I
Из областного центра в Репетек, небольшую железнодорожную станцию между Мары и Чарджоу , мы доехали на уазике за полто¬ра часа. Чем ближе к этому биосферному заповеднику, тем интереснее стано¬вился пустынный ландшафт: пески собирались в барханы, сыпучие, горячие уже в эти апрельские дни. А между барханами в изгибах и лощинах ожили густые заросли саксаула, на пригорках готовилась к быстрому цветению пустынная акация. Свежая трава, манила яркой зеленью и сочными пятнами разноцветья.
Такую красоту редко увидишь в пустыне. Через месяц, полтора здесь все выгорит, и уже никакого туриста сюда, в зной, не затащишь. Разве что любителя сверхострых ощущений.
Я, заместитель редактора областной газеты «Чарджоуская правда», по заданию отдела пропаганды обкома партии вез сюда западногерманского художника-фотографа Ганса Зивика. Он настойчиво заявлял, что его интересовали лишь первые мгновения утренней и вечерней зари, когда на цветную фотопленку ложились самые немыслимые краски природы, возникающие с первыми и последними лучами солнца.
Видимо Ганс везде встречал некоторое непонимание этих условий съемок и поэтому он и мне предложил посмотреть свою книгу фоторабот. Это были «Легенды Исландии», которые я попросил подарить мне. Но это уже после, при расставании, в аэропорту. В машине я долго рассматривал удивительные картины поистине фантастического мира с игрой света, красок и теней, в которой Ганс отводил себе роль охотника.
Однако то, что произошло со мной в пустыне, нельзя назвать менее фантастической историей.
Итак, нac, это еще и переводчица Марина, живущая под Москвой в городке Красная горка, встретил и занялся нашим бытом директор биозаповедника Сувхан Веисов. Он был любезен, вероятно, потому что его очень тщательно проинструктировали по телефону те, кому было по долгу службы наблюдать за людьми, приезжавшими в СССР из капиталистической страны. Он с большой готовностью выделил Гансу другой уазик, но уже кофейного цвета и с приводом передних колес.
- На любой бархан взберетесь без труда, - напутствовал нас Сувхан, - только сразу же после захода солнца возвращайтесь сюда.

Если Ганс искал точку съемок, с которой можно было бы поймать закатный распад солнечного света на все цвета радуги, то я увязался за ним потому, что хотелось побыть немного одному. В дни приезда немца у нас с женой состоялся тот разговор, который должен иметь место, если супруги перестали понимать друг друга и не видели того, что должно держать их вместе.
Общая постель?
Она потеряла всю интригующую прелесть.
Общие интересы?
Их просто не было, потому что Валентина работала поваром в ресторане никак не могла понять моего пристрастия к сочинительству.
Я по ночам стучал на портативной машинке рассказы, описывая встречи с инопланетянками.
«Ты маленький, чокнутый ребенок!»
Вот диагноз жены.
В ответ я сказал, что так выражаются женщины, у которых есть на примете здоровый, трезвомыслящий сукин сын.
«Ты прав, - сказала жена, - но это единственный случай твоего здравомыслия. По возвращении из своего Репетека не ищи меня».

А тем временем Ганс резвился, заставляя директорского шофера Женю взлетать на все попадавшие по пути барханы. Молодой водитель потел, но не перечил, и послушно выполнял команды немца. Наверное, еще и потому, что тот передавал их через Марину, веселую и красивую девушку. Она сидела рядом с водителем в очень короткой юбочке, открывавшей ее хорошенькие полукруглые коленки. По-моему, они и были большей причиной перелетов от бархана к бархану.
Уже через полчаса мне надоели эти игры, и я попросился из машины, махнув рукой: катайтесь, мол, на здоровье, я найду себе дорогу пешком. Благо мы крутились почти на одном месте.

