* * *
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
     Я смотрел в его глаз, растворяясь в мутной молочной `глуби,
унёсшей меня из окружающей жизни в бесчувственное, пока ещё
неведомое пространство.
     Проникать туда легко я смог позже, и стоило ли Михаилу
Афанасьевичу пропускать своего Мастера сквозь смерть для
перемещения. И красавицу Маргариту зря отравил. Хотя они -
- и Мастер, и Маргарита сочетались в едином существе. Мало
кто этого понимает.
     Если уж Булгакову нужна была их смерть по сюжету, то он
мог бы вполне ограничиться клинической.
     А хотя ... тогда возвращать из телесной смерти ещё не
научились, и переход " Маргариты-Мастера " в другое
пространство - по сути и оказался равноценным клинической
смерти.
 
     Откуда-то всех этих премудростей я уже знал в моих четыре
года - задолго перед ключевым обращением к булгаковскому
Прокуратору в череде лет.
 
 
                                          * * *
 
 
 ... Забираться на кресло для дедушкиных чресл, - кресло с
терракотовым сидением тебе аж под самый подбородок, дело
не из лёгких:
- а затем нужно взгромоздиться на него сандальками и не
поскользнуться вниз,
- а после дотянуться до бабушкиного зеркала, врезанного
в бюро из красного дерева,
- вцепиться под ним в белую холодную шкатулку из матового
камня, где хранилась заветная горсть бабушкиных украшений,
- вскрыть ребристую белёсую шкатулкину крышку, и ... вот он:
 
 ... Лунный камень, пленённый в броши вязью потемневшего
серебра.
 
     Его вовсе не хотелось по-обезьяньи трогать или гладить,
либо - потереть, - крупный миндалевидный выпуклый глаз
сразу же затягивал тебя внутрь, и ты, - из своего четырёх-
летнего тельца, вспыхивал бесконечным пространством на
миллиарды километров в разные стороны,
лишь - отделённым от комнаты тонюсенькой невидимой
стенкой с заклинанием:
 
   - Взять! и посмотреть.
 
 
                                          * * *
 
 
     Помещение дет.садовской младшей группы, - где меня
содержали всю рабочую неделю, на самом деле освещалось
местами наперечёт, и житиё обители проходило именно
внутри этих самых пятен:
- чего видишь под колпаком свету, то и живёт.
 
     Огромные взрослые тёти высоко над головою - совсем не
воспринимались одинаковыми, и если появления в световом
пятне одной из них ты жаждал, то при захвате светом иной
особи - у тебя немедленно появлялись дела в детском углу с
игрушками, где нужно проверить, не потырили ли кубиков для
возводимой крепости, либо же, - вместе с Серёжкой, втихаря
умыкнуть у девочек новую куклу-красавицу наверняка со
жгучей тайной в куклиных намертво пришитых к тугому
тельцу трусах.
 
     Такие же трусы с зимним светло-салатовым начёсом
возвышались на колоннах ног Валентины Степановны,
впившись морщинами резинок в розовую плоть свинячьей
кожи над пухлыми коленками воспитательницы.
     Трусы иногда меняли цвету на голубоватый или розовый,
но неизменно вылезали из-под белого халату, и их появление
над твоими глазами предвещало гренадёрской команды
с эхом и с оглушительными хлопками ладоней:
 
   - Завтракать!
   - Обедать!
   - Тихий час! - Всем спать!
 
     Тут же подвывалой вступало эхо, затухающее в оконных
стёклах картавой отсебятиной:
 
   - Гады-дети! Дети - гады, гады! Дрянные дармоеды!
 
     Спать после канонады могли только маленькие смирные
животные в двух рядах своих кроваток, а мы с Серёжкой,
выждав в притворстве вытянутыми трупиками, забивались
в угол и начинали пытать вышеупомянутую жертвенную
куклу-заложницу - пытать нашей самцовой
любознательностью до полного её истощения.
     После чего Серёжкины глазки продолжали блестеть
масляными вишенками, а его щёчки безнаказано
пунцоветь на плебейском личике вдохновенного
подрастающего садиста.
 
 
                                          * * *
 
 
     Световое пятно. Вверху огромная тётя в белом халате.
     Неподвижна.
     Её руки - варёные, красные от мытья гор дет.садовской
посуды.
 ... Биополе:
   " Она - не главная здесь. - Я главней ",- чувствую соотношения
безошибочно, властно.
 ... Покровительство, стойкая приязнь, - и теперь уже я стану
защищать мою подданную всегда, когда бы этого не
потребовалось - ей ли, мне ли.
     Наши глаза соединились. Откуда этот тётин взгляд? Как она
всего этого понимает?
     Откуда в ней столько горячей, жгущей нежности, доброты,
признания ...
     Замечательно! Теперь мой Мiръ состоит и из неё.
 
     Выходные, - и я вновь у бабушки.
 
