Вольдевей


Ник и Ника
Рассказ


I


Старой цыганке Муче было плохо. Она умирала. Ее дочь Ягори стояла у изголовья матери и шептала только одно: «Скажи, что надо делать?». Муча, казалось, не слышала ее. И вдруг ее глаза загорелись, и она заговорила тихо, но очень четко. Это было наставление. «Спеши», - сказала Кошечка , и дочь быстро вышла на улицу, набросив на себя легкий полушубок.
На улице она увидела одинокую фигурку девушки и пошла ей наперерез. Лишь только фонарь осветил лицо ее, как Ягори возликовала, это было то, что надо. Она вплотную подошла к отшатнувшейся, было девушке, поймала ее за руку и что-то шепнула. И быстро пошла назад.
Когда Ягори вернулась домой, мать уже сидела на кровати.
- Тебе лучше моя радыма?
- Лучше стало, сильную ты нашла девушку. Но я знаю, что дома ее успели обвести огнем. Мне не так уж много осталось, но и этого хватит, что бы еще пожить. Спасибо тебе мой огонек, мне еще хочется танцевать на свадьбах цыган!
Девушку звали Вероникой, и до подъезда ее дома было с десяток шагов. Она с изумлением посмотрела на уходящую женщину, ее ладонь жгло. И в какой-то панике бросилась в подъезд. Дома ее встретила бабушка у дверей и сразу потащила внучку к себе в комнату.
«Не раздевайся, только дай я обведу тебя огнем». У нее уже была заготовлена горящая свеча. Бабушка обвела ею против часовой стрелки три раза вокруг головы.
- А теперь иди к себе. Утро вечера мудренее.
Бабушка закрылась и стала горячо молиться.
А утром Вероника, взглянув на себя в зеркало, упала в обморок.
В небольшом городе слухи распространяются с невероятной скоростью. Мы не задумываемся над тем, о чем говорим, лишь соревнуемся в том, чтобы передать быстрее информацию, первыми увидеть реакцию на нее. Пожалуй, это и есть самое важное в распространении слухов: поразить слушателя, унизить объект слухов, возвысить себя, как человека информированного.
О девушке, ставшей внезапно старушкой, город узнал за один день (это был день после того, как выздоровела цыганка Муча), и вечером в квартирах, где светились окна, только и шли разговоры о Нике, о той, которую любил Ник.

