МОШЕВИЦА

(сборник)

Л.Олюнин



* * *
Я старое не осуждаю,
Грядущее — не опьянит;
Я в существующем блуждаю,
Зачем мне бронза и гранит.
Врученное мне все приемлю:
Тропинки узость, ширь полей.
Я рад, что видел эту землю,
Я счастлив, что ходил по ней.

ЧЕРЕМУХА
Черемуха в тесной чащобе —
Глазу почти не видна.
Здесь выросла, что ей еще бы,
Здесь и засохнет она.
Ягод на ней немного,
Горстка – и всё пари.
Судьба поступила строго,
Можно ли что изменить.
Из этой не выбраться клетки —
Силы такой нет;
Никто не трогает ветки,
Не собирает букет.
В пожизненном этом остроге,
Где с влажностью воздух слит,
Черемуха в тесной чащобе
Уремы речной стоит.

* * *
Да, поэзия — дневник, —
Афоризм довольно ясен;
Кто сливать туда согласен
Ложь, пусть сам себя винит.

* * *
Еще один листок с осины —
Чуть покружился, и прилег.
Часть тропки я еще осилил,
И на сухой присел пенек.
Среди листвы, что под ногами,
Мои, конечно, тоже есть.
Глупец, кто эту жизнь ругает,
А надо воздавать ей честь.
И листопад какой-то робкий,
В разгар сегодняшнего дня.
И снова я пошел по тропке,
Протоптанною до меня.

* * *
Я много что любил на свете,
Перечислять — досуга нет, —
Вот этих ив густые сети,
Душистых трав цветущий плед;
Вот эту тропку полевую,
И поля каждый колосок,
И речку светлую, живую,
Чуть влажный берега песок.
Любил лугов ноябрьских выбель,
Любил сентябрьскую межу...
Я жизнь любил во всяком виде;
Там спросят — так я и скажу.

* * *
Ради славы, ради похвалы,
Что и ни творится в мире этом.
Всплеск аплодисментов люб поэтам,
Как сладкоежке кус большой халвы.

* * *
Судить легко. Судить приятно,
Расталкивая басом тишь.
Подсчитывая чьи-то пятна —
На собственные не глядишь.
Рот открывая - не заметишь,
Что сам в подтеках от дерьма.
Судить легко на белом свете,
Судить легко — весьма-весьма.
Судить — в клубничку «граблей» лезешь;
Как шоколадки долька в рот.
Свой «рупор» выключить полезно,
Когда оттуда мерзость прет.

* * *
Солнце ждет заката,
И дождя — река.
И опять куда-то
Мчатся облака.
Здесь была деревня,
Но дома пусты.
Осень ждут деревья,
Травы и кусты.

* * *
Жизни выдана краюха,
Не теряй ее ни крохи.
Молодой была старуха,
А теперь лишь — охи, вздохи.
День — краюха меньше станет,
Путь земной — не мрак чердачный.
Не глотай ее кусками,
Запивай водой прозрачной.

* * *
Этот снег совсем не в радость;
Этот снег — не зелень мая:
Бьется о стекло, о рамы,
Грустных глаз не замечая.
Лед как лезвие на луже —
Не весна, а ведьма-осень.
Вот и этот снег не нужен.
Только кто желание спросит?

* * *
Сгинут холодные ветры,
Солнце сойдет с высоты.
Будет листва на ветках,
Будут пестреть цветы.
Срок — декабрю и маю,
Радость у скал есть, у рек.
Деревья весной оживают,
Но дерево — не человек.

* * *
Ложь может казаться истиной
Долго: лет десять, двадцать;
Но сто лет, ежели искренне,
Не может она казаться.
И как ты ее ни подбеливай,
Как ты ее ни подкрашивай:
Черным не станет белое,
Синим - не станет красное.
Ей пусть не вырвут жилы,
Утопать ей всё же в прошлое:
Сгниет на корню плод лживый,
Насильно никем не сброшенный.

* * *
Примчался ветер кочевой,
Незнающий покоя.
Ну что ж, потерпим, ничего,
Бывало не такое.
Он серости понабросал —
Обычное явление;
Лишь бы очаг не угасал,
Трещали бы поленья.

* * *
Идешь по дороге разбитой,
Не знаешь - зачем и куда.
Бетона рушатся плиты,
Время стирает года.
Светлые дни не разбудят,
Темных дней взгляд лих…
Люди, при чем здесь люди,
Ты же один из них.

* * *
Часы идут. Часы на батарейке.
То отстают, а то опять спешат...
А старость мерзнет даже в телогрейке.
Не страшно тело мерзнет, а душа.
Часы идут. Один щелчок — секунда;
Сурово время тянет свою нить.
И в жизни нитки есть еще покуда,
И батарейку можно заменить.
Мне кажется — часы все одинаковы,
Как люди, пусть — с усами, без усов.
Глаза я отвожу от циферблата,
И грустно мне от тиканья часов.

