Написанные комментарии

Прилёг. Хорошо.
- Хорошо, - говорю Билли, - на свете жить одному. Ни от кого не зависеть. Вставать с солнцем, ложиться после заката.
- А днями что делать?
- Мыслить, познавать основы мироздания. Разве не интересно? Оглянись – мы стоим у первоистока и можем разгадать, откуда есть пошла планета наша, матушка Земля.
- Видишь белый налёт? – обратил внимание Билли. - Это морская соль. Когда дует восточный ветер, тут гуляют волны. Твоё ложе окажется под водой, и ты тоже.
Снаружи сверкала и грохотала гроза, вода с небес лилась потоком, пенилась и бушевала на линии прибоя. А мне было хорошо в моей пещерке. Не хватало одной малости – живого огонька маленького костерка.
Как там Люба? С этой мыслью уснул.
Утро. Лиловый диск солнца на горизонте, такой большой и тяжёлый, что кажется, не подняться ему на небосвод. Гроза ушла, и небо лазорево.
Бегу у линии прибоя, под ногами галечник. Оптимизатор создаёт организму максимум комфорта – осилив пять-шесть километров, почувствовал усталость. В море освежился. Вода чёрная, свинцового отлива. Что за соли в ней растворены?
- Билли?
- Цинк.
- О, Господи! Час от часу не легче. Оптимизатор эту гадость впрыскивает в меня?
- А ему без разницы – хоть мышьяк. Он расщепляет любое вещество на атомы и синтезирует то, что нужно.
После пробежки и купания присел в тени.
- Чем занимаемся? – Билли ехидненько.
- Познаю основы мироздания.
- Методом?
- Самоуглубления.
- Ну-ну.
Через минуту.
- Ты уже углубился? Что видишь?
- Сначала было слово.
- Это мы уже слышали, но не поняли. Что-нибудь конкретнее….
- Думаю, вселенная существовала вечно.
- Всё имеет своё начало и конец.
- Мироздание вечно, а его элементы появляются и исчезают, чтобы дать жизнь новым.
- Думал, ты и, правда, глубоко зришь, - Билли разочарованно. – А, между прочим, Создатель, в каждой твоей клетке имеется ответ на этот вопрос. Они знают, откуда есть пошли – это записано в их генетическом коде. Всё прописано, самое-самое начало, не только со времён неорганической природы, но и с момента возникновения материи, как космической субстанции. Заглянуть бы в эти анналы.
- Я попробую.
Легко сказать. Как это сделать? Попробую. Вот я в виде светящейся точки. Это моё сознание. Нет, моё третье всевидящее око. Вот клетка моей плоти. Ну-ка, ну-ка, разглядим. Стенки, ядро, протоплазма…. Где же хромосомы? Где эти проклятые змеи ДНК?
- Не обманывай себя, Создатель, - Билли влез, как всегда бесцеремонно. – Никуда ты не углубился – пытаешься вспомнить рисунок из школьного учебника.
- Что же делать?
- Не напрягаться, раз не дано.
А как освободиться от навязчивой идеи? Да и заняться больше нечем.
Сны снились вещие, все с намёком на скорое открытие. Проснусь – ни черта не помню.
- Билли?

- Какой? – допытывался Гулиев.
Завклубом немного поколебался – рассказывать иль нет? – и сказал:
- Бабёнка голая да развесёлая…
- Худой сон, Степаныч, - с огорчением отметил Тимофей.
- Э, - Кылосов беспечно махнул рукой. – Это вам Аллах запрещает, а лично мне голые да развесёлые шибко по душе. Несчастную бабу любить – вред для обоих. Верно, сынки?
Он обернулся к подходящим парням:
- Иль только в мечтах с девкой миловались?
- Ну, да уж, конечно, - насупился Султан.
- По-моему, Вовка – весьма ловкий молодчик, - сказал Тимофей. – Из него артист бы вышел – народный. Мы супротив него – ослы длинноухие, доверчивые.
Приятель Султана, голубоглазый и белобрысый паренёк, молча присел к костру, глаза его невинно следили за игрой пламени.
- А-а, - махнул рукой Кылосов. – Жалкие последователи Станиславского? Разве в нашей глубинке сыщешь настоящий талант?
- Ну-ну, - согласился Тимофей. – А всё-таки ловок, шайтан. Вот если б он с тобой такую штуку выкинул…
- А что такого он сделал?
Старший Гулиев сунул ложку в карман пиджака, хлопнул себя кулаком по коленке и после этого с удовольствием расхохотался. Потом высморкался, достал носовой платок и утёр глаза. Махнул рукой:
- Ту первоапрельскую шутку, что Вовка со мной выкинул, всю жизнь не забуду.
В костре зашипело, затрещало, щёлкнуло – рассыпались искры. Одна из них прилетела Тимофею на сапог. Он сбил её щелчком в огонь.
Кылосов курил с серьёзным видом, не отрывая взгляда от приятеля, ожидая смешного рассказа.
- Проделки молодых? Это интересно. А, ну-ка, расскажи.
- Ну, хорошо, хорошо, раз ты хочешь, - ясно было, что Гулиева не пришлось бы просить дважды. – Слушай же…
Кылосов слушал, слушал и вдруг стал медленно оседать, потом скорчился и упал в траву. Вцепившись зубами себе в ладонь, он принялся кататься по земле. Из его горла вырывались клокочущие звуки – то ли рыдания, то ли непонятные, неведомые возгласы. Его ноги в резиновых сапогах нелепо торчали в разные стороны, чуть не задевая костра. Так Кылосов хохотал, когда услышал всю эту историю с переодеванием Вовки Евдокимова в беременную девушку.
- Да ладно вам, - проворчал Султан, кривясь недовольно. – Кто старое помянит…
- Цыц! Кто старое забудет…. Вот то-то.
В грубоватом обращении Тимофея к сыну сквозила и давнишняя вина перед ним, безвинно обвинённым. И приятелю:
- Надо иметь талант, чтобы так провести стреляного воробья.
Рыбак не сразу успокоился.
- М-да, - сказал он. – Придётся тебе сознаться, дорогой - опростоволосился ты с этими парнями. Меня-то на мякине не проведёшь. Я повидал и собак, летающих по воздуху. Да-да, удивить меня ничем нельзя. И они против меня, - Кылосов ткнул поочерёдно пальцем в Султана и Вовку. – Шан – тро – па.
Евдокимов вздохнул, всем своим видом показывая, что подобные речи ему слышать не впервой. Кстати, так оно и было. А Султан обиженно покосился на отца - чегой-то гость того…
И Гулиев вступился за ребят.
- Э – э, брось! Не зарекайся наперёд. Вот этот парень, - он кивнул на Евдокимова, – смолит табаку в день раза в два больше тебя. Эх, не я его отец…
- Да ну тебя, - отмахнулся Кылосов, заядлый курильщик. – Пить, курить, ходить и материться я начал в один день.

Струи дождя вспенивали воду неширокой реки. Молнии полыхали беспрерывно и повсеместно. Гром…. Ну, от его раскатов куда денешься в плотной атмосфере? Порывы ветра гнали волны.
Мы ступили на поверхность, как только гроза удалилась.
- Здесь будет город заложён! - Люба пафосно.
- Зачем тебе город?
- Ты, Гладышев, совсем сник – ни петь, ни танцевать. Попробуем запустить в жизнь эксперимент.
- Ты хочешь зачать органическую жизнь на Венере? Ты знаешь, что вокруг? Углекислый газ, сероводород, азот и ничтожное количество кислорода. Что земное выживет в таких условиях?
- Плесень. Обыкновенная плесень. Она перелопатит углекислый газ в кислород, подкрепится азотом и нейтрализует сероводород.
- Так вот ты о чём чирикала перед отлётом со своими Распорядителями.
- И мне прислали контейнер со спорами, - Люба продемонстрировала цилиндрический сосуд.
- Ты хочешь пустить их на волю? Не делай этого. Ты строитель, Люба, поверь мне, биологу - могут быть непредсказуемые последствия. Давай начнём с лабораторных испытаний.
- К чёрту! Время тянуть. Споры либо погибнут, либо преобразят планету.
- Люба, послушай. Я всегда с тобой соглашался, если спорили – уступал. Но сейчас не тот случай. Ты уверена, что не выпускаешь джина из бутылки? Посмотри, как разумно устроена планета, как динамично, но осторожно она развивается. Вулканы поджигают поверхность – ливни её тушат. Подвижки коры создают моря и горы. Скоро стихии успокоятся, зародится жизнь, и Венера станет красивейшей планетой солнечной системы. Все предпосылки налицо.
- Гладышев, ты чего боишься? Шепотки белого порошка?
Люба раскрутила полусферическую крышку контейнера, перевернула его.
– Ап!
Белая пыльца, влекомая ветерком, разлетелась по окрестности. Не знаю почему, у меня возникло ощущение пощёчины. Оскорбительной пощёчины. Может, от Любиного – «ап!»?
- Вот как! Знаешь, не хочу больше иметь с тобой никаких дел.
Развернулся, взлетел и помчался прочь, вслед за ушедшей грозой.
Всё! К чёрту! К чёрту всё. Надоела глупость людская.
- Что ты наделал, Билли? Зачем дал в безответственные руки безграничные возможности?
- В чём проблема, Создатель? Разве тебе не интересны результаты адаптации плесени в неорганической среде? Ах, да – забыли спросить хозяев планеты. Но здесь нет субъектов, которые ты любишь наделять душой. Впрочем, с твоей фантазией – ими легко могут стать вулканы, грозовые облака, воздушные вихри.
- Убогий. Порождение ума убого.
- Ты меня создал. Али забыл?
- И вижу, напрасно….
Догнал грозу, но она меня не охладила. Под струями дождя, в ореоле молний с победным громом, промчался над рекой до места её впадения в морской залив. Вполне приличной высоты волны гуляли на просторе, с шипением и клёкотом накатывая на прибрежные камни. Пляж, будущий песчаный, ещё формировался. Северный берег залива обрамляла высокая гранитная стена. За ним начиналось плато. С запада впадала река, которая привела меня сюда. На востоке горизонт терялся за чертой морского простора. Южный пологий берег усыпан громадными валунами. Три из них, привалившись, образовали уютную пещерку. Я её сразу приметил, заглянул. Три входа, гранитный потолок над головой, вид на море – о такой вилле только мечтать. И решил поселиться.
Природа позаботилась о каменном ложе.

«Ну и мерзкая же особа, - подумал Тимофей. – Как такую в снохи?»
- Та-ак, - сказал, собравшись с духом. – Нагрешили, стало быть.
- Так ведь, - игриво ответила девица, - не грешит, кто в земле лежит.
- Что-то ты не очень убиваешься.
- А что уж больно-то убиваться: не мать велела – сама терпела. Не он, так другой бы околдовал.
Тимофей вдруг пожалел сына - спасать парня надо от такой напасти. Маша же Иванова глядела на него развесёлыми глазами, то и дело встряхивая головой. И совсем ей не страшно, что живот нагуляла. Сказано, человек стоит того, чего стоят его тревоги.
- Ну, я пойду, - девица спрыгнула с забора. – Позже с мамкой придём – готовьтесь.
Тимофей смотрел ей вслед, и вид у него был до того жалкий и растерянный, что казалось, что не мужчина стоит, подбитый сединой, а мальчишка, одураченный и околпаченный со всех сторон.
- Аллах всемогущий! Вот беда! Вот несчастье! – бормотал он вперемешку с молитвой. Наконец принял решение и ринулся в дом с рыком. – Запорю!
Увидев отца с дико перекошенным от злобы лицом и конским кнутом в руках, шестнадцатилетний Султан Гулиев немо испугался и, вдавливаясь спиной в печь, а затем в стену, словно отыскивая спасительную дыру, допятился до угла, где защитно вскинул руки над головой и закрыл глаза.
- Откуда? Откуда ты её выкопал? Где ты нашёл эту девку в блажном уме?
- А, что, отец? Что я сделал? – удивился Султан из-под руки.
- Я хоть и сам грешен, - сказал Тимофей, силясь овладеть собой и провести экзекуцию умом, а не сердцем. – Но до такого не опускался. Ты бы лучше сучке соседской щенят заделал.
- Ты, отец, часом не спятил? – страх покинул Султана: он быстро смекнул, что в углу ему кнут совсем и не страшен. – Ты скажи, чего взбеленился?
- Отпирается и не краснеет, - Тимофей воззрился на сына, будто отыскивая на лице его признаки подозрительного румянца. – Ты дуру эту русскую зачем брюхатил? Если женилка покоя не даёт, так я тебе её вмиг укорочу.
Тимофей пошарил вокруг взглядом, будто подыскивая инструмент для хирургической операции, и в этот момент Султан метнулся к двери.
- Ай, шайтан! – старший Гулиев кинулся следом, не догнав, кричал на всю улицу. – Домой не вздумай возвращаться. Живи там, где нагрешил.
Голос его срывался на петушиный крик.

