Жужа Раковски

Бело-чёрное

Перевод Александра Кожейкина

В печку заживо бросили крысу
Лишь скелет среди пламени вижу,
Средь шипящих огня языков,
А затем за стеклом под замком.
Вскоре выкинут, коль захотят,
Избавляются так от котят.
Их сначала утопят в воде,
А потом – на помойку в ведре.
Среди грязной золы, шелухи
Наблюдаю такие грехи.
Словно старый такой воротник,
Что к воде до сих пор не привык.
А тем временем солнце-краса
Осветило лучом небеса,
И раскрасило гриву травы.
Это мне непонятно, увы.
Это всё удивительно мне:
Ветви, как в летаргическом сне,
От тепла травы быстро растут,
И сияет внутри изумруд,
Жало солнца он спрятал внутри,
А сорняк уж покрыл пустыри,
Лето близится, все говорят,
Миллионы капустниц летят,
Одуванчики дружно стоят,
Как модели у атомов в ряд.
Сколько их на газоне? Не счесть!
Но ещё точка зрения есть.
Как в суде: чья права сторона?
«За» и «против» – скрипят жернова,
Лаборантка, как лёд холодна,
На весах взвесит крысу она,
Одуванчики, крысу – подряд -
Бело чёрный логический ряд.
Говорят адвокат, прокурор -
В голове не кончается спор.

Жужа Раковски

Гравитация

Перевод Александра Кожейкина

Сегодня печь пустили – запах гари,
Но все сейчас другим увлечены.
Глядят, как при затмении вначале
Серп красной тенью лёг на диск Луны.
А ночью ветер очень сильный дул,
От этого забитый водосток,
Орехи там, а кто-то потянул
За гравитационный поводок.

Всё, что тянул невидимый магнит,
Что к солнышку и к небу поднялось,
Теперь на землю вниз опять летит -
Всё это ненадолго вознеслось.

На мягкую земли упало грудь,
Как лодка к своему пришла причалу,
Мы в этом открываем снова суть:
Что всё вернулось к своему началу.

Чтоб не был путь назад таким тяжёлым

перевод Александра Кожейкина

Чтоб не был путь назад таким тяжёлым,
Когда ковёр из листьев грязь хранит,
Чтоб не был ты в дороге невесёлым,
Когда не удаётся прикурить.
Кругом вода, и даже сигарета
Пропитана, как будто мокрый лист,
Но кромка леса солнышком согрета,
Здесь словно поработал пейзажист.
Ты отшвырнёшь окурок сигареты
И будешь наблюдать за огоньком,
Что стал огнём. Поэтами воспетый,
Он ширится, и всё сгорает в нём.

Эндре Кукорелли

10 марта 2000 года

Перевод Александра Кожейкина

Есть ещё три-четыре часа,
И ещё час-другой
До заката.

В полноту однозначно включать
Мы должны час такой
В результате.

В полноту входит всё: небеса
Что закрыты за мглой,
Дым крылатый,

Капли, рыба, слова и роса,
Звук над тихой водой,
Сеть и мята.

И ещё – это не чудеса -
Смерти, что за спиной,
Все трактаты.

Я сажусь тяжелее свинца.
Руки, плечи бедой -
Как прижаты.

Опускается всё, и тогда
Все в покорности той -
Словно вата.

Я сижу, надо мной небеса,
Но удобства порой
Маловато.

Краска, словно от солнца роса,
Уходила со стула долой,
Как расплата

За дожди, что нам шлют небеса.
Я сижу, стул живой,
Но горбатый.

Дожидаясь, как лошадь овса,
И как путник простой
Ждёт заката

Для ночлега. Я слышу: шуршат
Очень тихо листвой
Ветви сада.

Я встаю, а потом, не спеша,
Кладу книгу, что этой весной
Только начал.

Закрываю я мудрости след,
Что же делать с собой?
Вот задача!

Ослепляет меня солнца свет,
Становлюсь я слепой -
На мгновенье.

Я в ладони держу, чего нет -
Промелькнуло весной
Лёгкой тенью.

Поднимусь, не услышав ответ,
И отправлюсь домой
Весь в сомненьях.

Я зажгу электрический свет,
Утолю голод свой,
Всё чудесно!

И открою простейший секрет:
Там неплохо, но лучше - домой,
Здесь не тесно.

У меня есть в запасе часы,
Я теперь отогрет теплотой,
Есть и пища
Так бывает бездомные псы
Согреваются зимней порой
У жилища.