* * *
За песню платят поцелуем:
Когда-то Дельвиг говорил.
Меня подобным не балуют,
Хоть я их кучу натворил.
И нос совал в ладони влажный,
Хвостом, как веером крутил.
Мат просится многоэтажный;
Сорвется гад... нет — запретил.
Сижу нечесаный в халате,
Держу упрямство прозапас,
Жена и та насмешкой платит:
То и гляди — шумовкой в глаз.

* * *
Так было, есть, и будет так, всегда,
И это переходит в век из века
Микробы осаждают города,
А город носит имя человека.
Ну что микроб? Его не разглядеть,
Не угостить отличной мухобойкой,
А он тебя сумеет так нагреть,
Уверенно, увесисто и бойко.
Микробы носорога бросят в дрожь,
Набросившись голодной, дружной стаей… для тебя
Такой бывает маленькая ложь,
И мамонта лохматого достанет.

* * *
Построишь дом из стали, на века...
И сталь смывает времени река.

* * *
Мамонты умирали, —
Кто-то сказал, — от вируса.
Лет пронеслись стаи —
Мы на земле объявились.
Душно порою, душно...
Ищешь — и не обрящешь...
От вируса бы бездушия
Нам не сыграть бы в ящик.

* * *
Ноги — пробиты гвоздями,
Руки — пробиты насквозь,
Жажды бушует пламя,
муки вызрела гроздь.
Этим пока не объяты мы:
Уксус не палит уста:
Склонны не верить стигматам,
Мукам Иисуса Христа.
Кажется нам — не поздно,
Хоть остается — час...
Черные-черные гвозди
Пристально смотрят на нас.

* * *
Надоела осень — блеклая такая,
Почему снежинок не порхает стая?
Почему повсюду — муторно и скучно?
Почему — безлюдно, неблагополучно?
Лето, где же лето? Знаешь что, приятель, –
Осени ты этой — сам творец-создатель.

ПИСЬМО МАМЕ
Здравствуй, родная мама!
Короткой будет программа:
Осталось минут десять,
И в роте свет занавесят;
Крикнет: «Отбой!» дневальный, —
Как по башке наковальней.
Страдает твой сын, на деле:
Его комары заели;
Начальство — не уважает —
Взысканиями обижает.
Мою полы под кроватями,
Хожу в засаленном ватнике,
Не пускают меня в увольнение,
Меня посещает сомнение:
А, может, я вовсе не воин,
И воином быть не достоин?
Отпуск мне вовсе не светит...
А если припрется Светка...
Я все про нее знаю...
Вернусь — свое отгуляю...
Плюну ей прямо в рыло!
Чтобы ей пусто было!
Лишь ты у меня осталась...
Брось — говорить про старость, —
Моложе ты всех на свете...
В шею гони Светку.
Прости, что пишу чахло:
Вплотную отбоем запахло.
Ну, все — не болей, мама. АААААААААААААААААА

Твой сын — рядовой Шламов.

ХОЛОД
Холод. Уральский холод.
Ходит бездомный кот.
Воздух морозом расколот.
Иней покрыл живот.
Старик, но и он не без сердца, —
Слышится плач старика:
Люди! Пустите погреться,
Или вам жалко тепла?
Не слышат, сидят по норам,
В «телик» воткнув носы;
Иные узнают не скоро
Лютых морозов часы.

* * *
Старушка — кусок понемножку...
Не мечет, как уголь в огонь.
А после — хлебные крошки
Сметает себе на ладонь.
Не всем от избытка поется,
Старушкою вылиться мне б:
Не дешево достается —
Чуть-чуть сероватый хлеб.
Себя через будни таскаю,
Крутясь и вертясь, как юла...
Зачем красоту я — кусками,
А крошки — долой со стола?

* * *
Не надо бездумно вытягивать шею,
Покуда снаряды летят за траншею.
Когда перестанут вражины стрелять,
Тогда и высовывай метров на пять.

* * *
Холодные листья рассвета,
Унылых дождей полоса;
Как рано закончилось лето,
Как рано притихли леса.
Купавок — дней теплых — немного,
Туч низких все глуше броня...
Куда-то уходит дорога,
Меня за собою маня.

* * *
Не теряйте время, не теряйте.
Фразе: «А, потом!» — не доверяйте.
«А потом» придет уже другое,
Но исчезнет что-то дорогое;
Прорастет совсем другое семя...
Не теряйте, не теряйте время.

* * *
Исполнение желаний —
Даже очень дорогих.
Исполнение желаний —
Для себя и для других.
Ах! Какой тяжелый случай! —
Изумруд в реке, на дне...
Кажется: все будут тучи,
И не будет ясных дней.
В чаще — опадь, в роще — опадь,
В речке — пенная волна...
Говорят: Получишь оптом
Все, до капельки, сполна.
Строятся большие здания,
Грузится в порту руда.
Исполняются желания
Слишком поздно иногда.

