Госпиталка - это улица Госпитальный Вал, Ухтомка - соответственно, Ухтомская (третья остановка трамвая от метро "Семёновская"). Расположены перпендикулярно друг к другу. Жителей Боровой улиц и Княжекозловского переулка (это справа и слева от Ухтомки) всё равно называют ухтомскими. Завод находится сразу за железнодорожной веткой Казанского направления. Смотри "Яндекс. Карты".
И нехуй тут у меня ошибки выискивать!

Мне в карту заглядывать! Первый раз в тенистом, тихом и уютном квартальчике между Ухтомской улицей и в последние годы самой любимой мною  Боровой я оказался в августе 1978 года. Заехали на такси с ребятами у Генки Рыжего денежек занять для продолжения попойки по поводу успешного поступления в институт. На такси деньги были, а на выпивон не хватало. А на территории завода «Салют» был в последние деньки августа 2009 года, и знакомых работающих на нём у меня с десяток человек, как и в офисах Боровой.

После Петиного пожелания естественно первой реакцией было желание позвонить знакомым на Боровую, и высказать им, что ж это они такие сякие за десять последних лет нашего знакомства только что и делали, что накачивали меня то кофе, то коньяком, и ни разу не упомянули, что работают в микрорайоне называемом в народе Ухтомка. Правда, я и словечка «госпиталка» ни разу не слышал от них. «Госпитальный район» приходилось слышать от местных аборигенов, а «госпиталка», нет, не слыхивали. А может, и не знают. Ведь на работу приезжают на машинах с других спальных районов, а не проживают там. А рыжий уже давно приказал жить.  Но так как улица то действительно Ухтомская, и микрорайончик уж очень уютный, то меня напрягло. И вдруг вспомнил,

и даже рассмеялся – бывает же такое.

В десяти минутах ходьбы от чаеразвесочной фабрики на Боровой за Казанскую ж/д есть маленькая улочка Зверинецкая. И проживал там у меня друг лет на двенадцать старше меня. Саша, по кличке «долото». Человек, который из говна мог конфетку сделать, а если надо, то и пистолет. Слесарь, токарь, фрезеровщик, мастер золотые руки одним словом. Но по характеру человек очень горячий, вспыльчивый. Познакомился я с ним на сельскохозяйственной ниве в Зарайском районе, в совхозе «Зарайский», куда в середине восьмидесятых в одно лето привезли работать рабочих и с московских предприятий и с Жуковского. И в силу своей горячности чуть было он не огрёб там от своих же московских, но я заступился за него и вдобавок взял его в свою группу по электрификации и телефонизации новой управы совхозной. И скорешились, и, несмотря на разницу лет подружились. А также после окончания сельхозработ побывал я у него в гостях на Зверинецкой.

Показал он мне свои «богатства» нажитые на многочисленных «почтовых ящиках» в радиусе двух, трёх километрах от Зверинецкой. А затем я его чуть было, и не позабыл совсем. Но лет через десять вспомнил. Понадобился редкий радиоэлектронный компонент, которого не смог найти ни на Митинских развалах, ни у армейского друга еврея, тоже мастера золотые руки. Звоню ему. Слышу рад человек, и от радости кричит, Вовка приезжай, бери с собой пару сумок, рюкзаков побольше; всё отдам, мне уже ничего не надо, так как я уже никакой.

Приезжаю и вижу, да Сашка только по квартире передвигается, да максимум к соседям, когда выпить приглашают. А на улицу, во двор, ни  ни.

Трепанация черепа, мол, была сделана, и клинит, мол, частенько. Но стакан, гляжу, держит хорошо, не смотря на бодания со стороны Сергеевны, жены его. Что ж, думаю, надо поддержать человека. Не долго думая, замыкаю в течение месяца интересы десятков двух предприятий в радиусе уже вышеописанном от его дома (вот и Боровая туда попадает) на интересы предприятия, на котором трудился, и в силу специфики своей профессии получаю возможность бывать у друга своего чуть ли не каждый день. Занимаю его золотые руки на изготовление системы датчиков для детектора лжи одному из своих люберецких приятелей, и маленькой партии электрографов для клеймения инструмента на нашем заводе. И Сергеевну подключили. Бегает по магазинам технического творчества туда сюда вдоль Семёновского вала, только вьёт.

И вот однажды, во время премирования наших лужёных глоток, когда, пропустив по  рюмочке, Сергеевна уже удалилась с кухни (больше она себе не позволяла), разговор наш с Сашей с производственной колеи перетёк в русло – а какие мы были в юности хулиганы. Я ему говорю: Саш, я в четырнадцать лет, когда заметил, что моя мать от моих подвигов начинает плакать на кухне и посуда у неё из рук падает, то пожалел её и переместил фронт действий в центр города, и даже на противоположную часть, в авиагородок, чтоб не докладывали, не закладывали. А он мне говорит, да и я Володь, после того как участковый за шиворот притащил меня к батяне, и тот всыпал мне ремня, то после этого только на Ухтомке и хулиганил. Там и Сергеевну заприметил. Да уж, семь, восемь перегонов и нас не догонишь, съязвил я.

