Грозовая туча, полностью завладев поднебесьем, вдруг как живая пошла огромными волнами; сверкнула невиданная молния, небо раскололось, и страшный грохот обрушился на площадь.

Такие грозы случаются раз в столетие. Несколько рядовых гроз, объединившись, подкарауливают Землю и набрасываются на нее, как убийца на жертву.

Всё живое бежало кто куда, вопя и стеная. Сшибались телами аспероны, вмиг промокшие под ледяным ливнем, который низвергся, казалось, не с небес, а из остывшего Ада, который на время поменялся местами с Раем.

Ручьи превратились в реки. Водосточные сливы не справлялись с потоками дождевой воды, и скоро площадь превратилась в грязное озеро, в котором плавали и кружились в маленьких водоворотах обрывки газет, лопнувшие воздушные шары, конфетти, пластиковые стаканчики и прочий мусор.

Ветер, совершенно сбесившийся по случаю грозы, казалось, дул со всех сторон.

Спустя некоторое время гроза, пушечно изрыгнув прощальное зевесово проклятье, стремительно ушла в сторону гудящего штормового моря.

Площадь была почти пуста. В дальнем её конце какой-то полусумасшедший оркестрант с сосредоточенным видом выдувал из своего геликона фонтанчик мутной воды. Проклиная все на свете, бродили по колено в воде спецагенты генерала Свирского и как термометрами трясли автоматами.

Великолепный портрет короля был полностью уничтожен: слабый вечерний бриз трепал лоскуты клеенчатого пластика, которые свисали с металлических штанг каркаса и с неприятным звуком терлись и бились друг о друга.

Возле вымокшего до нитки короля Самсона Второго остались только Нисельсон, Шауниц и патер Лемке. Остальные, включая членов кабинета министров, весь дипломатический корпус, доблестную королевскую свиту и даже Агнию с ее новоявленным женишком, поспешно скрылись в здании бывшего парламента.

Патер Лемке громко высморкался в надушенный платок.

— Это знамение, ваше величество, – сказал он значительно и замолчал.

— Продолжайте, Лемке, продолжайте...

— Господь, – прогундосил священник и возвел очи к небу, – господь разгневался на вас, ваше величество...

— За что же, святой отец? – смиренно спросил Самсон.

— Мне стало известно, сын мой, что вы не молитесь на ночь...

— Ах, Лемке, оставьте ваши католические глупости! Какой я вам сын? Я вас старше, по меньшей мере, лет на десять.

— И все же я настаиваю, вы не молитесь на ночь...