* * *
И что же, смертный, ты хлопочешь?
И добиваешься чего?
До Господа подняться хочешь? —
Стремясь к разгадкам тайн Его?
Сыграешь ты в еловый ящик,
Окончится земная жизнь;
Живи подлунным, преходящим,
К непостижимому не рвись.
В знакомой белоствольной роще
Березкам косы заплетай.
В ближайшем-то не разберешься,
Куда уж там — до высших тайн.

* * *
Я намного старше Пушкина,
Мне бы Лермонтов был внуком,
Но таланта мне отпущено:
По башке доской со стуком.
По возрасту младше Тютчева,
Малость, на понюшку там.
Мною кое-что накручено,
Главное - не пустота.

* * *
У времени нет любимчиков —
Каждому путь отмерен;
По срокам — одни вычеты,
И приговор не отменят.
Дороги круты и покаты:
Сходятся, разъединяются.
И не смотря на растраты
Радость не отменяется.

* * *
Снова березы сгорают
В желтом осеннем огне...
«Милая! Дорогая!» —
Внушает опять сердце мне.
Много ты понимаешь,
Глупый стучащий комок...
Вон, на подходе зима уж,
Берег и луг одинок.
Река безнадежно продрогла,
Не верит в свои сны.
И колеи на дорогах
Водой дождевою полны.
* * *
Лугу хочется цветов,
Хочется лучей горячих.
А ручей поет — не плачет;
Впрочем, он всегда таков.
Льду и снегу — люб покой,
Холод серой непогоды.
Ну, конечно, не для моды,
И не то, что под рукой.
Полю хочется грачей —
Черных, стройных, настоящих,
Сверхвосторженных, кричащих...
И не спрашивай: зачем?

* * *
Бывает: поджидает горе —
В долине, или на угоре.
Ну — перебили тебе ногу —
Ползи на торную дорогу.

* * *
Ох! Куда от вас, вопросы?
Отмахнешься ль, как от ос?
Дни — насосы-кровососы —
Так и норовят — взасос.
Кровушки совсем не жалко,
Жалко — скоро под дерно;
Будут мое тело жамкать,
Будут превращать в дерьмо.
Жалко — душу не очистил,
Не отмылся ни шиша;
Заплутала в желтых листьях
Слабая моя душа.
* * *
Принадлежим ли мы себе?
В краю, где крохотное лето?
Где падают дождинки с веток.
Принадлежим ли мы себе?
Принадлежим ли мы себе
В краю, где так всесильны тайны?
И эти тайны не случайны.
Принадлежим ли мы себе?
Принадлежим ли мы себе
В краю, откуда мы умчимся?
Где так похожи мы на листья.
Принадлежим ли мы себе?

* * *
Мы сумеем прожить друг без друга,
Мы отбросим безумия жар,
И на площади тесного круга
Примем жизни отмеренный дар.
Только память — ее не отбросишь
В буерак, в позабытый ров;
Нам вернет она ранние росы
И безумство клятвенных слов.

* * *
Может завтра, а может после
Туча черная приплывет.
А на поле пустые колосья,
А на лужах пока не лед;
И пока не растратили ветки
Золотые свои слова.
Ох, вы ветры, холодные ветры!
И упавшая на земь трава!
И хватает пока солнца,
И лазурная плещет река.
Ох, ты сонность, серая сонность!
Велика твоя власть, велика!

* * *
Мы с тобою расстанемся все же,
Жизнь исполнит печальный обряд.
Повернуть в небе солнце можно ли?
Снизу вверх не падает град.
Мы с тобою сюда не просились,
Как известно, в начале пути;
Что поделаешь — так получилось,
Дали тропку — надо идти.
Никому не укрыться от правды.
Так как нету правды другой:
Ветер спутает жухлые травы
И расстелет их под ногой.

* * *
Пока тебе много надо,
Ты плещешься рыбой в воде.
Грустно, но будет радость,
Лучами осветится день.
Ты ищешь, где больше тины,
Ты ищешь помягче жука;
За стрекозой - не ты ли
Жадно следишь пока?
Осени желтые строчки
Впишутся в синеву,
Больше не будет отсрочки —
Иней побелит траву.

* * *
Чем дальше, тем грустнее виды:
Посохший лес, болото, гарь.
На жизнь я не держу обиды —
Такая мне досталась в дар.
Давно утрачена наивность,
Гляжу подолгу на погост:
Какие грустные там ивы,
И как светло там от берез.
Земли кусочек для покоя,
Здесь страсть не вяжет миражи...
Отец лежит под той ветлою,
А чуть подальше — мать лежит.