До вечерней зари оставалось еще часа два, солнце по-весеннему упиралось в спину теплыми лучами, я снял куртку, забросив ее за плечо, а крюком, державшим ее за петлю служил указательный палец правой руки. Я уже мечтал растянуться на прогретом за день песке и смотреть на небо пустыни. Мне казалось, что здесь, вдалеке от цивилизации, можно встретиться с чем-то необычным.
Может быть поэтому мое внимание привлек почти отвесный выступ небольшого бархана причудливой формы - в виде одногорбого верблюда, с шерстью из хвойника шишконосного – густого кустарника, обрамляющего шею песочного животного. Было ясно, что "шея" скоро рухнет: песок почти полностью выдул ветер под ее изгибом. И возникло озорное желание свалить «шею».
Я осторожно пробрался к этому месту и встал ногами на этом причудливом выступе, ожидая падения. Песок, действительно, шурша стал осыпался, вниз, но "шея" не ломалась.
«Ну и Бог с ней, - подумал я, - уличив себя в ребячестве, - надо возвращаться!»
И вот здесь-то под моими ногами природная скульптура дрогнула, каркас из кустарника не выдержал, и я оказался в ложбине, присыпанный песком.
Лежа на спине, я смотрел снизу, определив, что пролетел почти четыре метра. И ничего не случилось. В школе мы прыгали из окна второго этажа, сбегая с уроков. Но расплачивались отбитыми пятками, а то и вывихом лодыжек.

Я прислушался к звукам, ожидая смеха какого-нибудь свидетеля моего озорства. Судя по шуму двигателя, машина с моими спутниками, удаляясь, крутилась где-то за высокими барханами. Ветер доносил надрывный рык двигателя, когда переключали коробку передачи.
В отдалении у склона другого песчаного холма, застыл тушканчик, вытянувшись на задних лапках во весь рост, напоминая полуторагодовалого ребенка, впервые вставшего на ноги. Он смотрел на меня и связывал мое пребывание здесь с шумом машины. Затем он неожиданно нырнул в свою норку.
Я оглянулся. Все тихо и безмятежно. Лишь степной орел кружил чуть вдалеке, присматривая себе добычу в виде таких вот любопытных тушканчиков, зайцев, а то и лисят.
Я потянул ногу, чтобы встать, но упавший вместе со мной куст крепко ее держал. Она оказалась в сплетении корней хвойника. Я в сердцах дернул ногой, как каторжник, забывший о гире на ногах. Куст лишь слегка сдвинулся, обнаружив необычную тяжесть. Привстав и нагнувшись, я обнаружил, что в корневище кроме ноги находится какой-то предмет.

Перочинный нож помог быстро отсечь корни, а затем и счистить песок с поверхности предмета, который приобрел очертания сосуда, самого обыкновенного глиняного кувшина!
Сначала воображение нарисовало мне груду запрятанных золотых монет. Но когда я приподнял кувшин, то по его весу нельзя было сказать, что стану богатым. Да и слишком узкое горлышко говорило, что из кувшина можно было только пить, но не делать из него копилку.
Воображение тотчас же нарисовало мне прекрасную рабыню, несущую на плече этот кувшин. Для хрупких плеч он вполне подходил. Но вокруг меня было море песка! Где тот источник, в котором можно было черпать воду?
Как свидетельство культуры Востока этот сосуд вряд ли мог быть ценным образцом искусства гончарного дела. Но вот печать на глине, забившей горлышко, показалась мне интересной. Она была в виде фигурки с крыльями.
Тем же перочинным ножом я стал осторожно водить лезвием по внутренним краям горлышка. К моему удивлению печать поддалась и… кувшин вырвало из моих рук. Он поднялся на два-три метра над землей и взорвался, осыпав меня своими мелкими остколками. Я успел пригнуться и прикрыть голову руками.
***

Вечерний свет приобрел густой фиолетовый оттенок, словно на глазах оказались пластмассовые очки, которые можно было купить в любом киоске, торговавшим мелкими товарами самого широкого ассортимента.
И неожиданно я услышал мелодичный голос:
- О, мой добрый хозяин, благодарю тебя за то, что освободил меня!
Это не был голос Марины. У той были жестковатые тона человека, долго зубрившего все спряжения немецких глаголов. А я услышал язык удивительно нежных музыкальных фрагментов. Вряд ли кто на Земле мог говорить так. Но, тем не менее, я почему-то прекрасно понял значение слов.
Я отнял руки от лица и увидел перед собой девушку явно восточного типа. Она была невысокой, в легкой накидке прикрывавшей ее нижнюю часть тела до колен и левую грудь. Правая была обнажена, как и прекрасные плечи, на которых лежали густые волнистые волосы черного цвета. Ее лицо было тонко вылепленным, карие глаза с желтыми вкраплениями напоминали бы глаза дикого хищника, не принадлежи они девушке с очень белой кожей и густым природным румянцем на щеках.
Очень экстравагантный наряд, для одной сотой человека на один квадратный километр пустыни!

