Низ девятиэтажки просто утопал в зелени: деревья справа, слева, кусты сирени полностью закрывали первый, а верхушки деревьев и второй этажи, словно их и не было. И точно также полностью и наглухо было скрыто от него - его трагическое будущее ...

    Повесть о счастье, Вере и последней надежде.(НЕОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ВАРИАНТ)

  Часть Первая. Чудес не бывает?

    Глава вторая. ЛЮБИТ-НЕ ЛЮБИТ, к сердцу прижмёт, к чёрту пошлёт ....

  Фотинья нажала на белую кнопку звонка. Буквально через секунду после заливистой трели чёрная дверь, обитая дерматином, распахнулась настежь, он первым с розами в руках, прижатых к груди, переступил через порог, и вдруг пристально- поверх букета- всмотрелся в глаза стоявшей перед ним одинокой девушки в домашнем голубом халатике. И тут же: "Зачем я так!" - подумал он с некоторым неудовольствием за вырвавшийся помимо воли свой бешеный взгляд.

  В его глазах был какой-то немой вопрос, и какое-то невысказанное мучительство, и, конечно же, горечь полыни ... Степной травы. Степь как противоположность этим многоэтажным горам Большого Города. Что-то совершенно непонятное творилось в эти мгновения - не только с ним, но и вокруг него.

  Он не никому никогда (точнее очень редко!) смотрел в глаза, а тут - на тебе! - вдруг посмотрел сразу. Такие взгляды: глаза в глаза он мог пересчитаться в своей жизни по пальцам, так они редки были. И что он там захотел увидеть - в этих глазах напротив?? Ответа на этот вопрос он не знал и не будет знать никогда.

  Он ничего там не увидел, но Девушка в Голубом в ответ вдруг сделала невольное телодвижение, которое его почему-то неприятно поразило. "Что это она так?" - растерянно подумал он и сразу же опустил глаза вниз - на коврик, чтобы больше их никогда не поднимать.

  ("С высоты многих дурацки, но счастливо прожитых лет очевидно, что здесь явно вмешивалась какая-то сила, которая была сильнее нас настолько, что мы не только не могли, но и - сами не хотели ей активно сопротивляться ...

  Наверное, паралич воли, импотенция разума, - наиболее достоверные приметы вторжения неведомой силы, но кто в силах противостоять силе неведомого? Я думаю, что никто ...

  Я уверен, что никому не дано.

  Я скажу даже больше: не будет никогда дано.

  Никому." - записал он через много лет и услышал свой внутренний голос: "Ну вы - фаталист!")

  Однако этот ответный безмолвный жест голубого халатика запомнилось ему на всю жизнь. Но тогда еще не издавался ни Алан Пиз, ни другие чародеи физиогномики западного мира, и только гораздо позже, знакомясь с этой мистической литературой, он узнал, что таковым импульсивным неосознаваемым движением девушка или женщина, якобы, бессознательно сообщает юноше или мужчине: "Я - твоя!".

  Происходит всё это на уровне подсознания в первые же секунды первой встречи отдельно взятых Юноши и Девушки и больше не повторяется никогда. Это совсем не значит, что у них сразу же после этого обмена подсознательными "приветствиями", интуитивным контактом третьей степени начнется любовь без конца и без края, или они обязательно поженятся; жизнь есть жизнь, и она вносит свои безжалостные коррективы, императивы и прочие аперитивы во всё то, что происходит на бессознательном уровне.

  В этот момент - он молча протянул ей багровые розы, она молча же взяла их... Первые пять секунд встречи - это так мало! Но как потом всё это трудно изменить и переделать по-своему - пожалуйста, поверьте мне на слово ...

  "- То есть вы хотите сказать, что это был переломный момент всей вашей жизни?

  - Не знаю! Я в этой жизни ничего не понимаю.

  - У вас там не было выбора?

  - Выбор был: ты мог бросить цветы в мусорную урну (как ты уже один раз это сделал!) и как Подколесин выскочить в окно, ты мог вообще отказаться от "хочешь познакомлю?", ты ...ты ... ты ... Ты и только ты! "

  - Хорошо! Тогда пусть будет так: выбор был, но у меня не было ощущения выбора ...

  В то время далёкой юности ему казалось, что он многое понимает в этой жизни; она была до отказа наполненна трудами и заботами, неуклонным стремлением к поставленной ещё в 14 лет Великой Цели . . . ему казалось! Да! так ему казалось . . .

  Да, ещё раз да, он был сравнительно молод и абсолютно глуп - он катился по жизни как паровик по рельсам, не задумываясь над маршрутом и расписанием, а самое главное - не глядя по сторонам, в том числе и на семафоры. А за была окном-такая зелень!

