, шарахаться в испуге.
Что толку бегать, как русак,
И все по кругу да по кругу?

* * *
Безумец тот, кто хочет больше,
Чем может дать ему судьба.
Да, он придет, но не туда,
Не к счастью, а в долину боли.


* * *
Побродил по белу свету,
Ноги вымучил, аж жуть,
Прежнего задора нету,
Из окошка вдаль гляжу.
Это кто там — по дороге
Свой догнать стремится бред?
Это кто стирает ноги!
Ах! Привет тебе, привет!

* * *
В безумстве побывал любой,
И требует того природа
От человеческого рода...
Безумству имя есть — любовь.

* * *
Любопытство и желание —
Убеждают их слова...
Сучья поедает пламя,
И останется зола.
От весны стремишься к лету,
Там и птицы оттрубят.
И другой дороги нету,
Если есть — не для тебя.


* * *
А в ней и ландыш и жасмин,
А в ней крапива и осока.
А каешься-то как жестоко,
Когда тебя накроет сплин.
И этот сплин пришел взамен
Страстей безумного угара.
Ничто здесь не дается даром,
Свободу заменяет плен.

* * *
Невелика цена — любовь найти,
Довольно много встречных на пути.
Да, очень много увлечений, встреч;
Но очень дорого любовь сберечь.

* * *
Не надо избегать людей,
Тебе без них вдвойне трудней.
И с ними тоже не фруктоза,
Но потеплее в дни мороза.

* * *
Все к нам приходит от Бога:
Речка, небес синева,
Пыльная эта дорога,
Эта густая трава,
Тучи, что кучатся строго,
Молнии острие...
Все нам дается от Бога,
Только лишь от Него.

* * *
А может быть, все мы — вещи,
И только лишь люди чуток:
Кто-то — стальные клещи,
Кто-то и молоток,
Кто-то, возможно, циркуль,
Кто-то, возможно, плеть,
Кто-то — канат в цирке,
Чтобы гимнастов вертеть,
Скалки и сковородки,
Чашки, для кошек, котят;
Разные там обмотки, —
Тоже быть вещью хотят...
Тот — режет, тот — поправляет,
Тот — выжигает сыпь...
Все кто-то нас заставляет
Работать по мере сил.

* * *
На свете, все-таки, дурак
Не существует просто так.
На нас, без этого помета,
Легла б вся черная работа.

* * *
Божье слово от греха уводит,
Чтоб не мучиться людской породе.
Но а если сами лезем в грех,
Это наш полнейший неуспех.

* * *
Намечтал аж с Эверест,
Но, а сам опилки ест.

* * *
И падает беззвучный дождь,
Для ненаписанной строки лишь,
И никуда ты не уйдешь,
И этих стен ты не покинешь.
Вот так неслышно и сгоришь, —
И тягостно, и одиноко...
И эта тяжесть, эта тишь
Остановили сердце Блока.

* * *
Когда ее ты любишь —
Готов пойти на все;
Не утопаешь в буднях,
В австрал тебя несет.
И вот — ты с нею рядом,
Успела надоесть;
И звезд уже не надо.
Все так оно и есть.
Про это петь не хочется,
Пока ты молодой...
Неужто что-то общее
Есть у любви с едой?

* * *
От тебя ждет денег чадо,
А нотаций и не надо.