— Интересно знать, кто вас так скверно информирует? Напротив, на ночь-то я как раз молюсь. Вчера, например, перед тем как лечь в постель с Сюзанной... Ах, простите, падре, я совсем забыл, что вы как священник дали обет безбрачия, то есть целибата. Понимаю, вам тягостно слушать скабрезности... Хотя, бьюсь об заклад, все эти сальные разговорчики о бабах вам страшно интересны. По глазам вижу, что интересны! Вы хоть и священнослужитель, но вы же мужчина, черт побери! Наверно, нелегко проводить годы, беспрестанно воздерживаясь. Я вас понимаю. Так вот, чтоб вы знали, воздержание вредно! Это медицинский факт. И противоестественно! Отказываясь от близости с женщиной, вы идете против человеческой природы, установленной свыше. Установленной вашим же непосредственным небесным начальником. Хотя Господь и выкинул из своего заоблачного яблоневого сада наших с вами прародителей, он, тем не менее, потом сдал им землю под квартиры, для того чтобы они имели крышу над головой и могли без помех заниматься любовью круглый год. Поэтому не думаю, чтобы эта идея, идея воздержания, исходила от Господа. Он-то как раз прекрасно понимал, что если и есть в земной жизни хоть какая-то услада и привлекательность, то она, скорее всего, в этом самом деле. Повторяю, воздержание вредно! Эта бесчеловечная страница в церковных правилах наверняка написана человеком. Какой-то высокопоставленный церковный иерарх, скорее всего папа, на заре христианства, страдая от неврастении, мизантропии и персональной импотенции, которая была связана с его преклонным возрастом и мерзким характером, велел служителям святой церкви отказаться от секса. Сам-то он уже ничего не мог, потому что за свою долгую жизнь наебся до одури, а когда у него от старости перестал стоять даже при виде юных служанок, которыми всегда был набит его дом, он, видите ли, демагогически отказал священникам в возможности хоть немного потрахаться. Однажды мне пришлось обходиться без женщины целую неделю, так, поверите ли, я чуть в окно не выскочил... Наверно, вы страшно страдаете, оттого что без передышки приходится дрочить? Нет? Что вы таращитесь на меня, как миссионер на папуаса? Придется потерпеть, святой отец, я ведь как-никак король... И не просто король, а еще и деспот в придачу! Так вот, когда я вчера ложился рядом с прелестной Сюзанной, я молился о том, чтобы поставить ей хороший пистон, такой, знаете, высококачественный, затяжной, плавный и сухостойный. Молился я жарко, искренно, со всей религиозной прытью и, главное, громко! Справедливо рассчитывая, что, если буду орать молитвы что есть мочи, у меня появится больше шансов быть услышанным Вседержителем... Надеюсь, теперь-то вы согласны, что я хороший католик? И как вы думаете, дошла моя паскудная молитва до нашего Царя Небесного? Ну? Что ж вы молчите? Не буду вас томить, отче. Дошла. Еще как дошла! Господь показал себя понимающим существом, и я поставил Сюзанне такой пистон, закачаешься! Она ревела, как кобылица! Кстати, вы знаете, кто лишил Сюзанну невинности? Думаете, я? Черта с два! Ее, пятнадцатилетнюю, трахнул ваш предшественник, каноник Пиллигрини... Она мне сама рассказала. Такие вот дела. Не делайте страшные глаза, святой отец. И, знаете, как он ее соблазнил? Он пообещал ей, что... Послушай, Нисельсон, – повернулся король к своему секретарю, – у тебя нет случайно за пазухой бутылки с бодрящим напитком? Что-то мне не по себе... Проклятый ливень... Если я сейчас же не промочу горло, то схвачу инфлюэнцу.

Нисельсон со скорбным вздохом достал из заднего кармана брюк флягу с коньяком.

— Э-э, Нисельсон, жадность не украшает истинного христианина, – король шутливо погрозил графу пальцем, – вот тебе и наш священничек скажет, надо делиться с ближним всем, что у тебя есть... – король сделал добрый глоток. – Какая прелесть! – проговорил он восторженно. – Ты просто волшебник, мой друг! Великолепный «мартель»! Ты достоин самой высокой награды. Проси...

— Моей заслуги здесь нет, Ваше Величество, – признался честный Нисельсон. – Это бутылочка преподнесена мне в дар его преподобием патером Лемке по случаю праздника святого Лоренцо, думаю, в надежде, что я, иудей, вступлю в лоно католической церкви...

— Что это за праздник такой? – заворчал гофмаршал Шауниц, бросая влюбленные взгляды на флягу. – Обращаю внимание вашего величества на то, что вечно в этот день что-нибудь происходит... То дерьмо, простите, взрывается и поднимает на воздух мирно спящего гвардейца вместе с его доспехами и алебардой, то какой-то сумасшедший на грузовике пытается передавить полгорода... И потом, эта безумная гроза... Я так промок, что из меня и сейчас что-то течет...

— На что ты намекаешь? – с ног до головы осматривает гофмаршала король. – Упразднить день памяти моего великого предка? Или ты покушаешься на коньяк?

— Свят, свят, и в мыслях не имел, ваше величество!

Король опять прикладывается к фляге.

— Лемке! Вас надо срочно произвести в кардиналы и одновременно в главные виноделы королевства! – говорит он с восторгом. – Мне ощутимо полегчало. И все благодаря вашему восхитительному коньяку. Просите, что хотите! Хоть полцарства!

Священник делает холостое глотательное движение. Глаза его блестят.

— Ваше величество, – Лемке облизывает красные толстые губы, – ваше величество, я... я...