   ... это гораздо позже он терзал себе нервы крамольными вопросами: было ли ощущение счастья в тот момент? Какая музыка звучала в душе? Вспомни!

  Или хотя бы чувства неизбывной полноты молодой и здоровой жизни?

  И отвечал сам себе: "Да нет, скорее всего я был тупо равнодушен; столица выматывала меня, провинциала из степной и пыльной глубинки ... Была Небольшая сонливость и Большая усталость".

  "И вот ещё что: все думали, что я приехал приобрести столичную прописку посредством женитьбы, а я в действительности привёз многословную рукопись романа о любви (по-моему, страниц 200 этак машинописи), чтобы снести её в редакцию какого-то литературного журнала с тиражом в полмиллиона экземпляров, пять минут подышать там прокуренной атмосферой творческой затхлости в ней, - что я и сделал в один из погожих дней".

  Выйдя из прокуренной редакции на свежий и громкий воздух, он долго сидел на бульварной скамейке, смотрел как седовласые или лысые пенсионеры, опираясь на тросточки, читают вывешенные на стендах "Правды", "Известия, " и прочие прожектора перестройки, а пенсионерки выгуливают собачек и кошечек, и все - курят, курят, курят ...

  А там - где-то поближе к Красной площади, ГУМу и ЦУМу все бегут, бегут, бегут ...

  Бульварное кольцо. Кольцо Мёбиуса. Обручальное кольцо. Хотя ему было немного за 30, но у него уже вошло в привычку, сделав какое-либо- как он считал! - важное дело, вот так остановиться на пять минут, на полчаса, посидеть, задрать голову, посмотреть на синее небо и взглянуть на белоснежные облака, потом опустить глаза- на редкие еще в августе, но уже появившиеся на зеленых деревьях желтеющие листочки ...

  А будущий гений сидел и думал, думал, зачем он только что это сделал- всё равно ведь не напечатают гения ... И прекрасно зная самого себя, свою неуёмную, хотя и глубоко внутрь запрятанную гордыню, он понимал, что и палец о палец не ударит, чтобы сбацать заказную рецензию или еще как-нибудь протолкнуть - в печать, в свет ...

  Сколько ж это надо дворников, чтобы подмести все окурки и собрать все плевки!?..

  Ещё не вечер. Был ещё не вечер. Была большая надежда не только выжить, но ещё и победить!

  ... По ходу дальнейшего его пребывания в квартире девушка (её звали Вера), то ли стеснялась его, то ли как-то избегала с ним разговаривать, а он особенно и не напрашивался на диалог о времени и о себе -

  "Бывали хуже времена,

  Но не было подлей!"

  - и прочие модные в те перестроечные годы откровения. А может и говорить было не о чём, потому что всё уже было сказано в первые секунды встречи.

  В какой-то момент его оставили одного в одной из комнат. Он воспринял это совершенно спокойно, просто сидел, рассматривал обстановку, по богатству и пышности в разы превосходившую его домашнюю, явно убогую, - и тут в его гордом одиночестве снова посетило это навязчивое ощущение, что он продолжает спать и видит бессвязный сон. Оно как-то окутало его этаким голубым туманом. Он приободрился: ведь сон сейчас закончится, он проснётся и - всё потечёт по-прежнему. Оглянувшись на закрытую дверь комнаты, он легонько ущипнул себя за мочку правого уха и - скривился от боли. "Нет уж, кажись не сплю!"

  - .....-=..-

  Но сон не кончался. Четырёхдорожечный двухкатушечный иностранный магнитофон стоял на низком журнальном столике, блестя клавиатурой чёрных, красных и белых кнопок. Судя по перемотке, он был готов к запуску. Интересно, какие песни записаны на них ...

  И всё же его сон наяву был прерван: в пустую комнату вошла статная пожилая женщина с гривой белых вплоть до какой-то синевы волос. Он неловко поднялся с мягкого кресла.

  - Здравствуйте, - сказала дама властным, отчасти резким голосом и по-мужски протянула ему руку. Он в столице приучился чмокать по-гусарски в ручку всем женщинам подряд, но тут его что-то остановило- вместо поцелуя нерешительно пожал протянутую длань горделивой осанки.

  "Пойдёмте, я вас покормлю!" - она пригласила его величественным жестом на безлюдную кухню. Он согласился более чем поспешно: жил у Фотиньи, а там как всегда в молодой семье из коммунальной квартиры с тараканами было густо, а с едой - пусто. А здесь ему налили глубокую тарелку щей, он впервые в жизни их пробовал, этот "капустняк", потом последовала каша с сосисками, а вот чай? Он отказался от кофе, от чая и выбрал пустую холодную, но кипячённую воду, чем вызвал полный фурор: опять глаза напротив - как блюдца, потом усмешки и смешки - "Что это за чай без чая и сахара? Ну разве такой бывает?". У него как раз было что-то непонятное с сердцем, какие-то странные перебои, и он перестал употреблять слабые наркотики, боясь вызвать эту сердечную аритмию. "Будто жизнь от меня занавешивается".