II

Ник, он же Никита, был спокоен, когда дома были оба родителя. До вечера он занимался своими делами, связанными со школой, клубом любителей фантастики, тренировкой на застекленном балконе. Мать приходила на час раньше отца и валилась на диван. Через минут пять она вскакивала и начинала звонить по телефону каким-то подружкам. Бывало, ее самою поднимал телефонный звонок, и она охала и ахала от новостей, которые обошли ее мимо во время работы, хотя, сын подозревал, что и на работе у нее уходило достаточно время на разговоры по телефону. Этот «святой» час до прихода отца мать использовала по полной программе, чтобы почувствовать себя беззаботным существом, не имеющим никаких обязательств. Она иногда успевала выспаться, похрапывая во сне.
Отца Ник любил, потому что тот вносил в их жизнь энергию движения. Станислав решительно входил в квартиру, осматривал все, что попадало ему на глаза, намечая работу по дому на выходные дни.
- Подъем, - кричал он на всю квартиру, а это были четыре комнаты, кухня и балкон в 12 квадратных метров, часто становящийся в летнее время столовой.
Он шел на кухню, мыл руки, готовил смесь для теста, включал электрическую тестомеску. Через пятнадцать минут появлялась мать Ника. Она шла, позевывая, и уверенная, что уже готов и фарш. Кипящая работа на кухне увлекала и ее, а Ник брался за какую-нибудь подсобную операцию «уноси-приноси», а чаще – сортировал пельмени, укладывая их на противень для жарки в газовой духовке.
Но на этот раз мать при повороте ключа в замке входной двери тотчас же проснулась и, не давая Станиславу осмотреть домашнее хозяйство после целого дня отсутствия, повела его в зал.
- Ты что, уже ужин собрала? – удивился он.
- Это успеем, ты же у нас реактивный! Я вот что хочу сказать, да садись же на диван!
Вероятно, это была чрезвычайная новость, если предпринимались подобные предупредительные меры.
- Ты знаешь Веронику из Никитиного класса?
- Не знаю, - простодушно ответил отец, хотя тотчас же подумал о симпатичной девчушке. Она и другие ребята из класса сына собирались во время родительских собраний в спортивном зале. Здесь они пребывали в ожидании родителей, которых напрягала Антонина Ивановна, классный руководитель. На собрании решалось сразу множество вопросов от «странного» поведения Калмыковой Галины во врачебном кабинете школы, до сбора денег на поездку в Питер на весенние каникулы. У Вероники, или просто Ники, был бойцовский подвижный характер. Об этом сразу же говорили ее глаза и манера говорить – быстро и уверенно. Станислав подозревал, что в нее влюблены все, или большинство мальчишек класса, включая и Никиту. Когда отец думал о сыне в подобной ситуации, то он иногда представлял себя на его месте. Фантазии Станислава доходили и до воображаемых поцелуев с этой девчонкой. И тогда ему в голову приходила давно выстраданная мысль бросить Тамару, ленивую душевно, и непрактичную, даже в любви, женщину, и найти себе не испорченную девушку, воспитав ее так, чтобы в доме чувствовалась хозяйка. Никиту он взял бы с собой. Пусть Тамара потрудиться найти такого мужика, которого можно обманывать не задумываясь. Станислав знал, что жена время от времени, особенно когда он был в командировках, изменяла ему.
- Знаешь!
Тамара зло посмотрела на мужа, вот еще придуряется! Она, казалось, прочитала мысли мужа. Ведь Веронику нельзя было не заметить, и жена как-то усмотрела, как Станислав поглядывал на ее фигурку, когда девчонка играла в волейбол.
Но все-таки сдержалась, так как жанр слухов требовал особого сценария.