3

Репейники цеплялись за штанины. Голые стебли одуванчиков утратили уже свои пуховые береты. Травы побурели, не выдержав палящих лучей, но лето уже переломилось. Солнце хотя и поднималось высоко в голубом небе, но уже не припекало – косить будет не жарко. Всё приуныло в ожидании осени. Лишь тополя безмятежно шелестели зелёными листьями, словно не чувствуя, что лето на исходе.
Показался табор.
У костра рядом с Тимофеем Гулиевым сидел старый его приятель – Иван Степанович Кылосов, заведующий клубом имени Володарского и заядлый рыбак. Он вертел в руках папиросу и, поглядывая в костёр, приценивался к уголькам.
- Выспался, Иван Степанович? – иронично, но с уважением спросил Тимофей, помешивая варево в закопченном котле.
Широкие густые брови Кылосова дрогнули, губы раскрылись, обнажив ровные крепкие зубы:
- Такое привиделось! И сказать смешно… Чудный сон!
Тимофей присел на корточки, хлебнул из ложки, сдувая пар и щурясь:
- Какой, Степаныч?
Кылосов расплылся блаженной улыбкой.

Будто в ответ её мыслям вздрогнула почва, мириады звёзд взмыли ввысь, грохот извержения заложил уши. Потом посыпался пепел.
- О, Господи! Спасайся, кто может!
Мы кинулись с Любой в «тарелку» и подняли люк-трап.
- Страшно?
- Нормально, Гладышев. Ты как хотел – цветы к ногам и плеск ладошек? Некому пока встречать тебя героем. Но над темой стоит поработать. Говоришь, роды у неё под покрывалом? Стало быть, мы вовремя.
- Акушерствовать собрались, Любовь Александровна?
- Думаешь, не гожусь?
- Венера ещё не готова к родам – схватки только-только начались.
- Ну, а мне недосуг её тысячелетия считать – применим кесарево сечение.
- Оставь Природе естественный ход событий и избежишь многих непредсказуемых катаклизм.
- Разумное вмешательство не может навредить.
- Разумно ли оно?
- Ты решаешь?
Исчерпав аргументы, обратился за помощью к Билли.
Тот удивил:
- Что она хочет?
- А где ты был?
- Нужен совет или отчёт?
- О, Господи! Все спорят, спорят…. Это вас планета провоцирует?
- Обстановка.
- Ну, хорошо, слушай сюда. Любовь Александровна надумала явить на планету человека прямоходящего.
- Колонизировать?
- Если бы. Вырастить местного питекантропа.
- Зачем?
- Слава крёстной матери.
- Интересный эксперимент.
- И ты, Брут.
Колебания поверхности передавались флаеру и гнали сон.
Люба села за пульт.
- На орбиту?
- Зачем? Нам и здесь неплохо.
После её манипуляций с компьютером, аппарат завис в воздухе. Тряска прекратилась.
- Спи, родной, - чмокнула меня в нос и укрылась одеялом.
В ту ночь разоспались так, что бортовой компьютер прогудел утром:
- Солнце взошло.
Светило поднялось над горизонтом и окрасило небеса. На поверхности толстым слоем лежал пепел. Он и лаву прикрыл, хотя там по-прежнему чувствовались какие-то подвижки.
Пока приводил себя и мысли в порядок, Люба облетела вулкан. Вернулась раскрасневшаяся.
- Надо менять стоянку – здесь сплошное пепелище.
По тону и деловому настрою понял, что жена не отказалась от затеи вмешательства в естественный процесс эволюции планеты. Так хочется прослыть Богом!
День посвятили поиску пригодного для стоянки места. Догнали уходящий фронт грозы. Люба у экрана:
- Смотри, как замечательно!

После летней травмы на футбольном поле, я действительно сильно хромал, зато меня охотно печатала местная газета. Неплохо было бы нацепить на рукав белую повязку и брать интервью у противоборствующих сторон прямо на месте сражения. Но, поразмыслив, решил, что, вряд ли молодёжь знакома с международным этикетом ведения боевых действий, и, возможно, ни у одной буйной головушки возникнет желание не интервью мне дать, а дубиной по голове. Поэтому вместо белой повязки на рукав я выдернул ремень из тренчиков брюк и намотал его на кулак. Конечно, это совсем не то, что было у меня во флоте. В лучшем случае он мог бы отпугнуть не особо кровожадных противников, в худшем – на нём можно повеситься.
Время шло. Ноги мои замёрзли и настойчиво просились в тепло. Оптимизм улетучился.
- Я, пожалуй, пойду, перекушу - дом-то вон он, - указал я на светящиеся окна.
Мне никто не возражал.
Чтобы мой уход не походил на бегство, решил поворчать.
- Драться нехорошо. Толпой тем более. Раньше все споры решали поединщики - честно и благородно на виду у всех. И вообще, я знал парней, которые втроём весь Южноуральск на уши ставили.
- Ну-ка, ну-ка, расскажи…
Меня завлекали от скуки, но озябшие ноги не располагали к красноречию.
- Расскажу, но не здесь и не сейчас. Читайте прессу, друзья, - прорекламировав районную газету, ушёл домой и за несколько вечеров «накатал» эту повестушку.
А побоище, кстати, не состоялось. Южноуральские парни, получив вызов, ничуть не испугались. Они оккупировали два автобуса, и смело ринулись усмирять Увелку. Только в пути эскорт перехватили стражи порядка и повернули домой.

2

Тот солнечный первоапрельский день был чертовски щедр на сюрпризы. Сначала в конюшне трёхгодовалый жеребчик Буран укусил хозяина за плечо. А едва Тимофей Гулиев вышел в огород, как его окликнули. Какая-то молодая особа, закутанная в шаль, сидела на заборе. Тимофей замер удивлённый, чувствуя, как подступает к сердцу необъяснимая тревога – ведь неспроста оседлала его забор эта крашеная девица. Была она белокурой, но без той томной бледности, которая присуща русским женщинам-блондинкам.
Тимофей подошёл ближе, прислушиваясь и приглядываясь. Светло-синие глаза гостьи были слегка прищурены, уголки губ чуть приподняты улыбкой.
- Я – Маша Иванова, - сообщила она.
- Хорошее имя, - согласился Тимофей. – Что тебе нужно на моём заборе?
- Разве Султанчик не сказал вам, что я приду?
- Нет, - удивился Тимофей. Пустую болтовню он не любил, но шутку ценил и ждал, чем продолжит незнакомка. Как бы в ответ на его мысли, девица рассмеялась весело.
- Я вам радость принесла, - так просто и сказала. – Я от Султанчика беременна. Так что с внуком вас, дядя Тимофей.
Девушка опять рассмеялась, беспечно запрокинув голову.
Тимофей в эту минуту почувствовал, что жизнь его замерла на мгновение, качнулась и приняла какое-то новое направление. Он всегда был спокойным и дружелюбным человеком и не мог теперь примириться с тем, как захлёстывали его поочерёдно волны гнева, ненависти и отвращения. Вот что особенно противно – грязь и убожество ситуации: не смотря на внешнюю привлекательность, девица была явно умственно недоразвитой. Как мог Султан соблазниться такой?
«Запорю! - скрипнул зубами Тимофей, отыскав в мыслях образ сына. – А потом женю!» Что ещё делать? Злоба, клокочущая в горле, чего-то требовала. Тимофей даже испугался самого себя, своей внезапно вспыхнувшей ненависти к сыну. А эта русская девица бесстыже улыбалась ему прямо в глаза.

- Состязательность идей никогда не вредила делу.
- Скажи, своей нет.
- Скажу – тебя это успокоит?
- Меня это обеспокоит. Билли, ты начал тупеть?
Подобные выговор с выводом о моих умственных способностях могла сделать госпожа Главный Хранитель Всемирного Разума. И мне не свалить вину на некого молодца из виртуального ларца – в её глазах за всё в ответе я. Так уж получилось.
Мы собрались на Венеру. И за мгновение до перемещения, его траекторию пересёк злополучный болид. В ЦУПе остолбенели. Люба запросилась в монастырь. Я наехал на Билли. А метеорит затащил на расправу небесный главарь всех римских богов. Трагедия была близка, но обошлось, хвала Всевышнему.
Зачем нам Венера? Люба поставила задачу – обезопасить Солнечную систему от бомбардировки космическими телами. Переадресовал её Билли. У того что-то где-то не срасталось. Нужна фикс-идея. В её поисках затеяли космический вояж – Марс, теперь Венера….
Удачно разминувшись с болидом, флаер вошёл в зону притяжения планеты Бурь. Так её именовали астрономы и фантасты. Участники первых экспедиций подтвердили их правоту. И ответили на вопрос – почему. На молодой планете идёт зарождение климата. Он установится, и станет ясным – возможно ли возникновение жизни на планете? Каким путём она будет эволюционировать? Что (кого?) сделает венцом творения?
На экране белые холмы клубятся, двигаются, постоянно меняя формы. Это облака. Сверху щедро залиты солнечным теплом и светом. Снизу подсвечиваемые мерцающими вспышками молний.
Мы облетели планету в одном направлении – повсеместно идёт гроза. Второй круг совершили, развернувшись на 90 градусов. Картина та же – ни единой прогалины в облачном покрывале.
- Будем садиться? – Люба, не отрывая глаз от экрана.
- На дно океана? В жерло вулкана?
- Куда получится.
- Подождём, - отговариваю. – Покрутимся - может, где прогалину узрим, может, кончатся безобразия.
- Эти безобразия на сотни тысяч лет.
Наша полемика ещё продолжалась, а аппарат уже вошёл в облачный слой атмосферы. Анализатор выдаёт – сероводород за бортом. Сероводород – это значит….
- Любушка, сейчас наша «летающая тарелка» превратится в падающую сковородку, а мы с тобой в два бифштекса с кровью.
Но Бог на нашей стороне - сели у подножья вулкана. Он потряхивал окрестности, выплёвывал в небо залпы дыма и пепла. А по одному из его склонов, как слюна по старческой бороде, текла, шипела, брызгалась окалиной огненная лава. Но не это изумило. Небо цвета Берлинской лазури. И на нём вполне убедительное светило, чтобы заявить, «а денёк-то солнечный».
- Как это? – удивился. – Сверху облачно – снизу ясно.
- Привыкай к чудесам – мы на Венере.
Чудеса голубыми небесами не исчерпались.
Солнце скрылось за горизонт, и настала ночь, подсвеченная лавой. Мы провели анализы воздуха. Люба заполнила бортовой журнал. Все дневные дела завершены, но спать не хотелось. Сидели на трапе, плечо к плечу, и наблюдали за фейерверком огней.
- Я понял, почему сверху облака, а снизу небо ясное. Идут роды – планета стыдливо прикрылась покрывалом от посторонних глаз.
- Образно, - заметила Люба.
- Ты в своём репертуаре, - хмыкнул Билли.
По краям горизонта вспыхивали зарницы, отражённые небосводом.
- Красиво, - вздохнула Люба. – Огонь рождает жизнь.