Увидев, что я рассматриваю ее, она с какой-то запоздалой готовностью бросилась передо мной на колени, нисколько не заботясь о том, что песчинки могли впиться в ее белую нежную кожу, обхватила двумя руками мои ноги и, подняв штанины брюк, стала осыпать мои волосатые конечности страстными поцелуями.
- Стоп, стоп, стоп!
Это, действительно, ни на что не похоже! Хотя со стороны напоминало сцену из кинокартины из жизни Востока. Но я не богат и не разучивал соответствующую роль раджи! Да и куда мне в восточный колорит со светлыми, почти льняными волосам, которые, правда, слегка кучерявились!
Я быстро нагнулся, подхватил девушку под руки, поднял и оглянулся, намереваясь поймать зайчик от объектива кинокамеры, снимающей нас из укрытия. А что, все возможно! Съемки здесь самые натурные!
Незнакомая мне красавица, не раздумывая, обхватила мою шею и повисла на ней, заставив поднять себя, как ребенка на руки. Она словно ждала этого и стала целовать мою шею, лицо.
- Ты что, очумела?
Я не крикнул. Это был глухой вскрик изумленного человека. И в ответ услышал страстный музыкальный шепот девушки:
- О великолепный мой спаситель! О чудо вселенной, ты спас меня из заточения, и я полностью отдаюсь тебе! Я буду любить тебя вечно, пламенно, и ни один день со мной не покажется тебе унылым и тяжким!
Ну, все, сейчас из-за бархана покажется ватага помощников оператора, которые, гогоча от удачно снятой сцены, прибегут сюда.
- Ты прекрасен, ты смел, ты великодушен! – Однако продолжала говорить красавица. - Ты достоин лучшей награды, чем я, но позволь мне быть твоей верной рабой и наложницей!
Я попытался сбросить с себя эту сумасшедшую, но неожиданный натиск ее чувств, завораживающий голос, близость жаркого тела, заставили меня забыть обо всем на свете. Ведь это было… воплощением тех грез, которые я испытал еще юношей, представляя первое сближении с женщиной, чистое, естественное, не обремененное мыслями об какой-то ответственности.

Это была ожившая сказка о встрече с той, которая ради тебя готова на все… когда за почти животной близостью не предугадывались страдания, поиски средств к существованию, унылая зависимость, за освобождение от которой жизнь подло подсовывает самые унизительные варианты. И среди них – измены ради каких-то материальных выгод, ради укрепления своего положения… Те измены, которые мы оправдываем борьбой за любовь. Поразительное противоречие, опустошающее душу…

Я стоял с закрытыми глазами, держа неожиданный подарок судьбы, раскачиваясь в ритме наплывающей мелодии забвения…
Но в реальность меня попытался вернуть шум летящего в небе самолета. Я взглянул наверх. На большой высоте летел сверхзвуковой военный самолет, оставлял белую инверсионную полосу.
- Это дэв! – с непритворным ужасом закричала девушка.
Она разжала свои руки, упала, но тотчас же побежала в сторону другого, более высокого бархана. Но остановилась на полпути и с мольбой в глазах крикнула:
- Я не могу оставить тебя! Но и не хочу вновь видеть его!
Дэв? Это из туркменских сказок о летающей на крыльях пери? Но девушка была без них. Тогда что происходит в этой пустыне, освещенной косыми лучами заходящего солнца?
- Эй, ты, - сказал я, – вернись, это не дэв, это самолет. В нем сидит человек, такой же, как и я.
Конечно, я преувеличил. В кабине мига сидел пилот, который, наверное, был офицером ВВС, и вел самолет по неведомому мне маршруту. На нем был защищающий от перепадов атмосферного давления костюм, а шлем придавал вид инопланетянина. И во всем этом обмундировании пилота можно было, с натяжкой, принять за сказочного дэва.