- Так вот, эта девушка неожиданно постарела! - Жена пристально посмотрела на мужа, словно это произошло с ним. - У нее сейчас лицо сорокалетней женщины…
- Хм, - почти не отреагировал на эту «сенсацию» Станислав, - у всех «юных» кинозвезд лица такие!
- Но она же не звезда! И ей всего 16 лет!
Станислав, разумеется, не поверил во всю эту чепуху, но здесь вошел сын. И тогда он спросил Никиту. - Что там у вас с Вероникой?
- Я толком ничего не знаю. Все говорят и вот, мама говорит, - растерялся от этого вопроса Ник, как бы говоря, если знает мать, то знает весь город. – Да ничего особенно, у Вероники было осложнение после гриппа, ну и пошли всякие разговоры. Девчонка, как девчонка.
Он вышел на балкон и подумал, неужели у Ники такие проблемы, что о ней заговорил их маленький и паршивый город! Девушки уже нет в школе около трех недель. Тогда почему он, которому не безразлична ее судьба, до сих пор не позвонил своей подружке? Хотя, может, она для него больше, чем подружка?

III

Полтора месяца назад Ника приперла его к стенке. В буквальном смысле прижала у двери класса, словно отчаянный защитник у ограждения хоккейного поля. Он почувствовал ее упругое тело. Ощущение приятное и уже знакомое. На вечеринке у Людки Попковой, под Новый год за полчаса до двенадцати Никита повел Нику на лестничную площадку – одним маршем наверх и набросился на нее с поцелуем. Сначала с одним, и очень продуманном, как в кино. Он ожидал такую же киношную оплеуху, но одноклассница, обхватила его голову натренированными руками баскетболистки, сжав как мяч для передачи напарнику по игре, мнущемуся у кольца, и выдала такой ответный поцелуй, от которого у Никиты все закружилось перед глазами. Он очумело захлопал ресницами, ощущая, что бетонная лестничная площадка уходит куда-то из-под ног.
А Ника тихо и убедительно сказала: "Ты, у меня первый".
И вот полтора месяца назад она напомнила о себе
- Никита, ты че, влюбился в меня? - спросила Ника, когда, по ее мнению, никого не осталось в классе.
- Еще чего? - юноша попытался изобразить возмущение от столь странной по своей нелепости мысли.
Ника немного отступила от него, смерила взглядом художника (вот-вот, вытянет руку, зажав карандаш пальцами и прищурится, определяя место объекта в перспективе какой-то картины), и разочарованно вздохнула:
- А я-то, думала...
- Индюк думал, - внес Никита зоологическую тему.
- Все вы такие, - неожиданно по-бабьи, пискливо с явным наигрышем запричитала одноклассница, - сначала соблазните несчастную девушку, а после отказываетесь...
Никита ахнул от изумления:
- Ну, ты чешешь прямо из романа Карамзина?
- Нет этого в "Бедной Лизе", и это не роман, а повесть, а если и есть, то там все по-другому, - уверенно продемонстрировала она свои литературные знания. Однако, подойдя снова вплотную к Никите, спросила:
- Еще будешь целовать?
Он улыбнулся самой милой улыбкой олигофрена:
- Можно. Давай, э-э, на Восьмое Марта?
- И что мне теперь, ждать праздника?
От Ники повеяло холодом презрения, а, может, прозрения. Она круто, по-военному, как учил физкультурник Степанов, развернулась и выскочила почти из пустого класса. И тогда Витька, друг Никиты обнаружил себя тем, что громко завозился с замком своего ранца, и, когда Ника выскочила, затянул: «Я оглянулся, посмотреть, не оглянулась ли она…»
Никита посмотрел на друга, который закатил глаза под потолок, изображая из себя священника, замаливавшего грехи.
Был последний урок. Десятый «А» покидал кабинет физики. Это в начале длинного коридора, который упирался в спортзал.
Медленно затихающий бег Ники уводил ее на тренировку.