Последние короли Увелки

Нет героев от рожденья - они рождаются в боях.
(А. Твардовский)

1

Это случилось в последний день хмурого февраля. Низкое небо вдруг задымилось, понеслось куда-то с бешеной скоростью, повалил снег, и на улицы нежданно-негаданно ворвался буран. Пешеходы быстро пересекали улицы, скрывались в магазинах и подъездах жилых домов, и вслед за ними в двери ломился ветер.
Мело весь день. К вечеру ветер ещё задувал, но как будто бы приустал и гонялся за прохожими уже без прежней ярости, хотя и разогнал всех по домам. С наступлением темноты на улицах совсем обезлюдело.
Я не страдаю ни манией подозрительности, ни избытком робости, но уж очень необычно выглядела группа молодых людей на автобусной остановке как раз перед моим двором. Что их держит тут в такую дохлую погоду да ещё без выпивки? Насколько позволяет судить мой жизненный опыт, такие компашки обычно делятся на две категории, исходя из того, как они реагируют на случайных прохожих. Если они остановят меня, то это хулиганы, и наоборот.
- Эй, Толян, куда плетёшься?
Я остановился.
И всё-таки это были нарушители порядка. Нельзя сказать, что их предложение ошарашило меня, но всё же потребовался минутный тайм-аут для размышлений.
- Ледовое побоище? Ладно, но при условии, что вы тут же не драпанёте в разные стороны, бросив меня, хромоного.
- Мы-то как раз побежим, но смотри сюда…
Я заглянул в свой двор и обалдел - сотня, а может и поболее парней, вооружённых кольями, цепями, дубинками и ещё черте чем, томились в молчаливом ожидании, будто засадный полк Александра Невского.
Знакомый, окликнувший меня, со всей откровенностью обрисовал ситуацию, в эпицентр которой я попал. Вкратце это звучало так. В последнее время южноуральские парни стали пошаливать у нас на танцах, и местные ребята дружно собрались посчитать им рёбра.
- Прямо чикагские будни, - подивился я. – Хоть и не хожу на танцы, но как патриот и мужчина, готов биться за правое дело – укажите моё место. Впрочем, больше пользы от меня будет ни как от участника сражения, а как от его очевидца - ведь кто-то ж должен описать нашу славную победу над зарвавшимися горожанами.
Со мной немедленно согласились.

- Думал на капище – только разве теперь его найдёшь? Сыпучие барханы так изменили окрестности….
- Полезай в «тарелку» - отсканируем местность.
Под заносами обнаружили гранитную плиту.
- Годится под фундамент?
- Не хлипковат?
- Сцементируем.
На очищенную от песка плиту опустился флаер, поднял её и вынес на высокий курган.
- Сейчас Бог войны почувствует, что такое тяжесть настоящего доспеха.
На космолёте была многократно увеличена гравитационная сила. От её воздействия песок под плитой заскрипел, пришёл в движение и, наконец, спаялся надёжным основанием будущему строению.
Люба с гордостью:
- Взаимодействие между песчинками на межмолекулярном уровне.
Те же силы крепили стеновые блоки звонницы, возводимые мысленными усилиями. Имею в виду не гравитационный нажим, а идеальную рабочую поверхность материала – от соприкосновения включались в действие межмолекулярные силы притяжения.
Зодчество отняло три дня. Да мы особо не спешили – обсуждали достоинства, недостатки проекта, и между делом, как настоящие строители, переругивались.
Когда колокол вознёсся к положенному месту, и маковка с православным крестом засияла золотом на шпиле, Люба отряхнула с ладоней несуществующую пыль.
- Зови своего Ипполита.
Мы работали днями, но и в ночное время торнадо не препятствовал строительству – гонял вокруг песчаные барханы, и те пели печальные песни невольников с галер.
Перед отлётом сидели на трапе, наблюдая закат солнца. Стемнело.
- Тихо как, - подумала Люба, а оптимизатор мне сообщил.
И будто в ответ на её мысли звякнул колокол. И ещё раз чуть громче. И ещё громче.
- Ипполит, - Люба взяла меня за руку.
Звуки нарастали – кто-то настойчиво раскачивал многопудовый язык колокола.
- Пусть познакомится. Пусть поиграется. Пусть поймёт суть нашего дара. Может, умерит воинственный пыл, и тогда мы сможем вернуться, чтобы заняться раскопками мёртвого города.
- А мы вернёмся?
- Всенепременно.

3

Полёт на Венеру мог оказаться для нас последним. Мы разминулись с огромным болидом, невесть откуда залетевшим в Солнечную систему, и Люба сказала:
- Я думала, жизнь бесконечна - впереди масса дел, но нелепая случайность чуть не поставила предел планируемому. Это предупреждение свыше – пора заняться душой. В монастырь уйду. Ты со мной, Гладышев?
- Нательным крестом – другой доступ к твоим прелестям, дорогая, там под запретом.
А Билли сделал выговор.
- Что за система у тебя защитная – опять моргнули?
- Болид прошёл над ней и сгорел в атмосфере Юпитера.
- Тебя это не оправдывает. Когда будет готова принципиальная схема противометеоритной защиты Солнечной системы?
- Прыткий какой. Яви свои способности.
- Ты, я – какие могут быть конкурсы, когда речь идёт о жизни людей?

- К чему вы эти разговоры?
- А ведь ты не признал меня, мамлей. – Николай Аркадьевич усмехнулся одними губами. – Мудадзян сорок пятого помнишь? Ну же! Божка ты у меня тогда отнял золотого. Стало быть, должок за тобой.
- Колька? Корсак!
- Признал, стало быть. Это хорошо. И должок, конечно, помнишь. Или думал, похоронил Кольку-штрафника навеки? Вот я тебе сейчас предъяву сделаю и не одну. Ты деньги из скворечни умыкнул? Вижу, что ты. Сядь и не дёргайся. За воротами люди мои - хулиганить не позволят.
- Счёт, стало быть, приехал предъявить, - усмехнулся Лука Фатеич и сел, оставив свои хлопоты гостеприимного хозяина.
- Стало быть, - подтвердил Корсак. – Ведь сколько верёвочке не виться, а … ответ держать придётся.
- Отвечу, - пожал плечами Лукьянов.
Николай Аркадьевич погрозил ему пальцем:
- Ты на льготы свои ветеранские не рассчитывай. Дом продашь, книжки свои сберегательные выпотрошишь, бабку детишкам сплавишь, а сам – на нары. Таков мой вердикт, мамлей. Ты не бойся, на зоне не страшно – везде можно жить, где люди есть.
- Что, и суду можешь приказать?
- Весь твой суд – здесь, - Корсак сжал костлявый кулак и сунул Луке Фатеичу под нос.
Лукьянов упёр руку локтём в стол, сжал ладонь в увесистый кулак и сунул его Корсаку под нос:
- Лямки на штанах не порвутся?
- Поговорили, мамлей, - Корсак поднялся из-за стола и попятился к выходу. – Я думал, встретил старого боевого товарища - попьём чайку-кофейку, вспомним бывальщину. А ты, оказывается, был гнидой и остаёшься. Я таких ногтём давлю.
Лука тоже поднялся, сверля Кузьмина взглядом:
- А не рано ты себя хозяином жизни возомнил? Ты, возможно, настоящих мужиков и не встречал ещё.
- Сейчас один из них будет визжать, как поросёнок под ножом, - сказал Корсак и захлопнул за собой дверь.
- Посмотрим, - сказал Лука и вышел следом.
За гостем хлопнула калитка, но Лукьянов не стал преследовать. Он прошёл в уютную малуху и достал из тайника «Вальтер», завёрнутый в тряпицу – подарок капитана Коробова.
Пока осматривал и заряжал пистолет, был сосредоточен, как исполняющий смертельный трюк акробат. Сосредоточен и спокоен. Напрочь отсутствовали мысли и волнения о возможных последствиях задуманного. Он был уверен, что поступает правильно, и только так должен поступать мужчина, защищая свой дом и близких.
В калитку ввалились двое, сильно торопились, мешая друг другу.
Из малухи глухо стукнули выстрелы, дважды сверкнуло белым огнём.
Бывший преступный лидер города, а ныне помощник депутата областного собрания продемонстрировал, как надо умирать. Он тихонько опустился на землю и сложился в комочек, как маленький замёрзший воробей в конце ноября.
Могучий охранник вздыбился жеребцом на аркане. Пуля угодила ему в горло, перебила артерию, и кровь фонтаном хлестала во все стороны. Его, хрипящего, угасающие силы бросали по всему двору и наконец оставили навсегда на ступеньках крыльца.
Лука покинул убежище, не торопясь, пересёк двор, покосившись на тела незваных гостей. Стёкла в мерседесе были тонированы, но дверцы не заперты. Корсака в салоне не оказалось. Лукьянов кинул взгляд в оба конца улицы и уверенно зашагал на Катеринино подворье.
Сокрушительный удар по голове настиг Луку сразу за порогом дома. Лукьянов упал на колени, выронив пистолет, а костлявые пальцы Корсака стиснули ему горло. У Луки потемнело в глазах, всё же он сумел, падая, подмять под себя тщедушного противника.
Корсак хрипел и задыхался под его тяжестью. Он понял, что не в силах продавить пальцами мускулистое горло и теперь тянулся к нему зубами. У Луки кружилась голова, кровь, вытекающая из проломленного черепа, заливала глаза, силы были на исходе. Он напрягался всем телом, отстраняя горло от оскаленных зубов.
Под кроватью вдруг увидел испуганную физиономию хозяйки дома.
- Помоги, Катерина, - прохрипел он.
Корсак тоже её увидел и приказал:
- Дай мне нож.
А Катерина, цепенея от страха, плакала и тихонько подвывала.

- Гладышев, кто звонить в неё будет?
- Ипполит.
- Любимый, может тебе грудь дать – ты почмокаешь и успокоишься?
Мир на одну ночь был восстановлен. Утром мы вернулись на поверхность. Торнадо изрядно потрудился и преобразил местность – ни тоннеля, ни плиты его прежде прикрывающей. Песок громоздился барханами от края канала до самого горизонта.
- Если следовать твоей логике, стихии ненавидят марсианскую цивилизацию и всё, что ею создано – почему же они не засыпают каналы?
- Загадка. Их много на этой планете. Ты поможешь?
- Где будет стоять звонница?
- На самом высоком кургане. Поверь, когда прилетим следующий раз, здесь не будет бурь. И возможно нам позволят раскопать город.
- Дипломат.
Заночевать отважились на планете. Люба до самого заката сидела на люк-трапе в классической позе Алёнушки и слушала тонкую музыку сыпучих барханов.
- Ты знаешь, - поднялась она в космолёт с последним лучом закатившегося солнца, - неповторимая мелодия. На Земле такого не услышишь.
- Там нет торнадо с интеллектом, потому что возобладал Всемирный Разум.
Мы с Билли спорили над проектом будущей звонницы.
- Ступени и двери убрать – ни к чему.
- Ты уверен, что марсиане обладали левитацией?
- Туда некому будет входить – это звонница для торнадо. Достаточно окон на четыре стороны.
- Блажен, кто верует.
- Молчи, убогий.
Люба подошла к монитору.
- Такой ты хочешь её видеть? Шедевром не назовёшь. Но если нравится…. Готовь спецификацию на комплектующие – все материалы будут завтра. Это будет наш дар…. Памятник погибшей цивилизации.
- Колокол нужен.
- Земные реликвии не дам – новый отольём.
- Сумеем?
- Научимся, - Билли влез.
Ну-ну.
Ночь прошла на удивление спокойно.
- Упарился, гад, - прокомментировала Люба. – Целый город засыпал.
Ждём гостей с Земли и материалы.
Колокол таки нам подарили – его святейшество Патриарх всех православных христиан. И прокомментировал на видеозаписи освящения: такое дело – пусть звонит.
Гостей с Земли не было – беспилотный грузовой корабль, с заказанными материалами и бронзовым колоколом.
- Принимай, Гладышев, груз.
А где же строители?
- Где строители? - спрашиваю.
Люба:
- Забыл, мой милый, какого факультета я выпускница?
- Где техника?
- Обойдёмся подручными средствами.
Люба «засучила рукава» - будто мановением волшебной палочки, а на самом деле, телекинетической энергией транспортник был разгружен и удалился.
Хранитель Разума с усмешкой на губах:
- Где ставить будем, ГАП?
- Главный Архитектор Проекта, - Билли на моё недоумение.
Ага, ГАП – это я.