   - Ты чего это надулся как мышь на крупу?,- снизу, - из своего
мира не далёкого от пола комнаты, я-то ясно понимаю, отчего
нотки в голосе бабушки окрашены покровительством -
- " ... Мышь на крупу ":
 
 ... мы все уже попеременили кучу разных тел, прежде чем нам
доверили человеческих, и важной бабушкиной ипостасью,
окрасившей её хромосому, - время от времени проступала
огромная серая домовитая Крыса, которая, - понятно, к мелким
мышам относилась покровительстенно, - "... Мышь на крупу ".
     Даже когда я читал бабушке вслух " Золотого ключика ", то
появление в действии Крысы Шу`шары всегда растворяло
бабушкиной личности, слегка её обездвиживая.
 
     Вообще-то, бабушка заведовала мощной государственной
химико-фармацевтической лабораторией, имела уйму
правительственных наград - медалей и орденов с красной,
бежевой, синей и белыми эмалями внутри вензелей из
чистого золота. Ордена валялись в коробочках в большом
ящике дедушкиного письменного стола безо всякого почтения,
и несколько раз я ловил гримассу брезгливости на бабушкином
лице, когда она передвигала их в столе в поисках ластика или
скрепки. Поэтому, - когда сегодня я вижу важного чиновника,
гордого только-что вручённым звёздным орденом на атласной
перевязи, - либо же на золотой цепи через живот, то я осознаю,
что передо мной идиот.
 
     Наконец, я снова один.
     Кресло - зеркало - бюро - шкатулка ...
 ... И вот я смотрю в его глаз, растворяясь в мутной молочной
глубине, унёсшей меня из окружающей жизни в бесчувственное,
ещё неведомое пространство.
     В этот раз измерений стало больше:
среди моих подданных из молочной `небыти просвечивает
молодое лицо детсадовской нянечки с ошпаренными руками,
- лицо, манящее меня.
 
     Лунный камень пригрелся в ладошке. Возвращаться в
шкатулку ему на сей раз не захотелось.
 
 
                                          * * *
 
 
     Рабочая неделя означала для меня дет.сад через промозглое
ночное зимнее утро - в столовую на завтрак, а затем - в зал для
общих игр.
 
   - Темнота-темнота-темнота, - световое пятно. Не то.
   - Темнота-темнота-темнота, - световое пятно. Не та.
   - Темнота-темнота-темнота, - световое пятно.
 
     Она.
 
     Поток свету сверху втянут в протянутую ладошку. Лунный
камень:
 
   - Это тебе.
 
     Моя подданная, едва заметно отшатнулась, обмерши в
столбняке, растворившись в голубовато-молочном глазу.
     Лицо её вспыхнуло. Глаза потеплели восхищением и
сразу же страхом в неприемлемости пленительного
мерцания.
 ... Я умел, - я умею убеждать молча.
     Она, едва касаясь кончиками пальцев, приняла брошь,
не отрывая взгляду от переливающегося камня. 
     А потом ...
 
     А потом обжигающая волна захлестнула меня. Ни она, ни я
не сдвинулись с мест;
её глаза засияли так, как только могут сиять глаза о`даренной
женщины.
     Благодарная плоть запульсировала в ней сама собою,
независимо от её естества,
глаза, жарко впитывающие меня сверху, заглатывали моего
взгляду в ритме, уже не подвластном собственному сознанию,
 
 ... её зрачки, вытеснив из меня мироздания, - мерно и мощно
расширялись, и тут же неумолимо сужались;
я то деревянел, то становился мягким, пульсируя в их власти,
- медленнее, чуть быстрей, быстрее, ещё быстрее, быстрее,
- всё замелькало ...
     Потом тьма.
     В это мгновение во мне навсегда поселился неизбывный
запах близости.
 
 
                                          * * *
 
 
     Я, вообще-то, не возражаю, когда -
- человеческим зародышам пространно повествуют об аистах,
принёсших их однажды в пропахших навозом и головастиками
клювах,
- или когда материнские лица `счастливо горят в описании
заветных кочанов капусты вперемешку с фасованными
младенцами,
- или когда детсадовские пацанчики ведут замурзанных
девчонок из младшей группы в заветный угол двора,
где:
   " Я покажу тебе, чего есть у меня, только если ты покажешь
мне, чего у тебя, ... - там, - а дашь пальчиком потрогать? - ну,
- один разочек!, пожалуйста ",-
 
- ради Бога, я-то уже тогда, - под куполом света, заполнил
пространства Лунного камня, которого моя подданная
поделила со мною.
 
 
                                          * * *
 
 
     На выходных в бабушкиной квартире меня деликатно
выспросили о том, - не известна ли мне судьба бабушкиного
медальона с Лунным камнем, - и где он.
 
 ... Ба-буш-киного.
 
     Не особо запираясь, я объяснил, насколько моя подданная
хороша в своей доброте, насколько она достойна Лунного
камня, - `счастлива в единении с ним, и что речь идёт вовсе не
о дорогом ювелирном украшении, а об негасимом `угле,
рдеющим женской красотой.
 
