РЕШЕТО - независимый литературный портал
/ Проза

Единственное, что нужно человеку для счастья, - родиться.

72 просмотра

«Единственное, что нужно человеку для счастья, - родиться. А остальное зависит от него самого», — так любил говорить мой преподаватель истории, когда вещал хриплым голосом на полупустую аудиторию, объясняя очередную тему. Я не знала, хотел ли он таким образом подбодрить нас или, наоборот, укорить за то, что мы не умеем ценить то, что у нас есть.

 

У меня было счастливое детство. Я носилась по улицам с дворовыми ребятами, падая и разбивая коленки, а потом терпела, сжав зубы, пока мама обрабатывала раны зелёнкой. Заплетала косички длинноволосому мальчику, жившему в соседнем подъезде, за что получала шутливый выговор от его отца. Обменивалась игрушками с подругами, а после плакала, желая вернуть назад любимого плюшевого медведя. А ещё я, как и все, о чём-то мечтала. Лишь со временем я усвоила, что тогда мечты у всех были разными: кто-то хотел вписать своё имя в историю, а кто-то — в зарплатную ведомость. И воспитание нашего поколения напрямую зависело от того, как воспитали наших предшественников — родителей.

 

Я шла по знакомым лестницам и коридорам института так медленно и осторожно, будто бывала здесь впервые. Мои руки вцепились в красную корочку, на которой золотистыми буквами было написано «диплом о высшем образовании» и красовался двуглавый орёл. Трясущиеся руки машинально открыли корочку, и перед глазами возникла надпись: «Диплом магистра с отличием». Свершилось. Шесть лет долгих лекций, мучительных сессий и бессонных ночей; четыре года бакалавриата и два магистратуры и я держу в руках всего-навсего красную корочку с позолоченными буквами, — притом уже не первую — но почему-то уверенно считаю, что оно того стоило, и почему-то именно в этот момент вспоминаю слова старого историка. Когда я оканчивала магистратуру, учась на историческом факультете педагогического университета в своём родном городке, все мои мысли были о столице, о втором, а может и третьем высшем образовании. Слепая самоуверенность твердила, что мир нужно менять в лучшую сторону и по силам сделать это только мне. Государственное и муниципальное управление привлекало, открывая множество возможностей, и я твёрдо решила поступать и поступать в Москву.

 

Родители холодно восприняли моё решение: мать сказала, что не будет препятствовать, если я считаю это нужным, а отец в категорически отказал. Он сам жил в Москве, работал инженером на предприятии, однако положение дел изменилось с распадом СССР и приходом эпохи девяностых. Государственное предприятие, где работал отец, перешло в руки одной из группировок: половина работников попала под сокращение, а остальным в два раза урезали зарплату. Он и его товарищи собирались разобраться с этим, но попытки уладить дело мирным путём провалились. Тогда начались бойкоты и забастовки, однако их вмиг пресекли, и, когда, возвращаясь с работы домой, отец видел чёрный BMW, понял, что перешёл дорогу не тем людям. Он стал получать угрозы, преследования продолжались, и единственным верным решением было уехать из Москвы, скрывшись в маленьком городе.

 

Когда мне пришёл ответ, что моя заявка одобрена и университет приглашает меня на обучение, я не помнила себя от счастья, носясь, словно ребёнок, по квартире и обнимая удивлённую мать. Через несколько дней я стояла на пороге квартиры, готовя дёрнуть за холодную металлическую ручку и уйти, уйти в новую жизнь. Я с преждевременной ностальгией  посмотрела на старые потрёпанные обои, которые мы пятнадцать лет назад клеили с отцом, вдохнула запах яблочного пирога, доносившийся с кухни, и послушала наставления мамы, которая не могла сдержать слёзы. Отец старался успокоить её, но вдруг серьёзно взглянул на меня и полушёпотом проговорил: «Знаешь, однажды я сказал, что хотел бы, чтобы у меня в семье был «Москвич», — он усмехнулся, покачав головой. — «Тогда я имел в виду машину, а не место прописки дочери!»

 

И вот я прошёл первый этап того, за чем ехала покорять столицу. Трясущимися руками я достала телефон и отправила отцу сообщение: «Защитилась. Всё расскажу вечером», так как в тот момент была не готова ни с кем говорить — мандраж до сих пор не отпустил. Однако теперь я точно знала, что игра стоила свеч, и впереди маячили успешная карьера и счастливое будущее.