Но видимо уже была четвёртая рюмка выпита и, друг, не въехав в мою подколку, начал разливать остатки. Его рассказ о его набегах на Ухтомские сады мне не в жилу, но то, что он там подругу жизни отыскал, меня взбудоражило. И я, не давая ему закончить рассказ, говорю: Саш, а у меня на Ухтомке две зазнобы было, одна – дочка послевоенного директора завода им. Ухтомского (Саша не врубается), а другая  - внучка  пламенного революционера  1905 г. Фёдорова, памятная бронзовая доска о подвигах которого, мол, до сих пор на платформе Люберцы приклёпана (хотя, по правде говоря, в тот год её кто-то уже в цветмет отправил). Друг опять не врубается. А меня уже понесло по волнам памяти.  А у этой внучки сосед по лестничной площадке у нас лаборантом на кафедре работал, он меня с ней и познакомил. Парниша, ну просто главный герой фильма «Пепел и алмаз», красавец. Девицы на него в полном смысле бросались. Какой то пояс по каратэ имел. Правда, в силу того, что он легковат по весу был, я его вокруг своей шеи как коромысло с водой крутил, а однажды и брякнул оземь, после того как он мне ребром ладони резанул по краешку лопатки. Знал гад болевые точки. Но жили мы с ним дружно.

То на кафедре устроим коллективное питиё, то на квартиру к себе он нас шестерых заводит, и когда наши девчата начинают харчи с непривычки пития метать возвращаются его шнурки.  И весело. А однажды после посещения ресторана «уксус» звонит при мне с таксофона в Ухтомку на дачу управляющему делами Мособлисполкома. И слышу, говорит. Так Лен, мы сейчас с Овчиной едем к тебе, ты его знаешь (один раз действительно приводил на кафедру), доставай там, у папочки из буфета коньячок и кроватки расстилай, ночуем у тебя. Время пол первого ночи. Мне вроде и ни к чему, общага в трёхстах метрах высится за линией. Но интересно, а как же такой большой начальник поживает, и какой коньячок попивает. А то, что телефон на прослушке круглосуточной висит у такого начальства, этого мы ещё не знали. На следующее утро участковый капитан объяснил, когда мы его накачивали с Андрюшкой водярой. После смены бессонной слаб, оказался, с трёхсот грамм отрубился и был оставлен на попечение Андрюшиной мамы. Ну, это я уже перескочил через самое интересное специально – не обязательно всем знать. Тем более друг мой Саша «долото», как только я начал рассказывать, как на дачу вслед за нами ворвался милицейский наряд –

два сержанта и капитан (я только китель военный успел снять и шнурки на ботинках начал развязывать), стал помаленьку въезжать в тему. Володя у нас в Утомке не было дач, тем более таких больших начальников, да и охраняемых. Сергеевна! Подь сюда! Пришла Сергеевна. Спросила фамилию. Я назвал. Помнил, так как в  пос. Удельная, где мне и пришлось работать последние четырнадцать лет этой фамилией одна из центральных улиц названа, в честь самого продуктивного директора завода. А может потому он и продуктивен был, что братца такого имел. Хотя внешне не похожи. Один Дон Кихот, другой Санчо. Хотя фамилия редкая. Сергеевна, поморщив лоб, сказала, что нет, у них Ухтомке такие не проживали. На что я ей ответил, что в те годы, когда ты, мол, там за родителями жила в частном секторе и всех знала, Ухтомка ещё маленькая была, а я, мол, куролесил там, в 81-83 годах, и там не возможно уже всех знать, и что пожалуй сбегаю-ка я ещё за бутылочкой в магазин. На том и порешили, и каждый остался при своих воспоминаниях. И только на этой неделе ко мне, благодаря доброму нашему Пете Корзинкину, пришло знание, что между двумя географическими названиями расстояние минимум в семь пролётов.

Спасибо Петя. И ещё на этой неделе я уже дважды побывал в моей Ухтомке на территории комбайнового завода им. Ухтомского, точнее среди разваливающихся красных коробок завода на котором бывал Фидель Кастро. И эти коробки без стёкол напомнили мне мой въезд из леспромхоза в город Старая Русса в 1955 году, в котором только и было на что посмотреть, дак на руины из красного кирпича бывших аракчеевских казарм. И подумалось. Ничего, доломают эти ненужные старые заводы Пети Корзинкины, а  на их месте уже наши внуки построят новые нанодворцы, если их, внуков, дети наши правильно воспитают и образуют. Всё путём. Завтра с утра опять еду на территорию умирающего завода в районе метро «Динамо». Динама вперёд!