— Что я-я? Берете вы, наконец, полцарства или нет? Полцарства это совсем не мало... Понастроите церквей, монастырей, понатыкаете везде свои монументальные дурацкие соборы, превратите Асперонию во второй Ватикан... Я знаю, именно это вы хотите больше всего на свете...

— Больше всего на свете, ваше величество, – произносит Лемке, заметно волнуясь, – я хочу, чтобы вы продолжили свой рассказ о прелестной Сюзанне. Ведь вы прервали его на самом интересном месте...

— Разве? Я думал, что уже все сказал...

— Каноник Пиллигрини...

— Ах, да, Пиллигрини, Пиллигрини... Этот каноник Пиллигрини – вот же молодец! – король расхохотался. – Так вот, он пообещал доверчивой девочке научить ее маленьким любовным шалостям. Разумеется, она не устояла. Надо отдать должное талантливому соблазнителю, обещание свое он сдержал. Что правда, то правда. Положа руку на библию, могу свидетельствовать об этом с полной ответственностью, потому что каждую ночь убеждаюсь в этом на собственном опыте... Незабвенный каноник, вот на кого надо молиться! – перед тем, как уйти в мир иной, успел обучить ее таким приемам... Где он только всего этого набрался?.. Вы не знаете, святой отец? Подозреваю, что в каком-нибудь католическом монастыре. Будь моя воля, я бы причислил каноника Пиллигрини к лику святых... Что и говорить, великий был человек! Я по сравнению с ним просто жалкий приготовишка. А я ведь прошел стажировку по этому делу не где-нибудь, а в Париже, где знают толк в этом деле и где у меня были такие преподавательницы!.. Но куда мне до него... Эх, если бы все католические священники были такими, как покойный каноник, весь христианский мир мог бы быть спокоен за свое будущее. Пиллигрини не делал тайны из своих талантов, он безвозмездно делился ими не только с каждой встречной шлюхой, но и с юными весталками, за что его можно было, по моему глубочайшему убеждению, удостоить какой-нибудь персональной папской буллы. В ней бы перечислялись заслуги каноника в деле очищения вероучения от вкравшихся в него заблуждений, касающихся несчастных священников, которые вынуждены еженощно, вместо того чтобы предаваться молитвам, самозабвенно мастурбировать под одеялом. Вот и вся история... Вы удовлетворены, святой отец? И послушайте моего совета. Плюньте вы на это свое воздержание... Обет безбрачия или воздержания – вещь отжившая... Возьмите себе девку покрепче, такую, знаете, грудастую и задастую, и вперед! С взведенным орудием наперевес! Как потрахаетесь целую ночь, быстренько забудете о своем глупом обете. Вы еще мужчина хоть куда, перед вами ни одна не устоит! Послушайте меня, и вы получите уйму удовольствий... И, уверяю вас, Господь вас поймет. Что он, не человек, что ли? Что с вами, святой отец, на вас лица нет?..

Священник упал бы, если бы его за руки не подхватили придворные. Глаза Лемке блуждали, как у умалишенного.

— Хочу Сюзанну, я тоже хочу Сюзанну... – шептал он, ничего не соображая.

— Ишь чего захотел! Запомни, святой отец, Сюзанна, пока она моя возлюбленная, неприкосновенна! Вон как его разобрало! Подавай ему шлюх, не успевших остыть после жарких королевских объятий! – Самсон, чрезвычайно довольный собой, оглядывает подданных. – Ну что, господа? Не пора ли нам всем бай-бай? Знаете, друзья мои, давненько я так славно не проводил время! Гроза и ливень так прочистили мне мозги, что я к своим вечерним молитвам о повышении потенции готов прибавить утренние – о даровании моим подданным побольше здравого смысла... – при этом он выразительно посмотрел на патера Лемке, лицо которого было совершенно свекольного цвета.

Так, едва начавшись, закончился очередной праздник святого Лоренцо...

Утром следующего дня Самсон, оставив Шауница и Солари во главе государства, тайно покинул королевство. Его сопровождали только Нисельсон и несколько охранников.

                  (Фрагмент романа «Лента Мёбиуса»)

.