14

Чёрный Мерседес мягко затормозил у облезлых, покосившихся ворот. Катерина выпорхнула, прижимая к груди целлофановый свёрток.
- Зайдёте?
- Конечно, ставь самовар, - Николай Аркадьевич, потоптался на месте, разминая затёкшие ноги, вздохнул полной грудью. – Хорошо в деревне летом!
- Вот он, тут живёт, - Чиркова ткнула пальцем в соседние, нарядные, с петухами на коньке ворота.
- Покурите, - приказал Корсак Максу и охраннику.
Его палец не успел коснуться кнопки звонка – калитка распахнулась.
Опрятная старушка с авоськой в руках с любопытством взглянула на него:
- Вы к кому?
- Хозяин дома? Я – депутат областного собрания, - Николай Аркадьевич предъявил удостоверение.
- Да, да, - старушка охотно закивала головой. – Проходите. Собака в клетушке. Я в магазин.
Корсак прошёл опрятным двором, поднялся на высокое крыльцо, толкнул дверь. Остановился на пороге комнаты, застеленной половиками.
Навстречу из глубины дома вышел высокий седой старик его возраста. Приветливая улыбка озарила мужественное лицо:
- Проходите, проходите, не разуваясь - на улице грязи нет, а дорожки всё равно не сегодня-завтра стирать.
Николай Аркадьевич прошёл к столу, представился депутатом и сел на стул, с любопытством оглядывая убранство кухни.
- Не поздно в политики-то? – поинтересовался Лука Фатеич. – С какого вы года?
- Тяжковато, конечно, на закате жизни, - согласился гость. – Но когда-то надо исправлять ошибки - дров-то наломали не мало.
- А сейчас не ломаем, значит?
- Есть, конечно, но всё же не тридцать седьмой год. Запугал этот год русского человека на два поколения вперёд. Схватят тебя ни за что ни про что и в прах изведут, даже не узнать – куда сослан. Только так и делали, чтобы от человека следа не осталось, будто его никогда и не было на белом свете. Коли жена у тебя была – её в одну сторону, детишек в другую. Раскидают семью по разным углам. Сколько же детей от голода мутноглазых бродило по сибирским околицам. «Подайте Христа ради!», - пели они. А родители их в гулагах загибались. Хоронить в тундре копотно – в мешок зашьют и в воду, топь болотную ногами затопчут. Будто и не было человека. Но выживали. Русский народ, слава Богу, в целом свете народ особенный, отличается умом, силою, догадкой.
Лукьянов реплику бросил, накрывая стол приборами для кофе:
- Что ж теперь обнищали? На весь мир срамимся.
- Дураки потому что в правителях - за водой к речке через ручей ходят.
- Сами говорили, товарищ депутат - шибко умных надолго садят.
Николай Аркадьевич смерил хозяина долгим изучающим взглядом:
- Я своё отсидел – закончил все университеты. Теперь эта вся садильня вот здесь, под рукой у меня. Любого раздавлю, только сок брызнет.
Лукьянов тоже ещё раз внимательно оглядел гостя:
- А я так думал - депутаты всё больше языком.
- Давно уж я не вру – нет нужды. Сказывала бабушка - лжа что ржа. Ошибки, признаюсь, бывают. Так на то и человек живой, чтоб проявлять живой интерес.
- Ваш интерес какой? - Лука почувствовал тревожные симптомы и начал напрягаться.
- Всяк человек кормится, как может – за всеми не углядишь. Наш депутатский долг присматривать, чтоб на столе человечиной не пахло. Ведь нам, русским людям хлеба не надо - друг друга жрём и тем сыты бываем. А ведь Христос учит - нельзя жить чужим горем. И воровать тоже с оглядкой надо - где взять, у кого взять.
Лука Фатеич побледнел лицом:

- Он не может хотеть, потому что его нет.
- Его нет, а песок течёт.
- Так что же делать?
- Надо попытаться установить контакт.
- Ну, так пытайся.
- Билли, - обратился к помощнику. – Я буду сейчас думать, а ты мои мысли переводи на все известные наречия и диалекты – соловьём пой, ветром вой – но я должен быть услышан. Ты меня понял?
- Лучше Всевышнему помолись.
- Если выкрутимся, поставлю часовенку на Марсе – так и передай.
Мы пошли с Любой вперёд, взявшись за руки, навстречу ветру, который нёс и мёл песок.
- Послушай, Ипполит. Меня зовут Алексей Гладышев. Я знаю о вашей беде, потому что мы едва не пережили подобное. Мы прилетели с голубой планеты, которую называем Земля. Наши народы владели смертоносным, всё уничтожающим оружием. Они считали себя хозяевами планеты, не признавая прав Природы. В двух шагах мы были от страшной беды и не сделали их. Нам хватило коллективного разума не начинать термоядерной бойни….
Чугунные ворота обречённого города. Створы колышутся под напором стихии, но мы, благополучно миновав их, выходим в тоннель. В нём марсианский ад – ветер воет, песок клубится. Слава Богу, оптимизаторы избавили нас от необходимости дышать.
Шлю мысли в пространство с надеждой, что меня слышат.
…. Вам повезло меньше. Внешне похожие на нас, люди выпустили джина из бутылки и превратили цветущий мир в пустыню. Погибло всё живое, что неспособно защищаться. Но живой осталась планета, и её стихии. Двуногим умникам, погубившим Природу и забившимся в щели, был вынесен смертельный приговор. Не наша в том вина, что мы оказались у вас в гостях в момент его исполнения….
Мы вышли из тоннеля. Флаер стоял на глянцевой плите. А вокруг бесновался торнадо, поднимая в воздух горы песка и запихивая их в чёрную пасть тоннеля. Мы прошли в «летающую тарелку» и тут же поднялись за пределы атмосферы.
Любу терзали последствия нервного потрясения.
- Гладышев, мы погубили город.
- Там никого не было.
- Мы никого не встретили, но это ещё ничего не доказывает. Сам город – уникальная находка.
- Он был обречён.
- Да брось. Опять будешь плести про несуществующего Ипполита.
- Наше удивительное избавление ничему не научило?
- Чем оно удивительно? Ты выбрал правильное направление, а я запаниковала – в городе нас точно завалило бы песком.
- К чёрту бесполезные споры - пусть каждый остаётся при своём мнении. Лучше давай решим – что дальше?
- А что дальше? Вызываем специалистов, разрабатываем технологию – город надо откапывать.
- Я так не думаю.
- А как ты думаешь?
- Надо оставить планету в покое. Разве не видишь, как накалены страсти – война миров продолжается.
- Война миров, - Люба скривилась. – Один из которых канул в Лету, а другой – твоя выдумка….
- Пусть так – устал доказывать. Хочу попросить о помощи.
- Излагай.
- Есть мысль, на месте древнего капища у входа в подземный город поставить маленькую звонницу.

Касса эта проклятая в селе Рождественка вот уже несколько дней отравляла его душевный покой. Верно ли он поступил, что дал добро на операцию? Хотел наказать «Ариант», скупивший там все земли.
Ох, уж этот «Ариант»! Синдикат самонадеянных выскочек, не признающих Движение, как спрут, буквально за несколько лет щупальцами своими опутал всю область, протянул их далеко за её пределы. Они умели делать то, что не мог Колька Корсак – создавать и развивать новые предприятия. Ариантовцы скупали разорившиеся заводы и вдыхали в них новую жизнь. У них были люди, которых не было в Движении. Они умели рассчитывать и предвидеть, они могли работать и производить, брать кредиты и давать в долг, привозить оборудование из-за кордона и продавать там свои товары. И главное, они умели защищаться - подобраться к ним обычным нахрапом не было возможности.
Николай Аркадьевич не пустил их в город, выпотрошил бюджет и общак, отстаивая молокозавод, на который позарился «Ариант», и с которым не знал, что теперь делать.
Чёрт! Нет деловых людей, нет грамотных, думающих инженеров, предпринимателей - одни «гориллы» кругом. Разве с такими далеко упрыгаешь?
Он покосился на Макса и тяжко вздохнул:
- Привези-ка мне эту тётку.
Николай Аркадьевич Катерине Чирковой понравился. Был он стар, лыс, мудр. Говорил понятно.
- В нашей жизни не так уж много тепла было. Да разве женщина – нас война родила.
За этими словами сразу же зримо вставал живой образ целого поколения твёрдых, как камень, надёжных и честных людей. В отличие от слезливых стариков, этот считал себя счастливчиком. Прошёл тюрьмы – не помер. Перемог войну – не погиб. Не изувечен, не ранен даже. С пятью классами, как говорится, в люди выбился. Вон и кабинет у него какой, и молодцы услужливые. А Колька страх как его боится.
- Мне всегда всё удаётся, - говорил Николай Аркадьевич, угощая Катерину чаем, и женщина чувствовала - в этих словах нет хвастовства, не зря говорит. В этом невзрачном старике чувствовались и ум, и воля, и несгибаемость характера.
- Не страшно было первый раз-то за топор взяться?
Катерина отмахнулась:
- Аборты делала - слеза не задавила, а тут чужой, ни на что не годный старикашка.
- Интересное сравнение, - усмехнулся Николай Аркадьевич, ткнул свою чашку с чаем в катеринину. - Ну, с почином….
Потом ещё говорили.
- Не могу судить о человеке, не посмотрев ему в глаза. Тебе верю, и потому ты не пострадаешь, - Корсак кивнул Максу, и на столе перед Чирковой в штабель сложились пачки денег. – На моих хлопцах греха тоже нет. Значит, был ещё кто-то, кто мог знать или видеть. Кто?
Вид запечатанных в банке купюр заполонил восторгом Катеринину душу.
- А? Что? Кто-то был? Да, наверное, сосед Лукашка, зловредный старик, и покрал. Больше некому.
- Сосед?
- Пенсионер. Вечно за всеми подглядывает, всё что-то вынюхивает. Партию их разогнали, а партийцев-то на свободе оставили, а зря - пересадить-то их не мешало бы.
- Сосед, - раздумчиво повторил Николай Аркадьевич.
- Доставить? – встрепенулся Макс.
Корсак покачал указательным пальцем:
- Давай, Стасик, прокатимся, проветримся, гостью нашу к дому доставим.

- Чему ты улыбаешься? Моей глупости? Твой вариант.
- Это книги. Магнитные записи на графито-кристаллических носителях.
Билли:
- Какие твои доказательства?
Люба:
- С чего ты взял?
Ответил Любе, Билли внимал исподтишка:
- Логически помыслив. Здешние обитатели досыта навоевались на поверхности. Здесь им стало не до драки – пытались сохранить жизнь и культуру. Отчаявшись в первом….
Жест рукой закончил недосказанную фразу.
- Очень похоже, - Люба повертела стерженёк. – Как его декодировать?
- Поместить в анализатор, и по всем параметрам….
Люба сунула марсианскую книгу в набедренный карман комбинезона. Пошли дальше. Мы искали бытовые помещения – может быть, там….
Но Билли стрекотал в сознании:
- Да брось, какие марсиане – тьма веков миновала, как их не стало.
- Оборудование на вид в исправном состоянии.
- Приборам-то что сделается – металл, полимеры?
- А естественный распад? Атомно-молекулярная активность?
- На каждую активность существует реактивность.
- Поясни.
- Поймёшь?
- Только не заумничай.
- Ты слышишь? – Люба сдавила мне бицепс выше локтя.
- Что? – так увлёкся диалогом с виртуальным консультантом, что не понял её тревоги. – Что случилось, дорогая?
- Гул. Слышишь?
Слышу? Слышу. Гул действительно. Нарастающий.
Понимание пришло сразу.
- Который час? А закат, в котором? Всё ясно – торнадо проснулся. Ты не помнишь – мы закрыли ворота в город?
- Бежим!
Припустили низенькими улицами подземного города к тому месту, где он начинался – большим чугунным воротам. Господи! Не заблудиться бы. Но Билли помнил путь по лабиринту и вёл меня безошибочно. Следом Люба.
Торнадо уже завладел воротами в тоннеле и играл массивными створами – попробуй, подступись.
- Добро пожаловать, Ипполит в город мёртвых. Заходи, убедись – тех, с кем ты упорно воюешь, давно уже нет на белом свете.
- Гладышев, зачем ты меня пугаешь? Никакого Ипполита нет – наверху бушует торнадо, и его вихри проносятся по тоннелю.
Будто в ответ на Любины мысли одна из чугунных створ ворот так ахнула в своё обрамление, что от грохота заложило уши.
- О, Господи!
- Это не самое страшное, дорогая.
Будто в ответ на мои мысли новый вихрь, ворвавшийся в подземный город, был полон песка.
- Бежим!
- Куда? Там западня, - удержал Любу за руку. - Нам надо выбираться через тоннель.
Ветер хлестал струями песка, как бич безжалостного надсмотрщика. А под ногами уже текла сыпучая масса.
- Он хочет похоронить город.