ВСЕ ЧЕГО-ТО ЖДЕШЬ
Все в этой жизни ждешь чего-то:
То снегопада, то жару;
То гололеда, то потопа,
А то сантехника ЖЭУ;
То — НЛО ждешь, то — квартальных
(пришел сантехник — под дугой),
То годовых, то премиальных, —
Дождешься ли — вопрос другой.
Ждешь дней рождения и свадеб;
Ждешь урожай и недород...
Когда ворюг всех пересадят
Теперь уже никто не ждет.

* * *
В нарисованной квартире
Нарисованные люди,
В нарисованной квартире
Яблоки лежат на блюде.
В нарисованной квартире
Нарисованные книги,
В нарисованной квартире
Даже на бокалах блики.
В нарисованной квартире
И уютно, и не тесно,
В нарисованной квартире
Нарисованным лишь место.

* * *
Вот сижу, тоскую,
День свиваю в нить,
Рыбку золотую
Жажда изловить.
Набросал приманки
Аж бело в воде:
Манки и овсянки,
Пшенки и т.д.
Бросил бы и тола —
Чтобы рыба вверх.
Ах ты, речка Толыч, —
Полный неуспех.
Вехоть темя рою,
Тихо говорю:
«Не до золотой уж,
Рад и пескарю».

* * *
Да, Бог нас создал разными, конечно, —
Тот поумней, а этот поглупей;
Опаслив тот, а этот сам-беспечность;
Тот мешковат, другой, как воробей.
Тот словотряс, а тот принципиален —
По полкам все хранится у него...
Никто из нас, увы, не идеален,
И презирать не должно никого.

* * *
Нет, жизнь, конечно, не игра,
Хотя есть сходство внешнее;
Тебя здесь могут грабануть,
Поднять через повешение.
В ней есть серьезности запас,
И фон трагедий жуткий...
Бог создал землю, создал нас
Совсем не ради шутки.

* * *
От Бога все, что видим мы вокруг:
Трава и камни, и потока струи,
Пичуги малой радость и испуг,
И слезы горести, и страсти поцелуи.
И ясный день, и непонятный сон,
Тропинки детства, старости аллеи...
От Бога все, да, абсолютно все,
Но кое-кто понять сей правды не умеет.

* * *
Зачем Всевышний разрушает красоту?
И почему дает нам мало жизни?
Лишь только начинаешь понимать,
Лишь только к мысли этой вызрел -
Пора готовить надмогильную плиту.
Конечно, жаль, что короток всем срок,
И красоте, и нашей здесь дороге.
Небесные цветы прекраснее земных намного,
Но многим ближе полевой цветок.
* * *
Зачем искать, чего здесь нету?
Не так и сложен человек:
Тепла он ищет, рвется к свету,
Пока не высох, не поблек.
Будь он велик, или ничтожен,
Колодник ли, Наполеон, —
Он без утех никак не может,
Без ласки бесприютен он.
Наш мир едва ли перестроишь,
Хоть все переверни вверх дном.
Чем больше он скопил достоинств.
Тем больше недостатков в нем.

* * *
Осенние темные ночи,
С влагою воздух слит,
Дождик идти не хочет,
Дождик устал лить.
Ладно, коль свет в окошке,
Постель и тепла, и чиста;
А каково кошке
Брошенной у куста?
Чай ароматный в стакане,
Сахар для потных харь.
Черствыми мы стали,
Словно за печкой сухарь.
* * *
В жизни здесь и там причины,
Чтоб хмурее тучи быть.
Подобает ли мужчине
Жаловаться, слезы лить?
Но, а если разобраться,
Есть ли от чего стонать,
От тоски в пролет бросаться,
Злиться, жен своих шпынять.
Пнешь кого-то — станет легче?
(Вот такие пироги).
Если завтрак переперчен —
Не толкай его другим.
Промолчи свою усталость,
И не бей ногою жесть.
Да, веселья в жизни мало,
Это так, но все же есть.

* * *
В густой листве поет пичуга,
Журчит неведомый ручей,
А ты идешь по кромке луга.
Куда идешь? К кому? Зачем?
Всему есть смысл и назначение,
И веточке, и мотыльку...
Листа значительнее чем ты?
Пушинки этой на лету?
Ты человек, куда? Откуда?
Зачем стремишься напоказ?
В густой траве поет пичуга.
Пичуга-птица, и весь сказ.

* * *
Борьба к добру не приводила,
Не добавляла красоты.
Да, много может сделать сила:
Взорвать скалу, измять цветы;
Ослабить силу притяжения,
Реки течение повернуть,
Втемяшить в пушечное жерло
Снаряд, и жутко громыхнуть;
Взять город и легко, и прытко...
Удачлив, кто силен и груб...
И только теплая улыбка
Поможет расцвести добру.