На следующий день девушка пришла в класс тихо, как-то незаметно. И Никита подумал, что их разговор в классе при Витьке, был каким-то бзиком с ее стороны. За весь этот день они стеснялись даже посмотреть в сторону друг друга, и разошлись, словно никогда ничего между ними не было. И именно это их поведение привело его к открытию того, что все-таки в их жизни произошло нечто серьезное. Неужели после того первого поцелуя, на Новый год, он влюбился по-настоящему? Ведь сначала его поступок был вызван желанием, ну как бы «застолбить» девушку. А почему бы и нет, ведь он никогда не любил быть вторым? Но эта причина - словно разговор шел о золотоносном участке на прииске по Джеку Лондону - показалась ему отвратительной. Как во всем этом разобраться? Он решил, что пора ехать к деду. Это был самый крайний восточный район Самары – Куйбышевский, где дед жил в бетонной пятиэтажке, построенной в далекие хрущевские времена.


IV


- Дед, что такое любовь?
Ник постарался придать этому вопросу самый будничный характер, мол, что это за прыщик может вскочить у человека под носом? А если все-таки нарисовался, то придавать ли ему значение?
Дед только что выключил телевизор, нажав ногой на кнопку стабилизатора. Стало удивительно тихо, и вроде послышался даже вздох облегчения соседей через бетонную стену.
Ламповый «Темп», купленный в двойном экземпляре в советское время, лет сорок назад, на премию по случаю вывода на конвейер ракет новой серии, получил за счет двойника, ставшего поставщиком запчастей, жизнь вдвое больше.
Дед работал на закрытом тогда и тщательно оберегаемом от шпионов заводе космических двигателей в Куйбышеве, тоже закрытом городе (Самарой он стал уже с приходом Ельцина). И без стабилизатора, при перепаде напряжения в сети, у приемника перегорали предохранители. Если не успевало вспыхивать еще что-то. Тогда дед брался за паяльник и вытаскивал из чулана такой же ламповый диназавр-близнец советских времен и менял местами это «что-то».
Вызывать специалистов, поднаторевших на ремонте ”Soni”, “Akai”, “Samsung” и прочих импортных приемниках с дистанционными пультами, все равно, что просить автомеханика по иномаркам починить телегу. “Это еще существует?” – раздавался в трубке телефона изумленно-насмешливый голос, и становилось ясно, что и владелец “Темпа”, и сам телевизор слишком задержались на этом свете.
- Что такое любовь? - переспросил дед и поднялся со своего кресла с узкими наклонными подлокотниками, которые выпадали, если в кресло плюхался Ник. Тогда, после его ухода, деду приходилось сажать отполированные локтями деревяшки на вонючий казеиновый клей.
- На этот вопрос хорошо отвечают писатели и священники. А я ни тот и ни другой. – Небольшая пауза и резкий вопрос. – А ты, Никита, случаем, не влюбился?
Что сказать деду?
- Любовь, - повторил дед и раскурил свою самокрутку паровозом, берущим крутой подъем, с явным намерением превратить Никиту и себя в ежиков в тумане дыма. Раньше, под гипнотическим взглядом бабушки, он с любовью рассматривал самокрутку, как телевизионный Дроздов в своей передаче каких-нибудь пауков или экзотических ящериц, затем тушил, и окурок складывал в особую жестяную коробочку из-под припоя для паяльника. На тот случай, если табак неожиданно кончится.
- Мне часто снится Евдокия, - он осторожно сел в кресло, словно боялся вспугнуть воспоминания, - и промеж нас не было слов о любви. К чему разговоры, а? Ведь мы встретились в неведении, какая сила сводит людей друг с другом. Знаешь одно: это тебе дано. А раз дано – бери, не гневи Бога! Книг мы читали мало. Это потом, конгда в комсомол записались.
Дед всегда говорил «конгда» и Никите нравилось это слово. Однажды он употребил его в пересказе «Хоря и Калиныча» из «Записок охотника» и ему поставили «пять» с плюсом за элемент достоверности.
- Вот, намедни, во сне, - сказал дед с улыбкой человека, находящегося под впечатлением от недавней встречи с самым дорогим на свете, - доит она козу и костерит ее за то, что та вздумала пританцовывать. Экое бестолковое животное, а выводит польку, как шкодливый танцор. Круть-верть всеми четырьмя ногами. Смех, да и только! А я вожусь с Рыжухой, моей кобылой. Чешу ее скребком, а она косится, как бы говорит: "Чего мешкаешь дед! Садись, поехали!"
Никита попытался представить Рыжуху из дедовского сна или настоящего прошлого, но ему мешало хрипловатое придыхание Бритни Спирс «Oops!… I did it again», несущееся из чьей-то квартиры на «крыльях» мощных колонок. Стало смешно представить американскую поп-диву дедовской Рыжухой. Чтобы не засмеяться, представив Бритни под таким седоком, как дед, Никита встал и открыл форточку.
Дым стал рассеиваться от ворвавшейся струи воздуха.
- Вскочил я на Рыжуху красным молодцем, - цеплялся за свой сладкий сон дед. Он снова вытянул из самокрутки мощную струю сизоватого дыма. - Лечу, внизу наша деревенька на косогоре, поля зеленеют, над дальней речушкой туман стелется. На глазах слезы, а в душе восторг. Бабушка твоя снизу машет платком. И коза щерится, как человек. И почувствовал я любовь ко всему миру, который окружает мою Евдокию. Руки у нее в жилах, лицо бледное от подтачивающей ее болезни, но просветленное: счастлива тем, что я взвился в воздух. За меня рада.
Дед уронил голову на грудь, как это делает человек, у которого после приговора в зале суда не осталось надежды доказать свою невиновность. Как-то беспомощно, с детской обидой сорвавшимся голосом добавил:
- А вот ушла вперед меня: ведь я готовился к смерти
Никите стало жалко деда. Смерть бабушки потрясла и его, а вот дед эти пять месяцев с конца ноября тает как огромная ледяная глыба.
- Такая вот была промеж нас любовь, – сказал дед, вырисовываясь в тумане. – А у вас сейчас все по-другому. Оказались рядом на расстоянии вытянутой руки с бутылкой дешевого вина и сразу же в постель. Или там же, в подъезде. Тьфу ты! А со своими признаниями ты не торопись, эта такая штука, которую надо беречь для одного человека…
Он встал и заковылял на кухню. И оттуда заурчала вода. Руки дед мыл только на кухне. И еще прокричал от туда, что собирается спать. Одним словом, аудиенция закончилась.