 

Я смогла устроиться личным помощником к одному чиновнику, служащему в Минстрое, хотя на табличке, конечно, гордо красовалось «Министерство строительства и жилищно-коммунального хозяйства». До этого пришлось три месяца перебиваться в его частной конторе, где, думалось мне поначалу, я начну и завершу свой карьерный путь, глядя на мельтешащих мужчин в галстуках и женщин в строгих костюмах, от одного вида которых становилось тошно и начинала кружиться голова. От бесконечной стопы бумаг, рябящих в глазах цифр в отчётах и пульсирующей боли в висках меня спас заглянувший в офис парнишка, держащий в руках тест по истории. Вспоминая свои университетские мучения, я улыбнулась и поняла, что моим священным долгом было помочь. Новый знакомый поблагодарил меня, спросив моё имя, и уже вечером я получила телефонный звонок от его отца — владельца конторы, в которой я выживала, и чиновника Минстроя — с просьбой стать репетитором его сына.

 

Это предложение входило в несколько разрядов: заманчивых и от которых невозможно отказаться, и я, недолго думая, заикаясь, дала своё согласие. Первые минуты это казалось мне шуткой или глупым розыгрышем, но, дрожа всем телом, на ватных ногах я отправилась на собеседование на следующий день. Новый работодатель пообещал, что если его сын сдаст ОГЭ на высший балл, то рассмотрит мою кандидатуру на должность его личного помощника. Мои глаза в тот момент невольно округлились, а слова застыли в горле, что я не могла произнести ни слова. Меня будто пригвоздили к месту. Из последних сил я сжала руки в кулаки и закивала головой, надеясь, что туфли на каблуке удержат меня и я не потеряю сознание. Хотя бы до выхода из кабинета.

 

Однако поворотный момент в моей карьере произошёл тогда, когда ко мне в кабинет вошёл старичок, держась за клюшку и смотря на меня грустным пронзительным взглядом. Он молча кивнул мне и опустился на один из стульев — пришёл поговорить насчёт обещанного капитального ремонта своей квартиры, которого ждал уже несколько лет, рассказывая, как он хочет оставить её в наследство любимому внуку. Его грустные глаза смотрели на меня с надеждой, причём последней надеждой; он дрожащим то ли от безысходности, то ли от волнения голосом говорил «внучка» каждый раз, когда обращался ко мне, так что было невозможно отказать ему в помощи. Что-то в этот момент сжалось внутри меня, ворот дорогой рубашки начал давить и душить — стало катастрофически не хватать воздуха, стоило в подсознании промелькнуть глазам приходившего пару минут назад старика. Тело бросало то в холод, то в жар, а в подсознании мелькали беспокойные мысли, отдаваясь пульсирующей болью. Чувство отвращения к лакированному столу из красного дерева, фирменному резному шкафу, дорогим обоям и люстре не знало границ. Вся дороговизна и показательная роскошь заставили сжаться всё моё тело. Ведь этот старик далеко не единственный, кто не получил обещанного капитального ремонта; половина пенсионеров даже не может дойти до инстанций, чтобы разобраться с этим вопросом: их перенаправляют, не пускают, требуют дополнительные справки и ссылаются на нехватку бюджета. Я ещё полчаса приводила себя в чувство, обмахиваясь бумагами и выпивая десятый бокал воды. Но, приведя себя в порядок, лишь вздохнула и, собрав документы в стопку, направилась на аудиенцию к начальнику.

 

Он похвалил меня за оперативную и качественную работу, и, видя его приподнятое настроение, я упомянула о приходившем старике. Чиновник лишь брезгливо поморщился, махнув рукой: «Он так ходит уже несколько лет. Не обращай внимания». Дал указание, чтобы я забронировала отель в Казани на следующую неделю, назначила встречу подрядчику, и отпустил. Однако все мои мысли были об обманутом старике.

 

Каждый день совершаются выгодные сделки, на счетах лежат миллионы, на третьи лица оформляется недвижимость — но никто не может оплатить обещанный капитальный ремонт пенсионеру. В чувство меня привела мысль: «А что я сама сделала для того, чтобы помочь?» В голове возник примерный счёт за капитальный ремонт, который я без труда сопоставила с суммой своего вклада в банке, и поняла, что я смогу изменить это и смогу только я.

 

На следующий день я общалась с менеджером в банке, который с уверенностью заявил, что вскоре вопрос о моём вкладе будет решён в положительную сторону. Я вышла и только теперь почувствовала, как дышать стало легче, как ничего не тяготит меня — лишь чувства радости и непомерного облегчения переполняли меня в тот момент. Мне не хотелось сейчас ехать на машине, — только забросила сумку, — ноги тянули меня в ближайший парк, где зеленела листва, пели птицы и гуляли дети с родителями. Самой хотелось снять тугие туфли на высоком каблуке, бросить на пыльную лавку дорогой пиджак и бегать босиком по траве, вспоминая детство и чувствуя, как живая энергия выгоняет из тела серую статичность.

 

Уже через несколько дней появилось интервью старика, в котором он, вытирая старым платком слёзы с глаз, благодарил за выполненное в конце концов обещание — ремонтные работы в его квартире уже начались. Для меня в тот момент имело значение лишь то, что эти грустные глаза наконец стали счастливыми и сияющими.