* * *
Один заметен, а другой — увы —
Не впишется в истории анналы.
Один красив посадкой головы,
Другой невзрачен, как червяк усталый.

Всевышний красоту тебе вручил,
И стоит ли гордиться этим даром:
Ведь ни за что все это получил,
И все тебе досталось это даром.
И слава призадуматься велит,
Пока живешь - живы ее уставы.
Да, Пушкин славен. Пушкин был велик.
А что ему теперь до этой славы?

* * *
Жизнь не мала, не нойте,
Но самый-самый раз, —
Хватает на попойки,
На труд и на матрас;
На милости, на пакости,
На храп и на полет...
Кому мала покажется —
Пусть в мумии идет.

* * *
Опять цветы ты поливаешь,
Их мимолетна красота;
А из засохшего куста
Взирает истина иная.
Зачем? — повянут лепестки,
Однажды почернеет зелень,
И снег опустится на землю,
И глины смерзнутся куски.
Вот ты с улыбкою глядишь
На распустившиеся розы,
О холоде ты знаешь тоже,
Но вот под радугой стоишь.
* * *
Нас унесло, как две пушинки:
Тебя за речку, я в воде;
Где те горошинки-горчинки?
Горошинки-горчинки где?
Давно друг друга мы простили,
Давно осела муть на дно,
Речушки берега остыли,
Стучится желтизна в окно.
Я знаю память безутешная
Расстелет свой узорный плед.
Снежинки падают неспешно,
И, слава Богу — ты в тепле.

* * *
Ты печальна от этой разлуки,
Ты мечтою уносишься вдаль;
Замки клятв твоих время разрушит,
Жажда ласки потребует дань.
И сама ты того не заметишь,
Как войдет в твое сердце другой;
Для меня будет плакать ветер,
И шуршать желтый лист под ногой.
И в костре, как лучинка сгорая,
Ты услышишь новую песнь...
От печали не умирают,
Не смертельная это болезнь.

* * *
Я сижу и пишу, вьюга вьется за стенами;
Я сижу и пишу, красоте свою дань подношу;
Я сижу и пишу, и ничто эта вьюга
не сделает,
Ничего, ничего, потому что сижу и пишу.
Потому, что слова выше туч, выше гор
и метелей,
Потому, что слова не дают провалиться
во тьму.
Я сижу и пишу, пусть ошиканный
и освистелый.
Я сижу и пишу.

* * *
От теплоты бежать, от сытости
В туман, с надеждой на успех,
Туда, где серость так и сыплется,
Туда, где нет надежных вех.
Потом грустить о том, оставленном,
Искать домашнего тепла;
А там, за ледяными ставнями
Всегда слепая глушь текла.
В безлюдье людном слабый плавится,
Где сильный только иссечен.
Кто не боится льда и пламени —
Тот на удачу обречен.

* * *
Я не спорю с ученым людом:
Человек, мол, почти что скот.
Покрывает меня скорбь,
Но не спорю с ученым людом.
И немую деталь вношу —
Человеку дано сознание,
Хочет он охватить мироздание;
Я такую деталь вношу:
Человека будут судить
Ни как кошку, ни как утку, —
Как одаренного рассудком,
Человека будут судить.
Есть двуногий, действительно, скот,
Если думает лишь о плоти,
Если скотскость не смог побороть он,
Если мозг его меньше чем рот.

* * *
Знаю — ты, конечно, не забыла,
Как весь дом пленен был крепким сном,
Как сквозь стекла нам звезда светила,
Тополя блистали за окном.
Как друг другу ласки мы дарили,
Был совсем невинным поцелуй:
Словно шли по солнечной долине,
Шли на зов волшебных дивных струй.
Нам хватало радостного звука,
Нам хватало яркой вспышки глаз,
Плоти овладения наука
И манила, и пугала нас.
Были мы возвышены ужасно,
И смогли соблазны одолеть.
Нам казалось — в этом скрыто счастье:
И желать друг друга, и жалеть.
Юности болезнью отболели,
Прежнее унес какой-то джин.
Мы теперь прямее и смелее,
Но друг другу не принадлежим.

* * *
И вода уходит из ладоней,
Солнца луч не спрячешь в кулаке,
И пушинка лета не утонет
Ни в большой, ни в маленькой реке.
Я не смог поймать свою пушинку;
Как поймать? При этом не измяв?
Как сорвать красивую кувшинку,
Средь глубоких вод, подводных трав?
Увела от берега тропинка,
Что с пригорка прибегала вниз.
И не мне досталась та кувшинка,
А тому, к кому тянула лист.

* * *
Мы с тобой разучились летать,
Мы с тобой потеряли крылья,
И цветы под названием мечта,
Превратились в простой чернобыльник.
И не те светят зори нам,
И росинки не те сверкают.
И цветы под названием мечта
Не для нас лепестки распускают.
И дождинки не те вокруг,
И дороги несносней и круче, —
Оттого-то и мрачно вдруг,
И до самой травы тучи.