- Такой как ты человек? – девушка в мгновение ока снова оказалась у моих ног. – О великий повелитель! Ты могуч и всесилен! Я твоя вечная раба…
Ну чем не навязываемая мне художественная самодеятельность?
Я снял куртку, расстелил ее, и почти насильно усадил девушку. И сам присел рядом, но так, чтобы глядеть в ее лицо прямым взглядом следователя.
- А теперь рассказывай, что ты здесь делаешь? Где твоя группа, какую сцену и из какого спектакля разыгрываешь? Понятно? Отвечай!
- Повинуюсь, мой повелитель! – Девушка опустила глаза и смиренно подобрала к груди свои изящные руки. В ее голосе зазвучало полное подчинение. - Я Октания, дочь властелина Дуалена…
- Подожди! – уже раздраженно воскликнул я. – Ну, хватит! Я устал от этого концерта! Если ты еще раз скажешь что-то подобное, то я уйду и делай, что хочешь здесь!
Я не хотел этого говорить, но что мне дальше делать, если эта игра начнет затягиваться? Какие могут быть здесь, в Туркмении имя Октания и Дуален -название государства? Или это неизвестный мне Шекспир? Или фантаст Толкиен?
- О, мой повелитель!
Я сурово взглянул на девушку. И она тут же воскликнула:
- Лучше убей меня в своем неверии! Выслушай меня, несчастную твою рабыню, которой невозможно быть презренной наложницей, которой не верят?
В голосе девушки было столько мольбы и веры в мое благородство, что я не выдержал и согласно кивнул головой:
- Бог с тобой, рассказывай, но быстрее, потому что здесь темнеет скоро и мне надо возвращаться в поселок. Да и тебе тоже…
- Я принцесса Дуалена. Меня похитил дэв в желании овладеть мною. Но я сопротивлялась всеми силами, данными мне при рождении лучшими волшебниками страны, и это заставило дэва заточить меня в этот кувшин, который ты разбил. Мне на роду написано быть спасенной рыцарем далекой страны.
Я вздохнул.
- Что это за Дуален? Где он находится?
- Если бы я знала. Но в пророчестве, рассказанном мне добрым Звегедом, говорится о пустыне, в которой я обрету и свободу, и любовь!
- Хорошо, - решил я пойти по другому пути расспросов, - я нашел в корнях куста кувшин. Ты будешь утверждать, что была в нем?
- Да, в такой кувшин заточил меня дев. Но перед этим он принес меня в эту страну по какому-то длинному темному тоннелю. И еще долго испытывал меня, превращаясь в самых прекрасных юношей, источая самые лестные похвалы моему телу и душе. Но его всегда выдавал яростный огонь в глазах. И я отвергла его. И тогда он, выхватив кувшин из рук девушки, идущей за водой, заставил меня войти в него. Он лишил меня тела. И оно превратилось в песок. Он лишил меня памяти, но она в долгом заточении вернулась ко мне! А когда ты открыл кувшин, то тело восстало из песка. Разве не обязана я быть кем-то иным по отношению к тебе, как не рабой?
Красивая сказка. Красивая девушка. Мне стало жалко ее, не ведающей, что ее ум уже не принадлежит ни ей, ни кому другому на свете!

***

- Ты человек? – устало спросил я.
Это уже было на грани всякого понимания действительности. Я уже не хотел, что бы она была человеком. Пусть будет духом, джином, вырвавшимся из кувшина, пусть заморочит мне голову, но отпустит меня, и я… проснусь!
- Конечно! – воскликнула девушка, назвавшаяся Октанией, с большей живостью, чем это положено духу. - Разве ты не ощутил моих рук, моих губ, моей груди, в которой бьется сердце принцессы, любящее тебя сердце!
И при этих словах Октания взяла мою руку и заставила дотронуться ею до своей обнаженной правой груди. Та была прохладной на первое ощущение, но под пульсирующей тонкой белой кожей ощущался огонь. Он был необыкновенно живым, этот огонь плоти неведомо откуда появившейся неземной пери! Я хотел убрать руку, хотя бы ради приличия, но Октания, однако, была настроена более решительно, чем я мог предположить. Она завела руку под свою тунику, и я невольно ощутил сначала упругость ее живота, а затем шелковистость волос волнующего любого мужчину треугольника. Затем она заставила обвить ее талию уже моими двумя руками, и, не выпуская их, оттолкнулась… Падая навзничь, она решительно, с силой, которую даже нельзя было подозревать в ней, потянула меня на себя…