Кристина Тот

Элегия

Перевод Александра Кожейкина

Как дождь, что попадает на крыльцо
Невидимым, но корни разъедает –
Так уплывает вдаль твоё лицо,
Но в памяти зарубку оставляет.
Закончен туристический сезон,
Старинные затихли переулки,
Замусорен холма знакомый склон –
Остатки туристической прогулки.
-Недавно здесь экскурсия была, -
Сказал ты, - покуражились в азарте.
И лужу в форме сердца без труда
Перешагнул на сохнущем асфальте.
Задержат снег щиты, когда зима
Придёт сюда, не станет ветер тише.
Есть под землёй подземные дома,
Наружу выступают только крыши.
Деревню вижу, что в земле навек,
Вороны – в мыслях о насущном хлебе.
Ты соскребаешь от ботинок снег,
А я ищу просвет средь туч на небе.

Саболч Варади

Вилланелла сливного бачка

Перевод Александра Кожейкина

В три с четвертью проснулся сам не свой,
Вода шумит, но нету никого -
Сливной бачок сливает сам собой.

Кому такая по душе игра?
Приляжешь спать, уставший от всего -
Три с четвертью – и снова, как вчера.

Весь день хожу с разбитой головой:
Не призрак ли забрёл в мой туалет?
Сливной бачок сливает сам собой.

В три с четвертью вставать уже привык,
Как будто я на кладбище, но нет
На кладбище ни мёртвых, ни живых.

Когда теперь я обрету покой?
Опасностью наполнен этот свет -
Сливной бачок сливает сам собой.

Тревога ночью в этот час со мной,
Ведь я один, вдруг снова этот бред?
Три с четвертью – и слышу за стеной:
Сливной бачок сливает сам собой.

Андраш Ференц Ковач

О поэзии

Перевод Александра Кожейкина

Когда ситуации, мысли
Увязаны нитью по кругу,
Хотя в строго заданном смысле
Не вывести их друг из друга.
Когда, повторяю, нет речи
О том, что причину теряем,
Но мысль с ситуацией вечно,
Как дерево, слито с корнями,
Пусть каждый и не ощущает -
Поэзия цель достигает.



Деже Тандори

Общество мёртвых поэтов

Перевод Александра Кожейкина

Дождь взял свои унылые аккорды,
Но не хотелось зонтиком испортить
Хотя бы день один из ряда вон.
Особенно, когда после обеда
На Алкоташ приду, у магазина,
Где баки наполняются бензином,
За шахматами буду убивать
Своё я настроение опять.
При этом очень важно понимать:
Что сколько настроения убудет,
То столько его к югу улетит
Молиться не умею, как все люди:
«О, Боже, от Чернобыля спаси»
Дождь перестал. «Зачем ушёл из дому?»-
Теперь вопрос возник передо мной.
Мы в шахматы играли, как хотели,
По лужам лодки грязи полетели.
Как далеко разносятся осколки –
Они теперь летят в мои кроссовки.
Акация намокшая кивает,
Взрывается тюльпановый букет.
Стоит и нас от бед оберегает
Сообщество поэтов, коих нет.
Я жду, пока вино мне не доставят
На Логоди, где Екели бывал,
Где Дежё Костолани проживал.
Хватаю ручку приоткрытой дверцы,
Мир вертится, в моё стучится сердце.
Железная обивка дверцы режет
Протянутую руку, словно нож.
Шуршанье листьев душу не утешит.
Вот сорок … шестьдесят мне, не похож
На самого себя – кем стать старался.
Не только зонтик лишним оказался,
И я себя теперь не обману,
Но верю: засверкать опять Луну
Заставить могут Мертвые Поэты,
Их тень опять скользит в овале света.
Я тороплюсь по этому тоннелю,
Петляю, словно заяц, но без цели.
Поэтов мёртвый круг, опасная игра,
И я ушёл. От завтра до вчера.

Адам Надажди

На прохладной каменной
лестнице, стоя на двух-трёх ступеньках

Перевод Александра Кожейкина

Придворным поэтом хотел бы я стать,
Ручной, мягколапой болонкой
И вирши придворные тихо слагать,
Покорно кивая головкой.

Хотя в то же время хотел изменить
Всё это и против бороться.
Я в замкнутом мире стремился бы жить,
Где нет ни рассвета, ни солнца.

Жить в замке, в достаточно узком кругу,
Где даже клозет позолочен,
Легко выкипать, словно суп и рагу,
От треска ружейных пощечин.

Хотел бы, однако живу я другим
И знаю лишь то, что имею.
Пусть будет дворец мой совсем небольшим,
Зато это мой будет терем.

Лайош Парти Надь

Осыпая (роняя) перья

Перевод Александра Кожейкина

Вороны - словно чёрные трусы
Из ныне старомодного сатина,
Ведут футбольный матч, он вне игры.
Луна по плечи погрузилась в глину,
Но кое-где трава растёт в долинах.
А на траве оскомина тумана,
С мячом игрок, ворот в помине нет,
А кто наперехват бежал, споткнулся,
Прожекторов угас на поле свет,
И карканьем динамик огрызнулся,
Волнуется и льётся кровь ворон.
Как невесомо дождь идёт порой -
Так перья тихо падают с вороны
В игре, что, безусловно, вне сезона.