* * *
Все шире темные полоски,
Все уже белые... увы...
Луга свою теряют роскошь,
И все заметней грусть травы.
И солнце кажется высоко,
Грубее лист, серьезней лес.
Ручей искрится за осокой,
Но это невеселый блеск.

* * *
Звезды на темном глянце,
На темном глянце пруда;
Мы встретили их глазами
Придя по тропинке сюда.
И не одна не утонет,
И берег совсем не крут.
Звезды на глянце темном,
И это всего лишь пруд.

* * *
А может, падаю я ввысь,
А может, улетаю в бездну;
А страх грозит десятком лезвий
Изрезать мозг, изрезать мысль.
Земля, и я над ней лечу
По нитке — тоненькой орбите.
И лезвия... Вы как хотите...
Я стиснул зубы. Я молчу.

* * *
Я лампу выставил к окну,
Настольную, без абажура:
Она назначена дежурной —
О встрече нашей намекнуть.
Но ты не думала зайти,
Ты занята своей заботой,
Тебя задерживает что-то
На самом краешке пути.

* * *
Наивные песни сердца —
Безумные соловьи.
Много что переменится.
Высохнут слезы твои.
Пушинки за речку умчатся,
В полях отцветет рожь.
Не надо назад возвращаться —
Потерянного не вернешь.
Да, не вернешь — дорого,
В жизни так мало чудес.
Уводит, уводит дорога
За дальний сиреневый лес.

* * *
Меня не будет и тебя,
Но будет это небо, травы,
И эти желтые купавы,
И птицы, что летят трубя.
И будет речка под горой,
И будет смех детишек звонкий,
И бег неистовой бетонки
После дождя полусырой.
Все будет так же, как при нас:
Шуршать колесная резина,
Открыты двери магазинов...
И, слава Богу! В добрый час.

* * *
«Тронуть шлюпки бечеву».
И. Северянин
Уезжал. Уходил. Отчаливал.
По металлу, песку, воде...
Бунтовало сердце отчаянно.
Бунтовало, просилось к тебе.
Ни покоя, и ни успеха
На чужбине. Как ветка сох.
И готов возвращаться пехом,
Хоть по плечи сыпучий песок...
И кляня бечеву шлюпки,
Ту, которую отвязал,
В чемодан побросав шмотки
Отправляюсь опять на вокзал...
Скуки дома забудутся пятна,
Оскорбят чужбины слова;
Тороплюсь я домой обратно,
Хоть и ждет меня там бечева.

* * *
Останутся радуги крылья,
Останется солнечный дождь,
Останутся галки на крышах,
Когда ты отсюда уйдешь.
Уйдешь, как пришел, незаметно
(венки и застолье не в счет);
Останутся тополя ветки,
И дождик, который сечет.
И будь ты хоть трижды прославлен:
На деньги не купишь всего...
Ну — памятник громкий поставят,
А ты не увидишь его.
Бетон и железо устанет,
Увянут любые цветы...
Дай Бог, чтоб хоть строчка осталась
Стихов. Вот и весь ты.

* * *
Счастлив, кто, встретив, влюбился,
Кого полюбила она,
В тумане цветном растворился,
Дорога его не темна.
Только бы налюбоваться
До ранней улыбки зари,
Не разомкнуть пальцы,
Слушать и говорить.
Да что им грядущие беды,
И теснота колец...
Счастлив, кто это изведал -
Слияние глупых сердец.

* * *
Земной мир заполнили звуки,
Они лишь с землею умрут,
Мы с ними пока не в разлуке,
Тревога в них и приют.
Срываются звонкие капли,
За лесом грохочут грома,
Шуршат по асфальту скаты,
Врывается вечер в дома.
Рассыпалась птичья стая,
Лес свищет свободный душой.
А птицей одной меньше станет –
Убыток не очень большой.

* * *
«Обитающие на земле разумеют
только то, что на земле».
3 книга Ездры
А что там за грозными тучами?
За дальними всплесками звезд?
Зачем, человек, себя мучаешь? —
Дорогой запретной идешь?
Тебя окружают тени,
И нет путеводной свечи;
В сплетении надежд и сомнений
Тяжелой клюкою стучишь.
И с грохотом мчатся грозы,
И дождь размывает след…
Зачем порываться к звездам,
Не ведая — что на земле?

* * *
Не удержишь руками струи,
Лёта ветра не уследишь,
Запоют молчащие струны,
Гулкий выстрел прорежет тишь.
Не для нас с неба падают звезды,
Не для нас эта пляска дождя.
И умнеем мы очень поздно,
Когда строчку исправить нельзя.