И Вальку:
- Ключи. Я к шефу.
В молодости Николай Аркадьевич Кузьмин вёл беспокойную воровскую жизнь и был известен под кличкой Колька Корсак. Прозвали его так за сходство со степной лисицей, и такую же изощрённую хитрость. Не раз «парился у хозяина», а когда остепенился, попал в Движение, которому стал служить верой и правдой. И не прогадал.
После свержения коммунистов, официальная власть слабела день ото дня, а страну прибирала к рукам организованная преступность. По поручению Движения появился Колька Корсак в небольшом, но перспективном южноуральском городке, где две банды вели нескончаемую борьбу за единоличное влияние. Массовые драки, перестрелки, три-четыре трупа ежедневно приводили жителей в ужас, а милицию в панику.
Корсак встретился с лидерами банд, предъявил мандат Движения, потребовал прекратить междоусобицу, замириться и служить единой организации. Макс согласился, а Большак нет. Большака убил приезжий киллер. Его сторонники частью покорились, частью разбежались, особо строптивые переселились на кладбище, по соседству со своим лидером.
В город пришёл Порядок. Заводы работали и платили Движению. Коммерсанты торговали и платили Движению. Прекратились не только драки и убийства, воровство преследовалось и искоренялось твёрдой рукой «Смотрящего». Девчонки потеряли стыд и страх – до утра гуляли уютными аллеями в мини-юбочках, а насильников застращали раз и навсегда, отрезав одному из них орудие преступления нестерильным ножом.
Весь город знал, что настоящая и справедливая власть – за стеклянной дверью «Общественной приёмной». Здесь лишали капиталов недобросовестных бизнесменов, здесь решали, что и где строить, чему в городе быть, а без чего можно обойтись.
Николай Аркадьевич по праву гордился заслугами, считая бум деловой жизни и процветание города исключительно своей заслугой и главным делом жизни.
Выстроив за городом двухэтажный дом с великолепной усадьбой, доступ в которую был позволен лишь ограниченному кругу лиц, он большую часть времени проводил у телевизора, интересуясь российскими и международными новостями, которые немедленно обсуждал по телефону с друзьями, осевшими, как и он, по всей стране. Если бы не преклонный возраст, думал Николай Аркадьевич, он мог бы стать Президентом и точно навёл бы должный порядок в России-матушке.
Жил он одиноко - воровской закон запрещал иметь семью, но детей любил. Иногда бывал в школах или детских садах, и всегда его визит сопровождался внушительным денежным даром - городской общак соперничал с его бюджетом.
Администрация города, от Главы до секретарши, страшились Николая Аркадьевича. Не раз он, депутат областного собрания, заявлял:
- Мне рентген не нужен, я вас, плетей-бюрократов, насквозь вижу.
И казалось, действительно видит. О его проницательности в городе легенды слагали. Никто не решался врать ему в глаза – маленькие, невыразительные, с мутными зрачками, но с цепким и безжалостным взглядом, наводящим цепенящий ужас на собеседника.
Верша в городе и прилегающих сельских районах суд скорый и правый, Николай Аркадьевич, напрочь исключил смертную казнь для виновных. Пытки, мордобой применялись крайне редко. Обычная мера – денежный штраф, если провинившийся мог платить, работая. В отсутствии таких перспектив, преступившего закон, обирали до нитки и отправляли на зону перевоспитываться, повешав на него всё, что было у ментов нераскрытого к тому времени.
Как правило, Корсак обращал внимание и вмешивался лишь в дела людей состоятельных, известных в округе. За то снискал симпатии простого населения. «Наш Виссарионыч» - говорили о нём в народе.
Кивнув Максу, что информация получена и понята, Николай Аркадьевич задумался.

- Надо разбираться. Вот так, глядя вашими глазами – могу только предположить.
- Иии…?
- Всё, что угодно – ну, скажем, мониторы наружного наблюдения.
Люба подсказала:
- Это бункер. Я бывала в подобных.
- Жуткое время. На Марс могла стать похожей наша Земля, поссорься вы с дядюшкой Сэмом.
- Бог миловал, хотя никто не хотел уступать.
Люба села в кресло за очень похожий на любой земной пульт управления.
- Если все цивилизации идут схожими путями, нам, похоже, нечему учиться у марсиан: всё это - давно пройденный этап.
- Счастливо преодоленный, - поддакнул.
Люба повертелась в подвижном кресле:
- Как думаешь, чем управлял сей пульт?
- Если отвлечься от махрового милитаризма, то пусть это будет радиорубка. Или студия записи.
- Отлично! – Люба прошелестела клавиатурой с непонятными знаками. – Исполняем концерт по заявкам. Желаете что-то заказать?
- Что-нибудь из марсианского фольклора. Кантри практикуете?
- Сейчас попробуем, - Люба пробежалась перстами по неземной клавиатуре, в какой-то ей одной ведомой последовательности знаков, повернулась ко мне сияющим лицом.
– Enter!
Ткнула, не глядя, пальчиком.
В моём сознании родилась…. Нет, не музыка. Это был мужской хор. Так поют уроженцы Кавказа. Что-то величественное, горделивое и воинственное. Марсиане? Смотрел Любе в глаза и силился понять – она слышит то же, что и я?
И её одолевало любопытство.
- Гладышев, ты слышишь то же, что и я?
- А что ты слышишь?
- Весенний лес – капель, журчание ручья из-под талого снега, шорох лопающихся почек.
Понятно.
- Ты знаешь, Билли, почему люди поют? Потому, что они люди. Перестань дурачиться.
- Каждый слышит то, что хочет слышать.
- Ты глумишься над нашими чувствами.
- Да будто бы.
Люба:
- Я поняла – это комната исполнения желаний. Пусть будет рекреацией – должна быть такая в военном бункере. Вот сейчас звучит «Вальс цветов» Чайковского. В дни расцвета марсианской цивилизации Петра Ильича ещё в помине не было. Верно?
- Не верно, - пошёл на поводу у Билли. – Композитора не было, а мелодия уже жила. Такую невозможно выдумать – только подслушать однажды звёздной ночью, сидя за роялем у открытого окна.
Оставили рекреацию. В другом помещении на стеллажах вдоль стен цилиндрические стержни – по виду, графитовые.
- Что это?
Люба взяла осторожно один, осмотрела, взвесила на ладони:
- Наверное, что-то из оружия. Пиропатрон?
- Билли, твоя версия.
- Пусть будет энергоноситель – свеча, факел, активный стержень ядерного реактора.
Люба:

- С тебя, тётка станется, - Дымоход повернул луч фонаря к сейфу. - Пошутил я. Никто тебя не тронет. Шеф наш не любит крови, и за сторожа не пожалует. Так что ты сама. Неужто с беспамятным не совладаешь?
Сволочи, думала Катерина, спускаясь вниз - какие же все сволочи. Только на себя и можно рассчитывать.
Склонилась над сторожем.
Митрич, родненький, ты ж сердешный инфаркт перенёс. Так возьми и окочурься - что тебе стоит. Не заставляй грех на душу брать.
Тем не менее взяла, не доверяя просьбам разума - накрыла рот поверженному ладонью и двумя пальцами ноздри прищемила. Держала долго, пока рука не занемела.
Работа продвигалась медленно - ломались полотна, матерился Гарик. Лишь Дымоход невозмутимо подсвечивал ему фонарём.
Катерина дважды спускалась на первый этаж, припадала ухом к дряблой стариковской груди. Душила сторожа за горло. Потом открыла пожарный щит.
Поднялась наверх:
- Что ж долго так, «спецы» - рассвет скоро.
- Сейчас, сейчас, - сказал Гарик, отложил пилку и сломал замок руками.
Дверь сейфа распахнулась. Луч фонаря осветил две полки набитые деньгами
- Это мы хорошо зашли, - присвистнул Дымоход. – Иди сюда, тётка. При тебе считаем и смываемся.
Вместе с Гариком они опустошили сейф, разложили деньги на столе, пересчитали и отложили несколько пачек на край, одну распечатали.
- Твоя доля, тётка – точно, как в аптеке. Телефончик верни и про всё забудь. А нам пора.
Деньги сгребли в пропиленовый мешок, прикрыли сейф, закрыли кассу на замок, спустились вниз.
- Эк, она его.
Луч фонаря высветил сторожа с красным топором в черепе и лужу растёкшейся крови.
- Для верности, - поддакнул Гарик. - Ну, и правильно.
- Только вот что скажет Аркадич? - покачал головой Дымоход. - Ты, тётка отпечатки-то затёрла?
- Мать свою учи! - огрызнулась Катерина и, прижимая пачки денег к грудям, засеменила домой

13

Сидя друг напротив друга за длинным столом, Макс с Вальком играли в нарды, когда в «Общественную приёмную» вошёл Чинарик.
- Прошу «добро».
- Получено, - буркнул Макс, не оглядываясь.
Чинарик прошёл к столу, предложил свою ладонь для пожатий.
Макс смерил его одним быстрым и цепким взглядом:
- С чем пришёл? Работы ищешь?
- Справедливости.
- На «химии» прессуют?
- Мать на бабки развели.
- Кто?
- Да ваши люди - кто ж ещё.
- У нас за это карают строго.
- Ну, а Дымоход – ему что ль в первый раз, или Гарик – личность тёмная.
Макс достал сотовый телефон и перешёл в кресло под флагом.
Окончив разговор, поднялся, кивнул Чинарику:
- Доиграй за меня.

- А получилось на тысячелетия, - это Билли влез.
Как же, будет он молчать в такие минуты!
- Откуда знаешь?
- По радиоактивному фону.
- Мы идём? – Люба волновалась у края неведомого.
- Конечно, милая.
- Но там темно.
- Это тебе только кажется.
И Билли:
- Что, тебя каждый раз просить надо? Ну, хорошо, прошу, настрой, пожалуйста, Главному Хранителю кошачье зрение.
Мы полетели. Легко скользили в воздухе, насыщенном углекислым газом, углубляясь в тоннель. Строители не заморачивали себя лабиринтами проходов – прямой, как каналы на поверхности, плавно понижающийся путь в преисподнюю.
Перегородили его металлические – возможно, чугунные – ворота. На функциональную принадлежность преграды намекали две створки во всю площадь прохода. А материал…. Кольцо висело, массивное, как на воротах древних крепостей. Люба стукнула им в створ, и металлический гул раскатился под сводом тоннеля.
Никто не спешил открывать.
- Что делать, Билли?
- Приложи ладонь. Механизм запора видишь?
- Нет.
- Странно. А я его вижу твоей ладонью сквозь толщу ворот.
- И что делать?
- Сейчас поймаем его в направленное магнитное поле и повернём.
- Ну?
- Не получилось. Тогда разрушим ультроколебаниями - надо только подобрать резонанс.
- Меня-то не рассыплешь?
- Не дрейфь, Создатель, рассыплю - соберу.
- Одного уже собрал….
Будто от напора изнутри створы ворот со страшным скрипом и скрежетом распахнулись нам навстречу. За ними тоннель сузился, начался лабиринт с настолько низким потолком, что приходилось передвигаться ногами, опасаясь за голову.
- А хозяева-то – коротышки.
Лабиринт – это подземный город с улочками, проулочками, тупичками и – дверями, дверями, дверями. Входы в дома? Лаборатории? Складские помещения? Толкнулись в одну – анфилада помещений с барельефами на стенах, статуэтками в нишах.
Может, у марсиан было больше пальцев на ногах и меньше на руках, но в том, что они на первых ходили, а вторыми работали сомнений не осталось. И лица у них человеческие.
Привет, братья по разуму!
Никто не ответил. Некому было отвечать. Город мёртв.
- Знаешь, чего не хватает к этой мизансцене? Минорной мелодии.
Люба поморщилась – нашёл время и место!
Я к виртуальному всезнайке:
- Почему нет останков – может, люди эвакуировались?
- Что ты хочешь? – Билли. – За тьму веков всё органическое превратилось в пыль.
- С кем сражаются торнадо?
- Всё ты выдумал, Создатель. Солнце светит – бури рождаются, остальное – сказки.
Одно из помещений просто напичкано незнакомой аппаратурой. Какой – ещё предстоит выяснить.
- Билли, ты можешь понять назначение этих чёрных ящиков с кнопочками и экранами?