V


После ужина Никита из своей комнаты набрал номер телефона Ники. Для своих разговоров он придумал кнопку, которая находилась только в его комнате и вырубала все телефонные точки в квартире.
Трубку взяла ее мама:
- Я слушаю.
- А Веронику можно к телефону?
- Я слушаю.
- Это Никита, одноклассник Вероники…
- Да я сразу узнала, что это ты, Ник?
Странно, почему мама так свободно называет его Ником? Ладно, он поговорит и с матерью.
- Я, кто же еще…
- Хорошо, что ты позвонил, я уже не надеялась, что ты вспомнишь обо мне.
Ну, конечно, это не мать! Все-таки это Вероника. Как же он мог не узнать ее?
- Что с твоим голосом?
- А что?
- Я подумал, что трубку взяла мама.
- Да, голос у меня несколько изменился. А такой голос тебе не нравится?
- Ты заболела? – Никита и не подумал отвечать на ее вопрос. -Холодной воды напилась?
- Ник, о чем ты? Чего я там напилась? О моей болезни судачат на каждом углу в городе!
- Так что же на самом деле случилось?
- Я не знаю. Врачи говорят, что это осложнение после гриппа.
- Ты лечишься?
- У кого? Там такая дурь! Я ездила в Самару, доктора все умные, но любят деньги. Еще одна консультация и можно идти на панель. Ты будешь моим первым клиентом?
- Дура!
- Точно, дура, если все еще разговариваю с тобой. Если бы ты видел меня! Если бы видел! Ты поэтому мне не звонил, не хотел разговаривать с уродиной, да?
Вероника перешла на крик. Затем в трубке воцарилась тишина.
- Ну, чего ты там? – осторожно спросил Никита. Он был ошарашен отчаянием Вероники.
- Ладно, Ник, ничего не произошло. Спасибо, что позвонил. Пока!
И отбой.
Дверь его комнаты раскрылась настежь. Мать стояла, дрожа от гнева:
- Ты опять выключил телефон в доме? Включи, где у тебя тут рубильник! Мне должна Светка позвонить!
- Матушка, успокойся! - Никита встал в полный рост, голова матери оказалась на уровне его плеча. И женщина почувствовала, что сын не в своей тарелке. – Выйдешь, телефон будет работать!
- Матушка… – возмущенно передразнила сына Тамара, но сына она уважала за скрытую силу характера. Он был очень последовательным в своих действиях. Не то, что ее муженек, мямля. Как только ее угораздило выйти за него? Но как ни странно тут же сослалась на мужа. – Скажу Стасу, он все у тебя здесь разберет. Это же надо, по телефону нельзя поговорить!
Она ушла.
Ник пошел на балкон. Там курил отец.
- Ну что, досталось от матери? – спросил он сына.
- Пап, давай купим сотовые. Каждый будет платить за себя. Я заработаю.
- Как?
- Курсовые буду писать студентам.
И это не была похвальба, равного Никите, призеру множества олимпиад по математике, в школе не было.
- У меня есть, - ответил отец, - но я матери не показываю.
Он достал из кармана простенькую Nocia.
- И давно она у тебя?
- Недели две.
- Ну, ты, батя, Штирлиц!
- Будешь тут и Пуанкаре, - усмехнулся отец. – Что там с Вероникой?
- Да я только что разговаривал. Плохо ей.
- У женщин лицо – это все. Ты бы сходил к ней.
- Надо договориться, а это снова «перекрывать» матери телефонный кислород.
- Возьми мой мобильник. Я немного потренировался. Хочу купить посложнее.
- Ух, ты! Точно отдаешь?
- Бери. Только старайся продержаться подольше, что бы мать не видела. Отнимет.
- Ну, ты, батя, молоток!
Никита обнял отца. Он почувствовал запах перегара. «Поддал где-то отец, - подумал Никита, отстраняясь от Станислава и возвращаясь в свою комнату. - Ни за что не женюсь!»


