Солнце сегодня очень удивило Витю Обноскина. Как распахнуло свои ресницы с утра, жарко и томно взглянув на скромного труженика кульмана, так и продолжало неутомимо распалять его после нудной, осточертевшей работы. А заодно с ним небритые пашни, улыбающиеся леса, громкоголосые стадионы, пёстро одетых карапузов с мамашами в скверике и всю полуобморочную, только что выздоровевшую после обморожения землю средней полосы. Запеть бы, зачирикать, забубнить про себя вместе с птичками весёлую песенку, да настроение было помятым на работе. Хотя любоваться-удивляться майским метаморфозам природы было некогда. Жена нарисовала список неотложных покупок – от растительного масла до кофе молотого, без которого жить полноценно не могла. Посмотрела взглядом командира заградительного отряда, отправляющего на смертный бой бойца-штрафника, и этот взгляд супруги был подобен огню пулемётно-свинцовому.
По наезженной годами, можно сказать, идеомоторной колее Витя зарулил на рынок и тут только спохватился: денег-то в карманах его пузырящихся штанов и потёртого пиджачка не было. Зарплата в проектном бюро задерживалась, а майские праздники, как всегда, вытянули последние рублишки. Витя озабочено достал листочек из внутреннего кармана пиджачка, раскрыл кошелёк и решил посчитать наличность. Присел на бордюрный камень на выходе с базара, вытер пот со лба, стянул картуз с головы и вывалил туда мелочь и пару десятирублёвиков из другого кармана вдогонку.
«Хватило бы на кофе дражайшей, а остальное пока до зарплаты потерпит», – утешал он себя спасительной мыслью, перебирая мелочь, как вдруг в картуз упала бумажка.
«Пятьдесят» – машинально отметил Обноскин, проводил взглядом бритоголового и широкоплечего детину и даже не успел заметить, откуда в картуз приземлились ещё две десятирублёвые купюры.
Дальнейшее действие развивалось, как в партитуре музыкальной пьесы, когда за указанием «играть быстро» следовало: «быстрее», а потом «ещё быстрее». Где же читал про это Витя? Теперь и не вспомнить, разве что придёт пора порыться в библиотеке на пенсии, до которой ему долгих два года.
Он сообразил, что попал в базарный час пик, и оттого купюры и мелочь сыпались, как из рога изобилия. Обноскин окинул взглядом картуз, переложив три пятидесятирублёвые купюры во внутренний карман, решил было встать и пойти купить все необходимое, однако какая-то неведомая сила пригвоздила его к бордюрному камню.
Прохожие кидали и кидали. Некоторые молча, иные присовокупляя короткие фразы вроде: «Помоги Вам Бог». Обноскин удивился этому доброму пожеланию. Спохватившись, неумело перекрестился. Но потом решил вовсе не делать этого, дабы не портить благостное впечатление.
Старичок в столь же потёртом пиджачке, как у Обноскина, но с орденскими планками, со вздохом пошарил в карманах и опустил в картузик две десятикопеечных монеты. А затем патетически, обернувшись для чего-то на запад, произнёс:
– Вот до чего людей демократы с Ельциным довели!
Он потряс сухим кулачком, нехорошо выругался и удалился, а Обноскин также со вздохом закивал головой, соглашаясь мысленно. А может, был его вздох посвящён подступающим вплотную воспоминаниям о том давно ушедшем взбаламошном времени, когда он, молодой и сильный, подрабатывал по вечерам и ночам на товарной станции, разгружая мебель. Теперь Витя явно не способен на такие подвиги. А на какие тогда он способен? Получается, на эти самые! Вот он переложил часть денег вовнутрь, а в картузике опять накопилось наличности гораздо больше, чем он зарабатывал за целый день непорочной и кропотливой службы ведущим инженером.
Женщина с хныкающим малышом опустила в головной убор пятирублёвую монету и неулыбчиво сказала, обращаясь то ли с укоризной к капризному чаду, то ли за сочувствием к Обноскину:
– Дяденьке на хлебушек не хватает, а ты ни ананасовый, ни земляничный йогурт не ешь! Где я тебе возьму в седьмом часу вечера бананового?
Ребёнок внимательно оглядел Витю и вдруг перестал плакать. Обноскин потупился, денег на «хлебушек» он уже насобирал, можно было даже пива попить и в ресторане закусить на такую халяву. «Посижу ещё часок», – решил он, как тут к нему подошла настоящая профессионалка – нищенка неопределённого возраста в мужских ботинках на босу ногу и в рваной кожаной куртке:
– Свято место пусто не бывает, – провозгласила она, – Сизый не остыл ишо, а ты уже на его посту.
– Ну да, – ляпнул Обноскин первое, что взбрело в его затуманенную голову.
Нищенка оглядела Витю с ног до головы и, вероятно, осталась довольна:
– Ты, значит, и будешь его племянничек? Так, так! Ничего себе мужичок, справный. Сизый говорил мне. Хотел давно от дел отойти и тебя из деревни выписать. Тяжело ему безногого-то на старости лет изображать. Доподгибается порой так, что к вечеру обе здоровых ноги затекают. Он сына-балбеса на платном на филолога выучил, коттедж выстроил, да вот беда: привык по скупости денатурат жрать. Уж сколько я ему говорила: пей «боярку»! В любой аптеке её завались! Дёшево, безопасно и сердито, а он … не послушался! Вот и крякнул! Меня Веркой зовут, а ты?