     В течение дознания бабушка замерла боком в дверях,
отвернувшись к кухне сквозь дверной проём, присутствуя
лишь самым краешком, - и в то же время на комнату
наделось бабушкино ухо:
огромное, всёслышащее, поглотившее - моего дыхания,
каждого словечка моей речи, - меняющейся интонации.
 
     Внезапно для меня самого, - сверху, в пространстве,
не мешая допросу и показаниям, повис образ бабушки,
который однажды, - много месяцев назад, запечатлелся
в моём сознании:
 ... я как-то ненароком узрел, как она передвигала пальцем
украшений, склонившись к своей шкатулке;
тогда в её лице не случилось ни радости от красоты
коллекции, ни даже сытого, греющего кровь наслаждения
от обладания восхитительными побрякушками, - лишь
рачительный контролирующий взгляд крысы, проверяющей
запасов зерна `на зиму в своём гнезде. Именно тогда она
быстро взглянула на меня, - застуканной, мгновенно овладев
моим детским взглядом. Она поняла, что я посвящён и,
более того, понял того, что она также поняла и этого. Всё-таки
в нас обоих жил добрый шмат общей хромосомы.
 
     И теперь, её образ, заполнивший пространства, - образ,
представляющий рачительную домовитую Крысу, с шипением
гасился восторгом и счастьем о`даренной мною посудомойки.
 ... Крыса металась, - ошпаренной и униженной своею
крысиною сутью.
     Чрез мгновение я въехал в то, что заполонивший комнату
мечущийся в агонии бабушкин дух вижу не только я сам.
     Она также наблюдала его унижения.
 
     Я взглянул в проём двери: бабушки там уже не было, - там
даже не было существа определённого пола - там стоял солдат,
- солдат из подчинения неведомому Высшему существу,
причём и сам солдат, и главенствующее чем-то существо
оказались мне `чужды.
     В то мгновение в моём пространстве померк свет, ... досель
сиявший моей бабушкой.
     Я превратился в сироту, став одним одинёшеньким на всём
Бѣлом  Свѣтѣ.
 
     Паники не случилось, более того - я даже не расстроился,
хладно уразумев, что, по крайней мере, есть основания
сбацать ещё одного Белого Свету уже под стать самому себе.
     Я стал взрослым.
 
     В детском саду на следующий день разобрались, и медальон,
согретый руками посудомойки, вернулся на место в шкатулку.
     Пришёл вечер.
 
 
                                          * * *
 
 
     Утро наступило через тридцать с лишним лет.
     Бабушка искала смерти. Как все мы в нашем роду - она,
потеряв способности обслуживать себя, не желала ни
малейшей зависимости - пусть даже от родных.
 ... Лунный камень по-прежнему мерцап себе в шкатулке.
     Отношение бабушки ко мне из безразличного, - всех этих
долгих годин, превратилось в болезненно обострённое:
короткие незнакомые горячие взгляды, внезапные окрики,
подчёркнутая отчуждённость.
     Между тем, она начала оформлять передачу наследства.
     Собственно, существенное недвижимое имущество и состояние
дедушки и бабушки по праву должны были бы отойти мне.
     Чураясь меня, бабушка переписала дачный участок с домом в
правительственном това`риществе на прочих родственников.
     То же произошло с финансовыми накоплениями, с богатейшей
и редчайшей библиотекой с фолиантами, с драгоценностями, с
коллекционной утварью в саксонском фарфоре, в хрустале и в
сервировочном богемском фаянсе, с картинами и с прочей блажью,
- поспешно доставшимся чуть ли не посторонним людям.
 
     Продолжая враждебно поглядывать на меня, оставшемуся в её
воле " Гол как сокол` ", бабушка на том не остановилась и побежала
к мерзейшим соседям из плебеев, коими брезговала всю свою
жизнь, - побежала доносить обо всех моих тайнах и бедах,
накопившихся к зрелому возрасту, - отдавая моё доброе имя на
растерзание заплечных дел черни, вывернув наизнанку моего
пёстрого жития со всеми сокровенными потрохами.
     Тем не менее, желанный покой, - удобренный раскручивающейся
местью, к ней всё не приходил.
     Бедняжка продолжала биться, пакостя мне в быту, тщетно
пытаясь вырваться перед смертью из своих оков, так и не
понимая до конца того сама, чего же с нею происходит.
     Я видел.
     Мне было горько, я прощал ей всего, ни разу ни о чём не
попросив сквозь торжествующее ликование посторонних
наследователей.
     А очень скоро, - к чему она и причащалась, смерть приютила
её.
     Она ушла, окрашенной Крысой, так и не став восхитительной
нищей желанной посудомойкой-Золушкой, купающейся в
беспредельном восторге, брошенном к её ножке в хрустальной
туфельке.
 
     Я знаю у кого, - где, живёт Лунный камень, - мне этого всё равно.
 
     Я продолжаю свободно заполнять его пространства очередною
посудомойкой.
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
18-го Октября 2008 году.
 
© Copyright: Никита Людвиг, 2008
Свидетельство о публикации №2810180079   
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
                                          * * *