  Боже! Как хорошо тогда поел!

  Из кухни его, видимо, в качестве почётного гостя повели на балкон, где показали ребенка в детской кроватке. Балконные окна были распахнуты настежь. А за ними - такая удивительная в Большом Городе зелень! Небольшие яблочки висят на верхних ветках дерева так отчётливо близко, что кажется-протяни руку и сорвёшь ещё неспелое, кислое и с небольшой червоточинкой ... ...

  Он тупо стоял и равнодушно смотрел на то, что лежало в кроватке: белый свёрток как свёрток, личико с двумя закрытыми глазами - ему нечего было сказать. Ребёнок сладко спал.

  С пол-годика свёртку, наверное, уже было... Что ещё?

  - ,. - - ,. - - ,. -

  Он стоял и тупо смотрел. Пауза затягивалась. Его выжидательно меряли взглядами - три молодых женщины. Он мучительно задумался, но голова была пуста, потому что вся кровь отхлынула от мозговых извилин в желудок.

  Наконец пришло решение: надо, наверное, похвалить этот свёрток, только вот за что и как? Но что и как сказать от него было полностью закрыто мраком неизвестности ... Хотелось сказать правду, - то, что крутилось в мозгу: "Как у вас много зелени! Как не похоже это на столицу!", а его заставляли смотреть на запелёнатого младенца очень похожую на куклу.

  - Не правда ли красавица? - потрясенные его тупым, но упорным молчанием, в один голос Фотинья, Вера и еще одна молодая женщина пришли ему на помощь.

  - Да-да, - поспешно согласился он. А сам подумал двулично: "Дитё как дитё. По правде мордочка спящего младенца не то, чтобы очень красивая, но ведь это обыкновенное лицо ребенка - ну чего там, какая уж красота?!" - появилась у него мысль.

  - Конечно, красавица ...

  Короче, экзамен на чадолюбие он не сдал категорически. Надо было, наверное, радостно заулыбаться, щёлкнуть пальцами, сказать что-то такое: "Агу-агушеньки!" и т.п. и т.д. А он вместо этого стоял как деревянное полено, и даже знаменитый Папа Карло при всём его трудолюбии не смог бы сделать из этого полена-жизнерадостное Буратино в тот момент.

  - ... - - ... - - ... - - ... -

  Встреча явно не клеилась. Поэтому они вышли на природу, каковой являлся близлежащий пруд - загорать. У него плавок, естественно, не было. Поэтому он лежал ничком, на животе в берёзовом теньке, оголивши свой хилый и бледный торс, мечтая только лишь только об одном: чтобы эта затянувшаяся свиданка поскорее закончилась. Чёрт! Опять даром потерянное время!.

  В какой-то момент Вера приложила свои губы к уху Фотиньи и прошептала: "А чего он всё время молчит и молчит?". Та в ответ смущенно пожала плечами и сделала большие глаза. Потом прошептала в защиту Лужина: "Ну он - такой: неразговорчивый, молучн, короче ... Молчун с планеты Шелезяка"

  Минута шла за минутой, складываясь в полчасы, а те грозили обернуться в час ... Он почувствовал, что засыпает.

  - Давайте сходим на кладбище, - вывел его из дрёмы голос Фотиньи.

  Ну как же его внутренне передёрнуло! Кладбище?. Он не понял, откуда здесь еще какое-то кладбище, и почему они с пруда должны . . . Ему показалось, что если они пойдут на кладбище, он ... обязательно - его сон обратится в кошмар, и он обязательно проснётся голодный и неприятный в пустой и неопрятной комнате...

  - Фотинья, а чего мы там забыли? - сухо и деловито отреагировала Вера, и он с облегчением вздохнул: словно его собственные мысли прозвучали чужим голосом. Он с уважением посмотрел на Веру: похоже, что она думает точно так же как он ... ей, видимо, тоже это сватовство надоело.

  - Ну там такие интересные памятники! - не унималась Фотинья. - помнишь - там похоронены жених и невеста, они ехали в свадебном кортеже, и попали в аварию, разбились насмерть оба, сразу ...

  Вера смерила её взглядом, и та осеклась на полуслове.

  Разумеется, они не пошли на кладбище. А куда они пошли?

  (Продолжение следует)

   Глава третья. Ты не умеешь жить, чудило!