ВАНЯ СОЛНЫШКО
Он по рынку ходил — переросший ребенок,
Он всегда улыбался, он про злобу не знал.
Ваней Солнышко звали, дурачкам
нет закона:
Говорили в народе. Таков сериал.
Он зимой появлялся в валенках рваных,
(И не валенки вовсе — голенища одни).
Впечатление, если взглянуть, создавалось:
Мамки нет у него и прочей родни.
У него за спиной — вечно кучей детишки:
«Покажи, Ваня, солнышко,
пять копеечек дам».
Воздух в грудь наберет, поднатужится
лишко,

Станет красным, как пьяница, что
хлещет «Агдам».
И случалось — детишки его обижали:
Грязи бросят комок, то с разбега толкнут;
Ваня переносил эти детские жала;
Мог заплакать, и слезы рукавом
промокнуть.
Так и жил Ваня Солнышко.
«Солнышко» делал,
Получал пятачки — за проделанный труд.
Приглядеться – не так уж и плох свет
наш белый,
Если ломоть отломят – тебе подадут.
А зима, как на зло, была очень сурова.
Ваню Солнышко только весною нашли:
(Он в сугробе лежал, под чьим-то забором).
Помешал он кому? Кто его порешил?
Не гордись, мой приятель,
накаченным торсом,
Не гордись, мой приятель,
обширным умом;
Может ты и быка сковырнешь, как тот
Тайсон,
Только случай любого укроет дерном..

* * *
Птиц весенний смех и ругань:
Надо же продолжить род.
Мы с тобой нашли друг друга:
Тот, кто ищет, обретет.
Вместе добывали пищу,
Грели общую кровать...
Для чего друг друга ищут?
Чтоб однажды потерять.

* * *
Бокалы звенят мелодично,
Бутылок построена рать...
А я макароны пичкаю,
И в десять ложусь спать.
А за окном (чокнуться), —
Холод, сибирская ширь.
А дома, мою девчонку,
Лапает штатский шнырь.
А завтра — опять керзуха,
А завтра — опять шинель,
Крик: «Подтянись!» в ухо,
И потных портянок «Шанель».

* * *
В бочке зацвела вода! —
Процветаем, Господа!

* * *
По лучику скатилась;
По синеве, по маю, —
Ну, как так получилось,
И сам не понимаю?
За что такая милость? —
И не проворонил!
По лучику скатилась
Ты, на мои ладони.

* * *
Угольками заря отгорела,
И небес потемнел шелк.
Я к тебе нес душу, ни тело.
Но, видать, очень медленно шел.
Ошибаться легко может
Сердце, глядя с большой высоты.
Я искал на тебя похожих,
Но, похожие были — не ты.
Рвется листья смешать ветер,
О победе поспешно трубя.
Наконец, я тебя встретил,
Непохожую на тебя.

* * *
Промелькнуло цветное лето,
Отыграло зелёной листвой.
Мало света, как мало света,
И как серости плотен настой.
Посмотри, что осталось от выси.
Солнце – съеденный каравай…
Всё хорошее ты выпил,
Что осталось на дне — допивай.
* * *
И опять не дает спать,
И тревожит опять что-то:
«Ты обязан это сказать!» —
«Разве в этом нуждается кто-то?»
Встану и полумрак прогоню,
Потревожу бумагу и ручку.
И потянутся строчки к огню,
И себя, и меня мучая.
И сомнение опять принесёт —
Эти самые крики птичьи:
«Ну, кому это нужно все?
Каждый занят своим, личным».

* * *
О! Еще и до Евклида,
Словно кружка молока,
Человеку нужен идол —
Очень строгая рука.
На нее он рот раззявил,
Рад ей чаще, чем не рад:
Лучше пусть побьет хозяин,
Чем заезжий супостат.
Словно в мир речной опущенный,
Без команды резкой: «Брэк!»
Нет, не может без ведущего,
Бедолага человек.

* * *
Лев отобрал у Шакала добычу:
Самый обычный в жизни обычай.
* * *
Из какого притона тучи
Выползают на радость ветрам?
И те хлещут своими колючками,
Нрав показывая с утра.
Тучи все омрачить могут,
Это дело им любо, видать, —
Размесили проселок-дорогу:
Грязь — по оси (куда, благодать!)
Неуютно. Промозгло. Тягуче.
И ничто не порадует глаз.
Ох, вы, тучи! Низкие тучи!
И откуда так много вас?

* * *
Стоит подмытая береза,
Открытая со всех сторон...
Все будем мы — у перевоза,
Там, где командует Харон.
Нам о недобром ветер свищет,
И разговор его не нов...
Но, мы же пили красотищу,
Дышали запахом лугов!

* * *
Тихо. Тепло. Сонно.
(Выше любой строки),
Речка опять коронована
Пышным закатом таким.
Это желанный выход —
Если нет сил дышать...
Сонно. Тепло. Тихо.
Этого просит душа.