II
- Посмотрите! Вот он, Андрей!
Шума подъехавшей машины я не слышал. Вероятно, мое сознание было так сильно отключено, а вот крик Марины меня пробудил.
- С ним что-то произошло, Ганс! – в волнении по-русски крикнула она. - Я бегу к нему. Он без одежды.
И лишь тогда в мое сознание ворвался шум двигателя машины, работавшей на холостом ходу где-то сверху.
Я открыл глаза от того, что на меня был направлен яркий свет передних фар, и в этом свете мелькал силуэт переводчицы.
Над головой сверкали звезды пустыни, яркие и очень далекие. Что произошло со мной?
Марина оказалась уже рядом. Она опустилась передо мной на колени (какая-то уже знакомая картина), обхватила мои плечи руками, повернув их к себе, так, чтобы я зажмурился от света фар:
- Вам плохо? Что с вами произошло? Почему вы раздеты?
Только при этих словах я приподнялся, и оглядел себя. На мне не было ни куртки, ни рубашки, ни майки. Брюки и плавки валялись неподалеку. И именно после этого обзора я задрожал от ночной прохлады. Меня стало бить так, что Марина, пытаясь помочь мне, прильнула ко мне, крепко обхватив руками мое тело.
А я смотрел через ее плечо вниз, куда упирался свет фар, высвечивая на песке небольшие звездочки. Они притягивали так, как искрящиеся оборванные электропровода под напряжением. Так было со мной еще в детстве. Тогда я заработал ожоги, обгрызшие подушечки указательных пальцев, когда я, не сознавая, что делаю, потянулся к этим искоркам.
А здесь одна из звездочек была совсем рядом, и я, выскользнув из объятий Марины, дотянулся до нее и нащупал твердый осколок какой-то посуды. При близком рассмотрении им оказался осколок кувшина. Того кувшина, который запутался в корневище куста, который я пытался откупорить, но он взорвался…
И тогда я вспомнил, что передо мной появилась прекрасная, но явно сумасшедшая незнакомка. Вот так, в центре пустыни, в легкой накидке и с повадками восточной женщины. И между нами произошел акт близости… С ума сойти! Так вот почему я оказался без одежды!

- Вы сможете идти? – спросила Марина. Она уже поднялась, отряхивая с колен песок, и смотрела в сторону машины, чтобы не смущаться самой и не смущать голого мужчину.
- Was, geschehen hat?
Это к нам спускался по пологому склону бархана Ганс.
Марина ответила:
- Ich wei nicht, aber, aller scheint, in Ordnung.
- Ты корошо чувствовать сам?
Так Ганс уже спросил меня.
- Ja, – ответил я автоматом по-немецки и крикнул, - да выключите вы свет!
Женя, конечно, меня не слышал, но он что-то смекнул и переключил свет с дальнего на ближний. Но, подождав немного, совсем погасил фары.
Я быстро стал одеваться, почти ползая за разбросанной одеждой, поражаясь тому, что могло произойти со мной в результате падения. Дивные картины сна в пустыне преследовали меня, и я ощущал еще призрачную близость с приснившейся мне прекрасной девушкой…
Какой это был яркий и необычно реальный сон!
Я сидел в кабине, рядом с водителем, но мыслями был с той, которая назвалась в моем беспамятстве Октанией. Если бы такая девушка вдруг реально подвернулась мне сейчас, здесь или по возвращении в город, то я бы, не раздумывая, привел ее домой! Уж я бы ее берег!
Жена, предавшая меня, виделась мне уже не просто старой, а древней, как Ветхий завет. И это меня обрадовало.
Тот ступор, который меня зомбировал накануне поездки сюда, встречи в аэропорту Ганса и Марины, бездеятельного присутствия в машине по дороге сюда, кажется, меня отпустил.
Я вспомнил прижавшуюся ко мне в сочувствии и желании согреть меня Марину, и судорожно вздрогнул. И подумал, может у нее с Гансом ничего и нет, и она сегодня придет ко мне в номер.
Для каждого из нас выделили по отдельному номеру в одноэтажном здании с длинным коридором и множеством дверей, называемом здесь гостиницей. Вероятно, это сделано с умыслом хозяев, предполагавших уже некоторые устоявшиеся связи…