Руки ходуном ходили, по лбу из-под косынки побежала струйка пота. Она затарабанила в дверь:
- Митрич, открой! Спишь, пень трухлявый.
Не сразу за дверью раздался скрипучий глас:
- Ты что ль, Катерина? Чё так поздно припёрлась?
- А лучше рано?
- Ты сказала, до свету вернёшься, а ещё ночь не преломилась. А вот не открою - иди домой.
- Я тебе не открою! Я тебе так не открою, пень трухлявый. Все рёбрышки твои гнилые пересчитаю.
Она штурмом бросилась на дверь, а та взяла да и открылась. На пороге старичок с весьма добродушной, густо поросшей щетиной физиономией.
- Заходи, коль не боишься. А то возьму и сотворю над тобой мужскую потребу.
- И-ии, творильщик, - Катерина ткнула пятернёй ему в пах. - Есть хоть чем?
Старичок охнул и согнулся.
- Ты, блин, баба…!
И тут он увидел Гарика.
- Это ктой-то с тобой? Стой! Сюда нельзя.
Гарик ловко прыснул ему в лицо аэрозоль из баллончика, и старик, закинув руки за спину, будто через голову кувыркнулся, затих.
- Подожди закрывать, - Гарик шмыгнул за дверь.
Через несколько минут перед конторой притормозила машина, а потом звук её мотора растворился вдали. В дверь протиснулись двое.
- Показывай мать, - взял на себя руководство операцией Дымоход.
Замок на двери кассы Гарик открыл без труда, с сейфом произошла заминка. Несколько минут он скрежетал отмычками, а потом начал тихо материться.
- Пили, маэстро, - Дымоход протянул ему ножовку.
Какие красивые и лихие парни, думала Катерина, томясь нетерпением, и живут они красиво. Она чуть не всплакнула, расчувствовавшись, над своей судьбой. Но Бог даст, нынче это кончится – будет и на её улице праздник.
Спустилась вниз, склонилась над поверженным сторожем. Прислушалась - дышит, нет?
Что ж они его не убили? Проспится и каюк Катерине Чирковой - менты заметут, в кутузку упрячут. Что ж мне с ними что ль бежать? А возьмут ли?
Потопала наверх.
Гарик пилил дужку замка – методичный скребущий звук, заполняя комнату, в щель под дверью протекал в коридор. Жалобно звенькнуло полотно, ломаясь.
- Чёрт! – выругался Гарик. – Металл тяжёлый.
- Руки кривые, - не согласился Дымоход, протягивая новое полотно. – Держи.
- Послушай, Яша, Казахстан рукой подать, за рулём Мустафа, берём бабки – и ищи ветра в поле.
- Корсак найдёт, - усмехнулся Дымоход. – Да и не бабки мне сейчас важны - хочу в Движение вернуться.
- Продашь?
- Пили. Забыли.
Вошла Катерина.
- Слушайте, вы сторожа думаете кончать?
- А зачем? - откликнулся Дымоход.
- Как зачем? Очнётся - меня вложит. Ну, а я вас.
Дымоход направил ей в лицо луч фонаря.
- А ты нас знаешь? Так может лучше тебя положить - здесь след и оборвётся.
- Вот вы какие, - Катерина попятилась к двери. - Сейчас побегу, заору, всё село подниму.

Люба бросила на меня взгляд, преисполненный жалости, замешанный на презрении.
- Я вызову тебе флаер. Что это?
Увидела на мониторе карту Марса.
- Очаги активности торнадо.
Люба вскинула брови – просвети.
- Идёт война – стихии бьются с теми, кто возомнил себя покорителями природы. Поверхность уже отвоёвана. Торнадо стерегут входы в убежища, чтобы не выпустить на поверхность планеты её прежних хозяев. Найди нашего Ипполита.
Люба села за компьютер, зашелестела клавиатурой.
- Судя по всему…. Судя по всему…. Это капище, где гранитные столбы.
- Один нюанс. Природа торнадо позволяет ему жить практически вечно. Но в этой жизни есть периоды активной и пассивной жизни. По-другому – время буйств и время отдыха. Очень может быть, капище – это место отдыха, где солнце даёт ему новые силы.
- Откуда осведомлённость? – Люба удивлена.
Откуда? Да меня Билли только что просветил. Но разве скажешь.
Среди ночи космолёт снялся с места стоянки. Люба за пульт управления – что происходит? Я спросонья:
- Что там, милая?
- Мы на орбите. Аварийный взлёт.
Утром стала ясна его причина. Наша прежняя стоянка была завалена обломками гранитных колон.
- Боже святы! - Люба присвистнула от удивления. – Это какую ж надо силу иметь?
- Это какую надо ярость являть.
- Нервный кадр, - согласилась жена.
На месте вырванных «с корнями» колон обнажилась гранитная плита искусственного происхождения, которая сразу заинтересовала нас.
- Вход в убежище?
- Очень может быть. Но как её поднять?
Остаток дня Люба просидела за компьютером, общаясь с Землёй.
На ночь поднялись за пределы атмосферы – от греха. И вот настал новый день – день Великого наступления на марсианские стихии. Впрочем, загнул. Никто ни на кого не нападал. Волею людей Земли, под Любиным руководством в атмосфере Марса был создан искусственный торнадо. Его задача – очистить обнажившуюся на месте древнего капища гранитную плиту от песка, щебня, обломков.
- Поучим Ипполита земным манерам? – сверкнула Люба белозубой улыбкой.
Вот он явился – тонкий, гибкий, подвижный. Легко перемахнул через канал в гранитных берегах, закружился на капище, набирая силу. Под его напором в воздух взвились тысячи тонн песка и щебня, колоны и их обломки. Всё это кружилось и вертелось в гигантской, до самых небес, воронке. Вот она качнулась, двинулась в сторону. Ослабла и осыпалась курганом. Пыль осела, и гранитная плита, отполированная до зеркального блеска, обнажилась во всю величину. Лежала под углом к горизонтальной поверхности, напоминая крышку тоннеля.
Мы наблюдали за всем происходящим на экране монитора.
- Наш черёд, - Люба усадила флаер на плиту.
После несложных манипуляций они составили одно целое, и антигравитационное поле, включённое на летательном аппарате, сделало тысячетонную плиту легче пушинки.
- Ну, с Богом!
Флаер с плитой поднялся вертикально, а опустился в стороне. На освобождённом месте зиял провал. Мы покинули «тарелку» и подлетели к его краю.
- Гладышев, это вход в иной мир?
Вход в иной мир ступеней не имел, но горизонтальная поверхность с небольшим уклоном тоннеля вполне проходима. Вертикальные стены без опасных трещин, и потолок безупречен. Чувствовалось – строили на века.

Катерина Петровна сунула пятерню в рот и опустилась на лавку, удивлённо глядя на сына:
- Так что ж ты, Коленька, родную мать в тюрьму упечь хочешь? На дом что ль позарился?
- Дура старая! Кому нужна твоя развалюха? Я дело предлагаю - срубим бабки и в город переберёмся, чего тут хвосты коровам крутить.
- Так ить поймают – посадят.
- Никто тебя не поймает - ты вообще не при делах будешь. Брякнешь, когда надо, по этому телефону - подъедут люди специально обученные. А ты тем временем в конторе всю работу не проворь, скажи - позже вернусь. Постучишься ночью, сторож дверь откроет, а тут они, а дальше - дело техники.
- Убьют сердешного?
- Да зачем же убивать? Прыснут в лицо, он в беспамятстве проспит до утра.
- А проснётся, меня и вложит.
- Тогда убьют.
- Да как же можно, родимый? Живого-то человека….
- Мать, хватит причитать. Ты подумай, какая наша доля будет. Это такие бабки! На всю оставшуюся жизнь….
Катерина, забыв про сына на пороге, задумалась - жуткое дело, но не сама ли она про то Кольке говаривала, и не раз.
- Только разик, мам, только разик, - уговаривал Чинарик, – как поют бурлаки. А потом мы с тобой всю жисть сыты и пьяны.
- Люди-то надёжные?
- А то…
- Увидеть бы: тебе-то я не шибко верю – дураков и в церкви бьют.
- Увидишь, мам, увидишь в деле - зачем лишний раз рисоваться.
- А ну, как меня убьют? Нынче из-за денег такое творят.
- Да нет же, говорю. Теперь кровь только дураки проливают, их ловят и сажают. Да и сами деловые их не жалуют - не в понятиях это.
- А сторожа?
- Расходный материал. Тут, как говорится, не обойтись…. Или его тоже в долю брать?
- Нет, что ты.
- Ну, вот и договорились. Позвонишь, мам, когда деньги в контору завезут?
- Ой, страшно мне, сынок.
- А жить вот так: в грязи, в нужде – не страшно?
Действительно, что хорошего в её жизни? Муж изменял ей налево и направо, перессорил со всеми товарками. Сын в тюрьму угодил, школу не закончив. А потом - ходка за ходкой… Матери позор и унижения по всему селу. Вырваться бы отсюда да зажить по-человечески где-нибудь в другом краю.
- Вот знала б, что ты такой у меня уродишься, тюремщиком станешь, мать будешь позорить, так во младеченстве за ноги разболтала да об стенку так и тарарахнула насмерть.

12

Среди ночи в окно легонько постучали. Вот оно, началось! Непослушными ногами Катерина Чиркова прошлёпала к выходу.
- Кто там?
- От сына вам привет, Катерина Петровна.
Через приоткрытую калитку во двор вошёл Гарик:
- Всё в порядке? Вы одна? Готовы? Пойдём.
Тёмными улицами спящего села прошли к конторе.
Гарик затаился, прижавшись к стене, толкнул Катерину в локоть - давай.