 

Начальник выписал мне премию — он был в восторге от моего решения, считая, что это был хитрый ход для поддержания авторитета. Мне было даже удобнее, что он думал об этом именно так, и я поддержала его легенду. Однако его дальнейшие слова повергли меня в шок: чиновник заявил, что я доросла до того, чтобы занимать место в Минстрое, но не в столице, а в родном городе. Эту рокировку он объяснил тем, что у нас через два года должны пройти выборы мэра и он хотел выдвинуть меня на это место, сказав: «Свои люди нужны везде. Особенно талантливые».

 

Что-то щёлкнуло у меня в голове. Старые амбиции проснулись, твердя, что нужно немедленно принимать предложение — мэр города, надо же. Свой выбор в мою пользу он объяснил тем, что я молода, умна, известна и хорошо зарекомендовала себя после истории с капитальным ремонтом, к тому же уроженец. Вместо того чтобы осознать, что я делаю шаг в бездну, слепая самоуверенность ответила безоговорочное «да», и пелена самообмана начала застилать глаза, отупляя прежние чувства и выдвигая гордыню на первое место.

 

Уже полтора года я сидела в Минстрое своего города, скучая на совещаниях, проговаривая заученные тексты на публичных выступлениях и разъезжая по фотоссесиям для съёмки постановочных фотографий. Перед глазами мелькали газеты с заголовками «Мать Тереза» — предвыборный штаб писал о добрых делах, которые я совершала, — до выборов мэра города оставалось шесть месяцев. Я напрочь забыла обо всём, что раньше связывало меня с этим местом, предпочитая проводить вечера в компаниях новых богатых друзей-чиновников и их беспечных жён. Я чувствовала, как в глубине души проснулось что-то тёмное; оно с каждым криво подписанным документом, с каждым лживым обещанием и с каждым бокалом дорого вина заполняло меня, затягивало в бесконечный водоворот, в который было множество входов, но ни единого выхода.

 

Однако в один день я увидела того самого старика, которому когда-то помогла, шедшего по парку в сопровождении до боли знакомой мне фигуры — я не сразу узнала своего историка в этом человеке. Теперь на меня были устремлены две пары грустных глаз, и каждая твердила: «Что же ты сделала со своей жизнью?» Моя рука, державшая сумку, невольно затряслась, и я, сделав вид, что не узнала их, постаралась убраться подальше. Ноги меня не слушались — каблуки застревали в раскрошенном асфальте. Пробегая по полуразрушенным дорожкам парка, я почувствовала, как на глаза выступили слёзы, о которых я забыла уже давно — в последний раз они появились, когда моё сердце защемило от несправедливости в отношении старика. И теперь, встретившись с ним лицом к лицу, я вновь ощущаю это. Слёзы упорно застилали глаза: вместо парковой дорожки я видела дворы, по которым в детстве гонялась с ребятами, мальчика, которому я заплетала косички, плюшевого мишку, которого отдавала подруге. А после был банк, брошенная в машину сумка и зелёная листва, а на душе — спокойствие, свобода и жизнь. Только теперь я осознавала, кем я стала. Как из славной лучезарной девчушки и трудолюбивой девушки превратилась в холодный камень в красивой обёртке из дорогих платьев, украшений и причёсок. Я слышала гудки машин, гул толпы, чьи-то голоса; голова кружилась, вся картинка плавала перед глазами. Я очнулась только тогда, когда бледная и дрожащая стояла на пороге родительской квартиры, готовая упасть на колени и окончательно расплакаться, одними губами произнося: «Помогите».

 

Я перестала появляться в Минстрое, прервала все сделки и распустила свой предвыборный штаб, объявив о снятии своей кандидатуры. Я поняла, что всё это время не жила, а существовала, как будто не была рождена, а летала призраком, покорно выполняя чьи-то указания, тщетно выдавая их за собственные желания и паразитируя на дорогих мне людях. И до меня дошло, что начинать великие дела нужно с малого, а приносить пользу для общества иногда бывает очень тяжело.

 

И вот я прохожу по знакомым лестницам и коридорам родного педагогического университета, держа в руке старый потрёпанный кожаный портфель, с которым сидела ещё на лекциях. Открываю дверь, ведущую в аудиторию, приветствую студентов и встаю возле доски — место преподавателя. Я сменила своего историка, ушедшего на пенсию, и сегодня было моё первое занятие в качестве лектора. Я точно не знаю, что буду рассказывать в середине пары и чем её завершу, но точно знаю, с чего начну. «Единственное, что нужно человеку для счастья, - родиться. А остальное зависит от него самого», — эхом разносится мой голос по аудитории.

Теги:

 Комментарии

Комментариев нет