Так мы вернулись в городок заповедника.
Сувхан Веисов при встрече машины, узнав о приключении со мной, попытался допытаться, как я упал с бархана?
Я пожал плечами, не должен же я признаваться в элементарном ребячестве!
- Ваше бессознательное состояние могло произойти от сотрясения мозга, - сказала с каким-то внутренним ожесточением Марина, проявив некоторые знания практической медицины. Мне показалось, что она с большим интересом смотрит на меня, чем это было раньше. – Такие вещи не проходят даром. Вас тошнит?
- Нет, но мне там, в пустыне, приснились удивительные сны. До неприличия удивительные.
Марина перевела это Гансу. Тот широко улыбнулся, я понял, что он нисколько не ревнует меня к той сцене, что они с Женей наблюдали в пустыне при свете фар. Немец решительно зашагал в свой номер и принес зеленую бутылку английского виски.
И закрутилось!

После душа, вода которого в огромном баке еще не остыла от жаркого солнца, наша компания сидела за столом.
Нам принесли плов, зелень, виноград, прошлогодние гранаты, минеральную воду и ящик с водкой. Но выпили мы все-таки сначала заморского виски. После первой рюмки Сувхан и шофер Женя взялись за Ганса, расспрашивая того обо всем, чем живет Западная Германия. Сувхана особенно волновал вопрос, отправит ли Ганс домой телеграмму о том, что с ним все хорошо? По-моему, Марина постаралась смягчить такую постановку вопроса и по ее переводу в ответе Ганса получилось, что немцы не привыкли тратить деньги на очевидные вещи. Телеграммы и телефонные звонки предполагаются лишь в экстренных случаях.
Марина сидела между мной и Гансом, и я стал волноваться, когда она, доставая что-то со стола, считая себя обязанной обслужить меня, как потерпевшего, прикасалась ко мне то руками, то коленями под столом.
А затем Веисов насел на меня, допытываясь, есть ли у меня любовница? Я сначала отнекивался, а затем признался, что встретил в пустыне прекрасную пери, и между нами было все! Похоже, Марина это восприняла несколько иносказательно, но в свой адрес, и предложила тост за любовь. Мне показалось, что кто-то невидимый мне в столовой хихикнул. Тогда я посчитал, что сейчас снова, во второй раз за день, отключусь. Взглянув со значением на Марину, я встал и сказал, что ухожу к себе.
Я самостоятельно добрался до своего номера и грохнулся на кровать.