- Развитие цивилизации на Марсе шло аналогично известному из истории Земли. Только нам удалось избавиться от навязчивой идеи бряцать оружием, а здешним обитателям не повезло. Кто-то однажды нажал красную кнопку, и загрохотали атомные взрывы. На планету обрушилась разрушительная сила невиданной мощи и смела с её поверхности всё живое. Оставшиеся попрятались в убежищах, готовые продолжать междоусобную войну до победного конца. Но они ошиблись. Причём, дважды – ибо у термоядерной войны не может быть победителей. Второе их жестокое заблуждение в том, что они только себя считали обладателями интеллекта, не взяв во внимание разум планеты их породившей. Им и в голову не приходило, что природные стихии умеют мыслить и делать выводы. Планета вынесла смертный приговор своим неразумным детям, а тем в их катакомбах кажется, что на поверхности бушуют последствия ядерной зимы….
Любу я не убедил.
- Тем более, Гладышев, тем более, - если всё так, как ты рассказал, мы не имеем права бросить в беде братьев по разуму. Мы должны вызволить их из подземелья, и…. И обезопасить планету. Сделать пригодной для жизни её поверхность.
- Люба, это не наш мир, не наши разборки. Чтобы помочь одним, мы должны одолеть других. Ты готова стать третейским судьёй? Ты уже решила, на чьей стороне правда?
- Да я готова.
- А я нет.
- Гладышев. О чём ты говоришь – там разумные существа, здесь стихии. Какое может быть сравнение? Или мы не по твоей воле укрощали земные стихии?
- Они должны сами найти компромисс, если он возможен.
- Ты в своём амплуа – болтать и ничего не делать.
- А ты в своём – бей, беги, думай не надо.
- Сибарит!
- Волюнтаристка!
Мы выпорхнули из «тарелки», и в разные стороны – разобиженные, недовольные.
Благо день позволял забыть о ночных тревогах. Бог солнца взбирался по небосклону на золотой колеснице и с любопытством взирал на последствия ночного буйства торнадо. Жёлтые облака горестно вздыхали и разводили крылами – опять этот Ипполит!
Люба спустилась в канал, а я в позе Будды оседлал макушку летательного аппарата.
- Билли.
- Ну, что тебе?
- Мы должны найти местных обитателей.
- Качает тебя.
- Люба права – мир на планете должен быть восстановлен. Наша задача - тому способствовать.
- И как мы будем их искать?
- Нам поможет Ипполит. Собери всю информацию о марсианских стихиях – всё, что фиксировали искусственные спутники и экспедиции на поверхность. Думаю, места наибольшей активности торнадо укажут на близость входа в убежища.
- Логично. Впрочем, что я – ай да Создатель, ай да сукин сын. Похлопай себя по ляжкам.
- Твоя беда, Билли, в безоглядной вере точным расчётам, а ведь нужны ещё фантазия, интуиция и удача. Но не отчаивайся – меня эти грации иногда посещают.
Люба вернулась на борт перед закатом, всем видом являя решимость идти до конца.
Я сидел на откидном диванчике, по-турецки скрестив ноги, склонившись над гитарой:

А годы летят, наши годы, как птицы летят
И некогда нам оглянуться назад….

- Какая тема, Макс? Весь город на Аркадьича молится: у пацана жвачку не отымешь – у всех свои права вдруг появились.
- Плохо разве? Демократы Россию развалили-продали - мы порядок навели.
- Я что, я разве против порядка? Да только кушать шибко хочется.
- Был ты, Яша, при делах – сорвался: зачем же у своих красть.
- Так ведь не доказано.
- А-а, брось, - махнул рукой Макс. – Будь рад, не удавили - Аркадич крови не любит.
И к Гарику:
- Так что у тебя за тема к Чинарику?
Гарик опять смутился:
- Да так, тюремный должок.
- Расскажи - у тебя сегодня день удач и покаяний…
Под колючим взглядом Макса Гарик почувствовал себя неуютно.
Вернулись Валёк с Мустафой, а между ними Чинарик – взъерошенный, запуганный, будто воробей после птичьей драки. Вошедшие сели, Чинарик стоял.
- Прогуливаешь? – строго сказал Макс. – Неделя-то рабочая.
- У меня вертухай на привязи.
- С трудом верится, - Макс с презрением осмотрел его жалкую фигуру. – Что Гарику задолжал?
- А? Этому? – Чинарик оглянулся на Гарика. – Ничего. Ему ничего. Был разговор с другим кентом, а этот прицепился, сел на хвост.
- О чём разговор?
Чинарик глубоко вздохнул, выдохнул и начал рассказывать:
- Задумали мы на зоне дельце одно. Мамка у меня в деревенскую контору в любое время вхожа. Рассказывала: там, в сейфе иногда такие суммы ночуют – на всю жисть хватит. Главное, мамка у меня с понятиями - и подскажет, и поможет, если в долю взять.
- Красть не хорошо, - сказал Макс укоризненно и повернулся в кресле к Гарику.
Чинарик замолчал удивлённый, а хмурый Гарик отвернулся.
- Как, говоришь, деревня твоя обзывается?
- Рождественка.
- Я к Аркадичу, - негромко сказал Макс своему приятелю, всё время молча сидевшему за столом, и остальным. – Поскучайте часок.
Вышли вместе с Вальком.

11

Всякий раз, когда Колька Чирков, известный в определённых кругах под кличкой Чинарик, появлялся дома, мать начинала его ругать:
- Дурак ты, дурак: воруй да не попадайся, зазря не сиди - ума в тюрьме набирайся.
Чинарик не пререкался.
Катерина Петровна была человеком очень сложным и трудным. Испытания, выпавшие на её долю в детстве и юности, незарубцевавшиеся раны ревности в недолгом замужестве изломали её характер, сделали раздражительной, нетерпимой, капризной и даже жестокой.Она была вся соткана из противоречий, вела нескончаемые войны с соседями, с начальством, и по неуживчивости характера одна только работа и была ей доступна – поломойки: не с кем было конфликтовать.
Колька жалел свою мать, но больше одного дня в гостях у неё не выдерживал - мать на радостях немедленно напивалась, и все «достоинства» её характера выпирали острыми углами. Схватиться за кухонный нож, кочергу или полено на любое возражение для неё было плёвым делом. В таком состоянии Чинарик боялся свою мать вполне обоснованно.
В этот раз, появившись на пороге отчего дома, Колька решил взять «быка за рога», не дожидаясь, когда мать возьмётся за крышку фляги с брагой.

- Мне нравится. Больше, чем идея с метрополитеном.
- Но без крыши она не работает.
- Крыша была, прозрачная. Время и внешние воздействия уничтожили её следы.
- Годится. Что же остановило расцвет цивилизации?
- Маленькая банальность - термоядерная война.
Люба:
- Смотри, Гладышев, анализатор зафиксировал следы высокотемпературного воздействия. И высокий радиоактивный фон по всей планете. Вывод – здесь баловались ядерным оружием.
- Выводов можно сделать несколько:
Во-первых, на Марсе имела место высокоразвитая цивилизация.
Во-вторых, её носители – особи, очень даже может быть, похожие на нас.
В-третьих, цивилизация погибла в результате или по причине применения оружия массового уничтожения на основе цепной реакции термоядерного деления.
В-четвёртых, когда создаётся оружие, создаётся и защита против него. Как то – щит против меча, бронежилет против пули, убежище против атомного взрыва.
Вывод пятый – если поверхность Марса в теперешнем состоянии не пригодна для жизни, это не значит, что в недрах её, искусственных и естественных убежищах, таковая не сохранилась.
Вывод шестой – её надо искать.
- Я согласна, - просто ответила Люба.
Ночью грянула буря. Да такая…. Люба несколько раз поднималась к бортовому компьютеру запрашивать параметры внешнего воздействия и состояния аппарата. Вот стояние его было очень тревожным в непосредственной близости от кромки канала - любая подвижка чревата. Но бортовой компьютер без напоминаний чётко знал и исполнял свои функции. Увеличил гравитационную силу – «тарель» стояла, как припаянная к граниту. С песчаного грунта, я думаю, нас бы сорвало.
- Гладышев, - Люба пристроилась в кресле пилота коротать ночь. – Твою Розовую Бурю опять похитили, или она сбежала? Вот шлёндра.
А я с Билли:
- Слушай, мне это совсем не нравится.
- Испужался, Создатель?
- То, что происходит за бортом, есть ответ на наше решение. Нас подслушали, нас предупреждают.
- Да полноте. Твоя склонность одушевлять неодушевлённое теряет пределы разумного.
- Слишком узки твои пределы. Я просто зримо вижу, как торнадо Ипполит топчет в ярости ботфортами нашу маленькую «тарелку».
- За что ему нас ненавидеть? – только прилетели…
- Не нас, нашу идею – раскопать в недрах планеты возможно спасшихся её обитателей.
- Откуда что берёшь, Создатель?
- Из логики вещей.
- Сбрехал бы – интуиция.
Я не обиделся. Скорее наоборот – позиции мои в споре Билли не смог опрокинуть, вот и нервничает.
Утром предложил Любе:
– Давай улетим.
- Как улетим? – удивилась жена. – Вчера говорил, искать.
- Послушай….
Изложил своё видение разыгравшейся здесь трагедии – войны миров.

Одна из квартир многоэтажного жилого дома имела собственный вход с вывеской у стеклянной двери в стиле «Евро», гласившей: «Общественная приёмная депутата областного собрания». За дверью – кабинет в том же стиле, с креслами вдоль трёх стен, а у одной длинный стол со стульями. Во главе его сидел мужчина в зелёной спортивной футболке и с красиво уложенными волнистыми волосами пепельного цвета. За его спиной – Российский флаг величаво оформлял стену, а над ним герб с орлами. Другой мужчина спортивного сложения сидел за столом, облокотясь на него рельефными руками. Внимательно рассматривая Гарика, говорить не торопились. После продолжительной паузы кивком предложили сесть.
- Садись, - сказал провожатый, и сам плюхнулся в кресло, вытянув ноги.
- Гарик, - представился Гарик.
Присутствующие кивнули.
- Рассказывай, - приказал мужчина в зелёной майке.
Гарик говорил, а сидевшие за столом слушали, не перебивая, изредка перекидываясь взглядами и короткими фразами. Гарик закончил.
- Всех знаешь, Валёк? – спросил пепельноволосый провожатого.
Тот вскочил на ноги, кивнул.
- Вези.
Валёк обернулся у двери:
- Адама?
- Да пока нет.
Водитель серебристой иномарки уехал, а оставшиеся продолжали расспрашивать Гарика - кого из авторитетных он знает по Калачовке, какое дело у него к Чинарику.
На этом вопросе Гарик запнулся, а его собеседники переглянулись.
Через полчаса на пороге выросли Мустафа с Дымоходом, прошлись по кабинету, здороваясь за руку со всеми, в том числе и Гариком, как ни в чём не бывало.
- Твоих рук дело? – спросил сидевший под флагом.
Дымоход плюхнулся в кресло и горестно покачал головой.
- Жить не на что, Макс. Брюхо подвело – на людей кидаюсь. Замолви словечко, братан - я же свой, буржуинский.
- Крыса ты Дымоход, и за крысятничество наказан. Мужиковать будешь столько, сколько Николай Аркадьевич сказал, потом посмотрим. Деньги где?
- Да мы что, мы ни что, - засуетился Дымоход, поднялся к столу и стал выкладывать на него смятые купюры из карманов. Рядом встал и Мустафа, длинные руки которого заметно тряслись.
- Все?
Друзья-грабители кивнули положительно, Гарик отрицательно.
- А сколько было?
- Десять штук – стандартный Калачовский дембельский набор, - сказал Гарик.
- Где остальные?
- У Кондрата, - сказал Дымоход.
Макс кивнул приятелю за столом, и тот добавил несколько американских купюр из своего портмоне.
- Чинарик где?
- Да, поди, в Челябу укатил - химик он.
- Здесь где ошивается?
- У шмары одной.
- Знаешь адрес?
- Али знает, - Дымоход кивнул на Мустафу.
Макс кивком отправил за Чинариком Валька с Мустафой.
- Наказать тебя придётся, Яша.
- Наказывай, - уныло махнул рукой Дымоход. – Сколько я просил у Аркадича хоть деревеньку на прокорм - я бы там навёл порядок.
- Это верно - взять-то с тебя нечего. Ну, Николай Аркадьевич что-нибудь придумает. Ты этого бабая, зачем за собой таскаешь?
- Сам вяжется.
- А я подумал, Дымоход свою тему затевает.