VI

Сразу он звонить не стал. Отец принес инструкцию и Никита, изучая телефон, уже почти физически почувствовал, как на него навалилось нечто новое, неведомое, как туша огромного животного, а он, Никита, все еще бездействовал? Почему не почувствовал, что Веронике нуждается в нем? Почему он отключился от всего мира, занимаясь почти несущественным, неважным? Что заставило их после того, как она прижала его в классе, держаться очень отчужденно, словно их поместили в бокс для заразных больных?
Он отключил свет. Из окна третьего этажа город казался сказочным благодаря убеленным инеем веткам деревьев, а раскачивающийся от ветра уличный фонарь словно находился в руках гиганта-волшебника, стоящего в городе. Волшебник раскачивал этот фонарь и приводил тени в движение. И этот «теневой» город куда-то шел, поглядывая на замершие в ожидании яркие звезды.
«Если бы ты посмотрел внимательно на девушку, - неожиданно прорезался внутренний голос Никиты, обладающий интонациями деда (а может быть, это из будущего говорил сам Никита), - то увидел, что ее лицо было слишком припудрено. А ведь оно у нее, как говорят восточные поэты, всегда было похоже на персик. И ты не заметил, что Вероника весь тот день сидела так, словно была обнаженной, и боялась, что ее в таком виде разглядят… Смекаешь? А ведь ты тогда, в классе, играл роль жертвы. Но кто все-таки, оказался «жертвой»? Не ты, Ник, разбудивший своим первым поцелуем в девушке чувства, а она, потому что ты забыл об этом?
Молодой человек, поступки твои по отношению к другим людям не проходят бесследно…
А не лучше ли признаться, дружок, - назидательно вещал все тот же голос, - что ты сам влюблен и растерялся. Ты думал о Веронике почти каждый день? Думал, и не отнекивайся. Тебе хотелось ее увидеть в своей комнате за компьютером? Да. Ты хотел бы ее снова обнять, ловя запах волос, легких духов, взгляд зеленоватых глаз, почувствовать прикосновение ее губ? Взять ее за руку и держать ее долго-долго? Хотел, но не хотел в этом признаваться ни самому себе, никому другому! А признаваться надо. И надо при этом посмотреть ей в глаза!»
Никита набрал номер телефона Вероники.
- Да, кто это?
- Я люблю тебя, Ника, - выпалил Никита.
- Вероника, иди к телефону, - позвала мама девушки, - это для тебя интересно…
- Ник, я уже собиралась спать.
- Я люблю тебя, - сказал Никита, - я хочу немедленно увидеть тебя.
- Я не знаю, уже поздно.
- Я буду у тебя через двадцать минут. Выходи!
И Никита, выключив телефон, быстро оделся и вышел на улицу.
Он шел быстро, не обращая уже внимания на ночной город. Шел наперерез, знакомыми только ему переходами через дворы, срезая расстояние перепрыгивал через заборы, находил проходы между гаражами. Сзади свистели сторожа, лаяли собаки, одна из них было прицелилась сзади в его ногу. Но Ник, резко развернувшись, двинул ею в морду собаке, которая, заскулив, отбежала в тень.
У дома Вероники он увидел ее фигурку, закутанную в шубу.
- Привет, - сказал он, - дайка я на тебя посмотрю.
Ника подняла голову, отпустила края платка, скрывшего ее лицо.
Да, это была Вероника, но из своего отдаленного в десятилетия будущего. Лишь глаза все также остро смотрели на него.
- Как такое может быть? – растерянно спросил Никита и в порыве жалости обнял девушку, прижав ее голову к своей куртке.
- Не хочешь больше смотреть? – глухо, в ткань куртки спросила Вероника.
- Не болтай!
Никита взял лицо девушки в свои ладони, заставил ее смотреть на себя и нежно поцеловал ее в губы:
- Я очень виноват, что сразу не пришел к тебе.
- Я бы и не разрешила, - сказала Ника. – Мне самой было страшно. В первый день после обморока я долго стояла утром у зеркала и рассматривала свое вдруг потрескавшееся лицо. Оно показалось мне разбитым зеркалом. Я не могла понять, что произошло. И мама запаниковала. Лишь бабушка сказала, что меня наказал Бог. А за что, она и сама не знает. Она еще сказала, что это сглаз. И посоветовала идти в церковь, но мы пошли к врачам. Лишь Витькин отец сказал что это за болезнь. Правда она поражает младенцев. И еще он сказал, что может быть это временно. Вот я и стала ждать, когда все кончится.
- Конечно, кончится! – уверенно сказал Никита.
- Правда?
- Правда…
- Ты меня не разлюбишь?
- Постараюсь, ведь я только сегодня понял, что влюбился…
- … в старуху!
- Не глупи! Ты самая замечательная!
- Но от прогерии, так называется моя болезнь. Люди быстро умирают.
Они еще много говорили, пока из подъезда не вышла мать.
- Вероника, Никита, замерзли, наверное! Идите в квартиру. Уже третий час.