***

Кровать была полутораспалкой. Это я точно помню, когда еще днем, по приезде, знакомили с гостиницей, одноэтажным продолговатым зданием с окнами на четверть занятыми кондиционерами.
Среди ночи я почувствовал, что мне тесно. Сначала пришла мысль, что я дома и это моя супруга подкатилась во сне. Это вызвало всплеск смешанных чувств, в которых доминировало недоумение. Она же должна быть сейчас со своим любовником! И мне она абсолютно не нужна! Никакая!
Когда пришла мысль о том, что рядом Марина, я дал себе задание открыть глаза. И открыл их, когда почувствовал прикосновение к моим губам.
Шепот на неизвестном мне языке. Ласковый, призывный шепот любви. На мой лоб спустилась копна волос. Нет, это не Марина …
И вот тогда, почему-то вспомнив о гоголевском Вии, требовавшим открыть глаза, я совершил этот подвиг и увидел… Октанию.
- Мой повелитель, - шептала она, - я с тобой! Разве я могу быть без тебя? Я люблю тебя!
Горячее тело ее жгло, было реальным, и мысли, путанные, неясные уступали место накатывающемуся желанию. Мои руки невольно стали гладить и ласкать девушку, а я зык все-таки повернулся, чтобы спросить:
- Кто ты на самом деле и как ты проникла сюда?
- Я принцесса Октания, мой повелитель. Я обучена быть невидимой…
Господи, опять этот сон, хотя в голосе девушки не было той гордости за свое высокое происхождение, когда она пригрезилась мне в первый раз! В нем сквозила грусть свирели, тихая, затаенная, грусть человека играющего на этом инструменте свою партию в оркестре.
Я растерялся. Невольно мои руки сильно сжали ее талию, и я перекатился, оказавшись наверху.
Вот она, Октания, реальная, с разбросанными на моей смятой подушке пышными волосами. И грусть ее была реальной.
Такого не может происходить во сне! От этого можно с ума сойти, так и не докопавшись, в чем здесь дело?
- Тебе нравится Марина, мой повелитель?
Ну вот, чисто женский вопрос. Хотя это больше утверждение. Но имеет ли оно под собой почву?
Я задумался об этом. Я задумался о странном смешении реального с действительностью. Именно сейчас происходит нечто потустороннее, но такое рельефное по чувствам и ощущениям, что это все подкупает.
Да, Марина живая! Она прилетела сюда на самолете. Я видел, как она вчера выходила из душа с полотенцем на голове, свежая, энергичная и молодая…
- Я могу привести ее к тебе, - тихо сказала Октания, - я ведь твоя раба. Люби ее. Я это должна принять. Ты свободный человек, сильный мужчина, ты мой хозяин.
- Хозяин? – откликнулся я.
Велик соблазн стать хозяином такой красавицы! Я поймал себя на самодовольной улыбке.
- Я еще не свободен, у меня есть жена, - сказал я. - Да и как я могу быть хозяином, когда утром ты растаешь…Или, - добавил я, - снова рассыплешься в песок!
- Разве ты не помнишь, что было ли между нами на этом песке?
- Это был сон, и сейчас он ко мне вернулся…
- Ты любил меня там, в пустыне! А когда уснул, раздался страшный шум, и зверь на четырех круглых лапах выскочил на бархан. У него горели глаза так ярко, что я испугалась. Я отбежала, а к тебе подошла девушка, которую ты назвал Мариной. Она обняла тебя. И я поняла, что между вами есть любовь.
- Я бы не назвал это так сразу любовью.
Вот так и ввязался в разговор, словно он меня задел, словно это был не сон.
– Это прелюдия каких-то чувств. Может быть, в ее отношении ко мне и есть симпатия, но она пожалела меня, обхватив мое тело…
И здесь я осекся.
Неожиданная мысль заставила меня спросить:
-Значит твой мир - Дуален?
- Да, мой прекрасный Андрей!
- Посмотрим, каков это мир!

***


Теперь руки мои гладили ее тело, удивляясь мягкой коже Октании.
Те же руки поражались упругости тела, ощущениям сладостных изгибов его…
- Ты устал, усни, мой бог! – сказала Октания.
- Нет, расскажи, что было тогда, когда на бархан выехала машина?
- Я не сразу поняла, что это была какая-то искусственная тележка с ярким светом и шумом и ей руководили люди. Лишь на минуту отошла, и ты сразу же уснул. Я сидела рядом, глядела на звезды и думала о своем мире. Где он, как найти его среди этих звезд? И когда стало совсем темно, то услышала шум какого-то бегущего зверя, и он выскочил на верх, у него ярко горели два глаза. Я испугалась, отбежала в сторону, за кусты. Но из этого зверя вышли люди. Сначала женщина, затем мужчина… И еще мужчина, который сидел внутри ревущего зверя.
- И что дальше? Ты бежала за машиной?
- Мои ноги поранились бы от такого бега, мой сладостный возлюбленный. – засмеялась Октания. – Я летела за машиной.
- Летела?
- У нас на Дуалене все летают. И здесь я не потеряла этой способности.
- Что ты еще можешь?
- Быть невидимой.
- Да, ты говорила об этом… И ты терпеливо ждала, когда я опьянею среди друзей и пойду сюда, в этот номер?
- Ждать – это моя обязанность. Я твоя раба…
- Но ты представилась дочерью правителя! Я помню об этом!
- В своем мире я знатная девушка. Но ты освободил меня от заточения, от тьмы и теперь я только твоя раба!
- Я не могу быть твоим хозяином, я сам свободен и могу любить только свободных женщин!
Вот так и сказал.
- Если я тебе нравлюсь, то всегда буду твоей наложницей!
- Нет, только на равных! - я не стал углубляться в том, где реальность, а где сон. Мне было хорошо от прикосновения ее рук. Я уже забыл о головной боли от вечернего застолья. Близость Октании, реальная или вымышленная вызывала во мне постоянное желание обладать ею. И я не в силах был сдерживать себя. Такого острого устойчивого желания у меня давно не было. Я положил свою руку на гладкий живот Октании, и она ответно стала ласкать меня.