- Прости её, Ипполит, она женщина. Ты знаешь, что такое женщина?
Старый торнадо, конечно, знал, но молчал. На его плече почивала любимая дочь.
Люба обозревала окрестность с высоты.
- Какая угрюмая безвкусица. Гладышев, что ты хочешь найти на Марсе?
- Разум. Ведь ты Хранитель Всемирного Разума – стало быть, и местного.
- Где, где ты его видишь? – Люба раскинула руки в полёте. – Бесплодная, заражённая равнина – здесь не может быть жизни.
- Когда-то была.
Налетавшись, Люба присела на ступень трапа.
- Скукотища.
- Тебе не хватает земной суеты?
- Может, поищем что-нибудь попригляднее?
Марсианские каналы. Ну, как же – быть на Марсе и не поглазеть на это удивительное чудо природы. Мы добрались к одному на третий день, и сразу убедились – дело тут не в природе. Перед нами искусственное сооружение в гранитных стенах, прямой линией уходящее за горизонт в обе стороны. Дна канала, как и его конца-начала не видно.
Люба притиснулась щекой к моему плечу.
- Жутко, Гладышев.
- Чего боимся?
- Ведь это следы цивилизации, ушедшей навсегда. Что погубило её? Не грозит та же участь голубой планете Земля? Нашему народу?
- Мы здесь, и никто не мешает заняться поисками разгадки.
- А наша миссия?
- Будем искать в обоих направлениях. Кто знает – может, у них одна природа.
Любу ли уговаривать на интересную тему?
Припарковали флаер на гранитный парапет канала и на следующий день спустились на его дно.
Ни-че-го. В смысле ничего интересного. Наносные отложения – песок, щебень, глинистые проплешины. Больше повезло на поверхности. На противоположной стороне канала, в распадке марсианских скал Люба усмотрела удивительную площадку. На ней правильными рядами стояли, лежали полуразрушенные круглые и призматические колонны.
Побродив меж них, выдал мысль:
- Меня не покидает ощущение, что это античный акрополь. Нет, скорее кельтское капище.
И Люба:
- А меня, что колонны – это дело рук очень похожих на человеческие.
- Жаль, очень жаль, что нет статуй, фресок или барельефов – тогда бы имели точное представление о внешнем облике бывшего здесь населения.
По совету Билли подобрал небольшой осколок колонны величиной с кулак и поместил в анализатор. Пока Люба разбиралась в криптограммах на экране монитора, я напрямую допросил виртуального помощника.
- Это гранит. Обработан около миллиона марсианских лет назад. Вероятнее всего – фрагмент культового сооружения. Имеется след воздействия сверхвысоких температур. Возможно, термоядерный ожог.
- Билли, канал тебе ничего не напоминает?
- А тебе?
- Московскую подземку.
- У которой сорвало крышу? А прямизна? Длина? Ширина? Нет, здесь что-то другое.
- Путепровод не нравится – пусть будет источник энергии. Скажем, вечный двигатель. Из-за перепада давлений на разных широтах постоянное направленное движение воздушных масс. Каково?

Гарик молчал и думал о своём, но постепенно до него стало доходить - еврей дело говорит. Уезжать из города, не окончив дело с Чинариком, ему не хотелось, а жить без денег не умел.
Адам, будто читая его мысли, положил на стол пятисотенную купюру:
- Разбогатеешь – вернёшь. Есть где ночевать?
Гарик одним кивком ответил на оба вопроса, забрал деньги и ушёл в ночь через распахнутую дверь, пожав Адаму руку.

10

Все дороги в ночном городе ведут на вокзал – это Гарик знал по опыту прожитых лет. Но сколько он не бродил по незнакомым улицам, ничто не выдавало его близости. Все звуки шли из-за высоких заборов заводов. Поблукав между ними, Гарик вернулся в спальный район, где были сплошь двухэтажки и скверы со скамейками. На одной из них он и примостился.
Среди ночи на соседней улице зверем в джунглях взвыла сирена. Вой перешёл в животный стон и стих, удаляясь.
Менты поганые, подумал Гарик и поёжился то ли от холода, то ли от прихлынувшей ненависти.
Утро пришло и выманило людей на улицу. Когда схлынул поток, спешащих на работу, Гарик нашёл какую-то забегаловку. Позавтракал, побродил ещё немного и, наконец, решил - пора. Найдя телефон-автомат, опустил монету и набрал предложенный Адамом номер.
После двух гудков раздался мужской голос:
- Алё.
- Мне нужен Николай Аркадьевич.
- Вы кто?
- Я приезжий. Дело в том, что меня вчера ограбили в вашем городе, и я остался без гроша в кармане. Прошу защиты и справедливости.
- Ваше имя?
- Гарик.
- Откуда знаете наш телефон?
- Мне дал его Адам из «Радуги», там меня вчера и бомбанули.
- Вы где?
- А чёрт его знает - я второй день в вашем городе.
- Почитайте вывески.
- Ага. Ну, вон вижу: «Эдельвейс», « Сильвер», игровой клуб…
- Достаточно. Стойте там. Как вас узнать?
- У меня башка в бинтах.
- Понятно. Ждите.
Гарик правильно решил, что за ним подъедут на машине. Он подошёл к обочине, и через пятнадцать минут перед ним тормознула серебристая иномарка. Опустилось тонированное стекло. Сняв тёмные очки, мужчина лет тридцати пяти с минуту очень внимательно разглядывал Гарика. Надев очки, спросил:
- Гарик?
Тот шагнул вперёд и кивнул головой.
- Садись.
Машина легко развернулась на узкой улице и помчалась в ту сторону, откуда появилась.

Пауза. Наверное, в ЦУПе дали команду «Старт» и Всемирный Разум телекинетической энергией с земной поверхности переместил нас на марсианскую.
Запоздалое:
- Счастливого пути!
На экране что-то мелькнуло, поменялся пейзаж, и мы поняли, что прибыли.
Разумнее было «Счастливого пути!» заменить на «Добро пожаловать!».
Переглянулись с Любой. Мы не первооткрыватели. Полёты на Марс осуществлялись и до нас. И сейчас несколько экспедиций работают на планете. Но она слишком велика, чтобы считать её исследованной. Поэтому….
Переглянулись с Любой. Ну что, с Богом?
Отстёгнуты ремни, опущен люк-трап, мы на планете Марс. Бледный диск солнца далёк от зенита. Под ногами каменистая почва. Нет, это глина, весьма засохшая, скорее обожженная – и вся в трещинах. Мне это навевает недобрые аналогии.
- Билли, радиоактивный фон?
- Зашкаливает.
- Выдержишь?
- Обижаешь.
У Любы в руках прибор.
- Радиоактивный фон за опасным пределом.
- Успокойся, дорогая – лучевая болезнь нам не грозит. Как и отравление аммиаком.
Амиачные облака жёлтыми барашками паслись на сером небе.
Вот оно убежище Бога войны!
- Поищем доспехи Марса?
Билли отговорил от авантюры.
- День на исходе, и давление резко падает – как бы чего не было.
«Как бы чего» обрушилось на окрестности сразу после захода солнца. Мы лежали в нашей уютной космической кроватке, и Люба рисовала пальчиком круги на моей груди. За бортом бились и стонали местные стихии.
- Гладышев, ты привык всё одушевлять – надели интеллектом сей торнадо.
- Его зовут Ипполит.
- Как, как?
- Бог солнца похитил его дочь, Розовую Бурю, и умчал на золотой колеснице. Старый великан рванулся вдогон. Уже много столетий кружат они по планете и никак не могут пересечься. Невдомек разгневанному Ипполиту, что Бог солнца не по своей воле колесит по небосводу и день за днём повторяет пройденный путь. Старому торнадо подождать бы на месте, и уже утром в его лапы въедет сама золотая колесница с похищенной дочерью.
Будто в ответ на мои слова за бортом стихло.
- Ой, - Люба притиснулась ко мне. – Ипполит подслушал и утром украдёт солнце.
- Не бойся, дорогая. Утром Ипполит увидит дочь в объятиях Бога солнца, обрадуется её счастливой улыбке и простит похитителя.
Утро после бури выше всяких похвал. Розовые облака мазками талантливого художника набросаны на выцветший небосклон. Бледный диск светила, взгляд которого выдерживал невооружённый глаз, не спеша поднимался над горизонтом. Окрестность преобразилась. Опалённое и потрескавшееся глиняное плато засыпал белый песок. Засыпал и утрамбовал до эмалированного блеска.
- Спасибо, Ипполит, - сложив руки крестом на груди, мавром поклонился на люк-трапе. – Вижу, мир в семье восстановлен.
- Ты с кем? – Люба из флаера.
- Выходи – познакомлю. Песок и солнце, день чудесный, ещё ты дремлешь, друг прелестный?
Друг прелестный выпорхнул из «тарелки», не касаясь трапа, и понесся над белоснежным плато.
- Гладышев, догоняй!

Адам, всё слышавший, энергично тёр стакан за стойкой и на Чинарика даже не взглянул.
Чинарик поднялся и поплёлся вслед за незнакомцем.
Лишь только за ними закрылась дверь, поредевшая компания мигом подхватилась с места и устремилась вслед. Адам, проводив их взглядом, покачал головой.
Минут десять спустя, если б кто-нибудь заглянул в скверик напротив Адамова заведения, то увидел такую картину. Двое лежали в траве, а трое стояли кучкой и торопливо делили деньги из чужого бумажника.
- Ты поровну дели, - шипел Кондрат.
- Нет, Миша, по-честному, - Дымоход держал в руках бумажник, извлекал купюры и рассовывал в протянутые ладони, не забывая свой карман. – Твоё участие какое? Свидетель ты, лишний… Лучше тебя совсем убрать.
- Припомню я тебе эти слова, - злился Кондрат, но протянутую ладонь не убирал, а быстро и ловко схватывал с неё банкноты другой рукой. – Впрочем, парень если настучит, сам прибежишь…
Делёж закончился. Дымоход взглянул на неподвижного Гарика:
- Слышь, Сашок, добить бы надо - к чему лишние проблемы.
- Сам мочи, - огрызнулся верзила.
- Корсак не простит мочилова, - буркнул Кондрат и пошёл прочь, остановился, оглянулся. – Весь город на уши поставит, а найдёт весельчаков.
- Ладно, - махнул рукой Дымоход, - пошли отсюда. Кильку эту прихвати.
Мустафа легко перекинул через плечо недвижимое тело Чинарика, и троица удалилась.
Адам, провожая последних посетителей, не стал закрывать дверь, а распахнул её, чтобы проветрить помещение. Подождав, пока звук шагов растворится в темноте, осторожный еврей окинул взглядом улицу и просеменил в сквер.
Вернулся он с Гариком, опиравшимся на его плечо, уже пришедшим в себя, но всё ещё слабым, чтобы двигаться самостоятельно.
- Соня, ласточка моя, - крикнул Адам, усадив Гарика на стул, – помоги - человека надо перевязать.
Короткие волосы Гарика поблёскивали от крови, и её потёки алели на щеке и шее.
- Надо бы в травмпункт, - Соня осторожными движениями смыла кровь и перебинтовала парня. – С головой шутки плохи.
- Врачи в ментовку позвонят, - сказал Адам и заглянул парню в лицо. – А нам с органами альянс заказан?
- Чёрт! – выругался Гарик. – Как же я подставился!
- Такой народ – сторонится надо, - сказала Соня и поставила перед парнем рюмку водки. – Выпей - обезболивающее.
Гарик даже не взглянул на водку, думая о своём, и тем понравился Адаму. Он присел рядом и возразил жене:
- Не сторонится, а наказывать, чтоб неповадно было.
- Щас! – возмутилась Соня. – Хватайте ружья и бегите догонять. И ты туда же, Илья Муромец.
Адам махнул рукой, поморщившись, с видом – на глупости не отвечаю, и Гарику:
- Тебе к «положенцу» надо, к «смотрящему» за городом - он и деньги вернёт, и бригаду эту, «восьмую», накажет. Тебя ведь из-за денег?
Гарик похлопал себя по карману, из которого прежде доставал портмоне, а теперь пустому, и кивнул головой.
- Я тебе телефончик дам, - суетился еврей. – Николай Аркадьевич беспредел не одобряет.
Он ушёл, вернулся с бумажкой, которую сунул Гарику в нагрудный карман:
- Будь осторожен в словах, говори только по делу и без эмоций - там пустословия не любят. За меня не бойся: спросят, откуда телефон – так и скажи: Адам из «Радуги» дал.