VII

- Ну вот, Никита, увидел наше горе, - по-старушечьи сложив руки на колени сказала мать. Евдокия Васильевна была достаточно молодая женщина, с которой дочь сравнялась внешне по годам.
Они сидели в зале. Никита и Вероника – на диване, а Евдокия Васильевна на стуле в белом полотняном чехле. Ник видел такие стулья в старых советских фильмах, которые смотрел дед. Уж если тот напал на «Весну на Заречной улице» или «Это было в Пенькове», то его нельзя было оттащить от телевизора. Причем смотрел в полном дыму…
Неожиданно дверь открылась и появилась согбенная старушка.
- Бабуль, ты, что не спишь! – вскочила Ника.
- Заснешь здесь, такое вот горе, а вы все меня не слушаете, по врачам бегаете.
- А куда же еще? – спросила Евдокия Васильевна.
- Туда, кто может вернуть кражу, ведь украли у нашей Вероньки молодость. Украли! – сказала баба Нюра.
Она прошла в центр комнаты и стала смотреть на Никиту. А он увидел, что глаза бабушки были молоды и очень похожи на глаза Вероники. Словно та сама смотрела на него.
- Вот и разглядела тебя, парень, - сказала баба Нюра, - пригож, да не избалован. Раз так, то бери нашу Веруньку в жены!
- Баб, ты че! – подбежала к ней Вероника. – Как же так можно меня навязывать в жены!
- Ты ее любишь? - в упор спросила баба Нюра Никиту. – Ладно, и так видно! И не боись, что будешь жить со старухой. Наша Верунька очень молода, а порча пройдет! Был у нас случай такой в деревне. Сразу же после революции. Я тогда маленькая была, а выросла еще года на три, все про этот случай говорили бабы. А как же не говорить? Вот я и запомнила. Была у нас Авдотья Миронова. Девке лет четырнадцать было, наша чуток переросла ее. Так вот тоже проходил мимо цыганский табор, умирал в нем кто-то. Среди цыган всякие есть, одно племя патрыл или пэтрэл, забыла уже, колдуны в нем сильные. Вот так же отобрали у Авдотьи сразу лет тридцать, потому что не успели, священник наш обвел огнем девушку. Ну а выдали ее срочно замуж за деревенского дурочка. Тому было невдомек смотреть на жену. А как родила Авдотья, так и вернулась к ней молодость… Ну я пошла к себе. Знаете теперь, что делать.
Баба Нюра прежде чем уйти, подошла к Никите и шепнула ему на ухо: «Будь мужчиной!», но получилось, что и мама и сама Вероника услышали напутствие.
Когда она ушла, воцарилось неловкое молчание. Предложение бабы Нюры было откровенным.
- Я не знаю, - пожимая плечами, словно свитер сидящий на Никите был тесным, - если это нужно для Ники, то мне уже шестнадцать лет. Я предлагаю Веронике руку и сердце.
Никита встал и взял за руку Веронику.
Евдокия Васильевна тоже встала. Она притянула обоих к себе, обхватила их головы и заплакала:
- Доченька, ты моя, сыночек! Да что же это делается? И ведь не найдешь эту цыганку, не привлечешь их. А что-то делать надо… Стыдно мне, матери, предлагать вам такое, но идите в комнату Веруньки. Живите, а там видно будет. Посмотрим, на что мы годимся! Только бы надо твоим родителям обо всем сказать. Наверное, бросились тебя искать?
- Да спят они, - сказал Никита, - когда я уходил, телевизор уже молчал. И света не было. Они рано ложатся спать… Да у меня еще сотовый телефон есть. Я же по нему звонить стал.
- Покажи мне, - сказала Вероника, от любопытства ее лицо разгладилось, - пошли ко мне.
И они ушли. Ушли, что бы вот так, разглядывая телефон, перед тем, как стать мужем и женой.

Ник и Ника проговорили до утра, пока их не сморил сон. Не раз мама Ники вставала, проходила мимо комнаты дочери, слыша сбивчивый шепот молодых людей.
Уже утром Евдокия Васильевна не вытерпела и на цыпочках вошла в их комнату.
Она увидела, как первый солнечный луч осветил шею Ники.
Инстинктивно мама направилась к окну, что бы закрыть штору, но неожиданно застыла на месте. Первый взгляд на дочь как бы вновь завоевал сознание матери. Теперь, глядя на лицо Ники, Евдокия Васильевна почувствовала, что улыбается. И тотчас же сердце радостно застучало: зло уходило. На кровати, рядом с Никитой лежала не уродка, подброшенная в их дом, а молодая женщина, рано перенесшая испытания.
Надолго Евдокия Васильевна застыла в тихой радости от происходившего на ее глазах чуда. Она видела, как происходят перемены в дочери, и не могла этому поверить.
Неожиданно, словно солнцу надоело медленно подниматься над землей, или на сук дерева, стоявшего перед окном села тяжелая птица, но луч, гревший шею Ники, стал ярким снопом света, и лицо девушки засветилось невиданной красотой юности.