ИЗ ПИСЬМА
... рано утром, в шесть часов,
От дверей летит засов —
Это значит — наш дневало —
Открывает поддувало:
«Рота! — он орет,— Подьем» —
Словно черт сидит на нем.
Мы с кроватей повскакали,
Из казармы деру дали.
Физзарядка — это дело —
Лупим воздух обалдело,
А потом — пошли кругами
Стадион месить ногами.
Старшина следит сердито —
Не сошел бы кто с орбиты.
Сам не бегает вразнос,
Но стоит и чешет нос.
Он уверен, что вояка
Должен бегать, как собака.
Этим и разбить врага,
Что всё прочее – пурга,
И что белый воротник —
Погрознее чем нож-штык.
И что ровный четкий строй —
Главный выигранный бой.
Все застегнуты крючки —
Враг разбит уже почти.
Вот набегались до пота —
Ясно — в туалет охота.
Дружным строем — в туалет.
«Разойдись!» И тут балет:
Все кругом перемешалось —
Рота хлорки надышалась.
На «очке» сидим строчим —
Превращаемся в мужчин,
О гражданке не трезвоня.
Все. Привет
с учебки,
Леня.

* * *
Сядет солнце.
Опять вернется.
Посередке — темным-темно.
Да, прохладой несет из колодца,
Там водица, а не вино.
Для кого-то разлука злая,
И черны у нее глаза...
Я вернусь — это ты знаешь,
Чтобы снова уйти назад.

* * *
А время тянется, как нить.
Нить эту не переменить.
Не будет нас. Как говорится,
Она все так же будет виться.

* * *
Упражнения, правила —
Сгинь все, околей —
Ей другой понравился,
Я не нужен ей.
Теорем прочь гнутости,
Ширина, длина...
Сердце мое глупое —
Бедная страна.

* * *
Сердце простить стремится.
Сердце — прощению родня.
Сердце измены боится,
Словно солома огня.
Однажды приходит другая,
Тянутся руки к ней.
Сердце измена сжигает.
Сердца измена сильней.
* * *
Сохнут: вода и слезы.
Сохнут ресницы твои.
Слова — несмышленые слетки,
Если — слова любви.
Клятва — дождинки в луже,
Они не чета клейму.
Дождик, конечно, нужен.
Клятвы — совсем ни к чему.


* * *
Я не нужен тебе, не нужен,
Зря капель с крыш на все лады.
Зря шагал по весенним лужам,
По протокам талой воды.
Ты другие решаешь задачи.
Мой ответ для тебя — бред.
Ты не вычислишь, как сердце плачет,
В твоих книжках этого нет.

* * *
Провожаю тебя взглядом,
Сердце будит тепло, не зной.
Мне улыбки твоей надо,
Мимолетной улыбки одной.
Синеву пропускает ясень.
В речке камешки видно на дне.
Я не волк, что кусками мясо
Вырывает у жертвы своей.
Ты поймешь это, но не скоро, —
Состоит мир не сплошь из скотов.
Провожу я тебя взором,
Вот и все, и подарок готов.

* * *
На юное тело бросается страсть, —
Любовная страсть, помогая упасть.
Редко которое — не поддается,
Чаще под натиском бурным сдается.

* * *
Ты говоришь: «Пройдет», — наверно,
И возражения не мечу.
Я очень слушатель примерный,
Я голос слушать твой хочу.
Спилили дерево, а корни?..
Овраг глубок от талых вод.
И сердце очень долго помнит,
Хоть, по теории, «пройдет».

* * *
Надежды изранены крылья.
Изорваны неба края.
Тебя не нашла открытка,
Отправил которую я.
Черная нитка продета.
Пепел на светлом плаще.
Долго не будет рассвета,
Если он будет вообще.

* * *
Ветки не долго плачут —
После тяжелых туч.
Выглянет солнечный зайчик,
Скатится радостно с круч.
Был ты сегодня весел —
Свет излучая лица.
Любая кончается песня.
Любая кон-ча-ет-ся.

* * *
Неизбывное ближе и ближе.
Затеряется может быть след.
Разве может быть старою грыжей
Молодое слово — поэт?
Что под гору идя балалаить,
Если прежнего голоса нет?
Да, сначала поэт умирает,
А потом в нем умрет человек.

* * *
А ведь снег не знает,
Что весной растает,
Снегу, просто, нравится
Падая кружиться,
Снегу, просто, луга,
Поля не хватает,
С речкой незамерзшей
Хочет подружиться.
Хочет он на тропках
Поскрипеть капустой,
Поискрить на солнце,
Пробежать с поземкой.
Он не любит жизни
Серенькой и грустной,
Быть не хочет сажей
За печной заслонкой.