– Витя! – выпалил Обноскин, сразу же пожалев, что назвался настоящим именем.
Нищенка осклабилась, продемонстрировав два золотых зуба:
– Я на соседнем рынке. Если что – заходи. Пойду, а то счас к тебе Косой – наш смотрящий должен заявиться.
В планы Обноскина не входила встреча ни с Косым, ни с кривым, ни с иным смотрящим. Он решил: наступила пора потихоньку сматываться. Проводив взглядом Верку, поднялся и только хотел сгрести наличность в карманы, как тяжёлая ладонь опустилась ему на плечо:
– Добрый вечер, кормить нечем!
Парень в спортивном костюме осмотрел Витю с высоты своих двух метров, убрал тяжёлую ладонь и запустил её в картуз. Сплюнул в пыль, отделив от общей массы несколько купюр, а затем протянул картузик оторопевшему Обноскину:
– Племянничек! Тебе дядька весь расклад нарисовал или нет? Слушай сюда, придурок! Буду подходить всегда в это время. Если какие заморочки или гнилой базар, скажи так: «Под Косым хожу». Я разведу все понты, понял? Вот моя мобила.
Обноскин кивнул. А Косой, сверкнув одним глазом, второй, по всей видимости был стеклянным, достал визитку, на которой, к удивлению Обноскина, значилась не только фамилия Косого и его должность: исполнительный директор, но и название торгово-закупочной фирмы «Север-Юг плюс» со всеми телефонами и адресами, включая электронный. Хлопнув по плечу Обноскина так сильно, что тот присел обратно на своё место, он удалился в сторону торговых рядов, а Витя решил посидеть ещё, чтобы компенсировать изъятое.
Впрочем, душу грело понимание того, что взял, в сущности, Косой совсем немного. Гораздо больше находилось у Обноскина во внутренних карманах. Он уже начал было беспокоиться за оттопырившиеся места старого пиджака, как сделал не совсем утешительное наблюдение. Людской ручеёк, такой полноводный час назад, начал иссякать, а денежки падать всё реже. Обноскин посидел ещё пять минут, услышав нахальное бурчание голода в животе и иссушающие призывы жажды.
«Всё! Хватит!» – решительно поднялся со своего места Обноскин, сгрёб деньги в карман, напялил волшебный картуз на вспотевшую лысину и, углядев с той стороны ворот общественный туалет, заспешил туда. Протянув монету привратнику, зашёл в кабинку, щёлкнул шпингалетом и только тогда вздохнул с облегчением. Аккуратно рассортировал купюры, с удивлением отметив, что всё в кошелёк не помещается.
В голове возник командирский образ супруги, и Обноскин вспомнил про её строгий наказ. Благоразумно решил проехать две остановки на троллейбусе до другого рынка, а потом расторопно купил всё, что нужно. И не только. По пути заскочил в магазин готовой одежды и купил приглянувшийся псевдо итальянский костюмчик. Так в нём и пожаловал под светлые очи супруги.
– Ты где это шлындаешь? – грозно спросила она из кухни, и Витя, обычно отличающийся правдивостью, граничащей с простоватостью и глупостью, на этот раз сказал полуправду:
– Так ить … на базаре … потом по твоему списку.
– Мой руки и садись за стол! Сколько можно разогревать!
Обноскин заглянул на кухню, чтобы поставить пакет с заказанными продуктами, и супруга, углядев обнову, всплеснула руками:
– Витюня! Никак зарплату дали! Или премию?
– Как же, дадут, – хмыкнул Обноскин, – догонят и ещё дадут! Это я на новом месте получил … аванс! Ещё осталось.
Обноскин вытащил из кошелька и кармана купюры, гордо положил на подоконник.
– Ты ничего не говорил, – удивлённо и в то же время грозно констатировала жена, – постоянно, надеюсь, устроился?
– Постоянно.
– А кем?
– Кем, кем, – пробурчал, соображая, Обноскин, – менеджером.
– Ничего себе, – восхитилась подруга жизни, – а как предприятие-то называется?
Обноскин вытащил из кармана визитку, протянул жене и честно доложил:
– Вот! Это мой новый начальник!
Супруга восхищённо уставилась на золотые буковки и золочёную вязь по краям, а затем осторожно отложила в сторону:
– Ещё замараю, руки-то на кухне жирные.
И взглянув на новый костюм мужа, добавила:
– «Север-Юг плюс»! Переодевайся давай в спортивное. А старое шматьё надо выкинуть, раз менеджером на солидном месте.
Она протянула руку к пакету, но Обноскин вдруг прижал его к груди:
– Нет! Буду именно в нём на новую работу ходить. Так надо! Примета у меня такая!
И было в его голосе столько неподдельной решительности, что даже солнце, с утра поразившее Витю Обноскина, теперь, в свою очередь, от удивления послало свой привет в виде ласкового солнечного зайчика. Заяц скакнул по новому костюму, по старому холодильнику, по остывшему борщу с янтарными вкраплениями жира, по куче смятых денег на подоконнике и остановился на лице супруги. А та досадливо отмахнулась то ли от весёлого блика, то ли от глупой мысли мужа, но потом заулыбалась в согласии.
Ну, а если она согласилась с Обноскиным, то солнышко и подавно по такому пустяку спорить не станет. Мало ли ему других, действительно важных дел!

(С)Александр Кожейкин, 14/05/2006