С рассветом я проснулся от тихого дыхания рядом. В свете первых ярких лучей солнца я увидел Октанию в полной ее красе. Она была обнажена и спала, подложив свою левую ручку под щеку. Словно маленькая девочка. Но это была женщина, которой я неоднократно овладевал, и она отдавалась мне с необыкновенной яростью любящего существа.
Я увидел, что она действительно прекрасно сложена, что ничего искусственного, привнесенного современной косметикой, ее не коснулось. Ее длинные ресницы слегка подрагивали, и я вдруг понял, что она не спит, а наблюдает за мной.
- Стань невидимой, - сказал я.
Она хихикнула в ответ, и я с изумлением увидел, что рядом никого нет. Но одно дело увидел, а другое – почувствовал, как ее рука нежно прошла по моей груди, и меня чуть придавила тяжесть невидимого изумительного тела. А над ухом раздался быстрый шепот. Это был шепот любви.
И все началось заново, но только с невидимым мне телом. И я не мог уже понять, каким я был сам. И от этой смены впечатлений мы вверглись в неистовство.

Нас остановил звук рельса, по которому ударяли какой-то железкой. Октания сверкнула глазами, которые при утреннем свете оказались еще больше вместе с яркими янтарными вкраплениями в зрачках.
- Если тебе надо, иди по своим делам, - сказала она.
Я подошел к окну. Никто не спешил вставать. Я посмотрел на Октанию и подумал о том, как можно было эту красоту поместить в кувшин? Да и был ли кувшин? Вероятно, просто в этом месте Каракумов находится дверь в иной мир. И в эту дверь каким-то образом прошла Октания.

Но все-таки в нашей гостинице захлопали двери. И раздался осторожный стук в дверь моей комнаты.
- Да? – ответил я.
- С вами все в порядке, Андрей?
Это был голос Марины.
- Да.
Слишком односложно ответил, подумал я.
- Да, со мной все в порядке, – тот час же поправился я. - Скоро выйду!
- Почему ты ее не впустил? – спросила Октания.
- У нас не принято показывать все чувства и делиться ими.
Вот так и сказал: «У нас».
- Ты мог ее впустить и возможно любить ее.
- На этой кровати?
- Ты хозяин.
- И ты бы не ревновала?
- К тому, что бы ты ее удовлетворил?
- Прямо при тебе?
- У нас, на Дуалене, это в порядке вещей. Мужчины удовлетворяют и себя, и своих любимых женщин в присутствии других жен…
В дверь снова постучали.
- Андрей, с вами все в порядке? Вы с кем-то говорите?
Это был голос Марины.
- Минутку.
Я набросил на себя простыню, уже не заботясь об Октании, прыжком оказался у двери. Я открыл ее и попросил войти Марину.
Постель моя была одинока.
- Извините, я пойду, - обозрев помещение, сказала девушка и опустила глаза к полу.
- Не за что извиняться, - я взял ее за руку, а другой, прикрыл дверь. При этом простыня спала с меня.
- Ой! – воскликнула Марина, но, тем не менее, ее просто бросило на меня. Она была в халатике и, когда я обнял ее, подтянул ткань, то под ней ничего не оказалось. Меня бросило в жар.
Вероятно, я все это делал умышленно, проверяя истинность своего положения. Ведь и, действительно в комнате никого не было.
Халатик Марины быстро упал и обнаженная девушка, прильнув ко мне, застонала.
Я бросил ее на кровать и овладел ею. И то, как неистово все это произошло, натолкнуло на мысль, что не было никакой Октании. Вот она женщина, которая реальна и пришла сама, вероятно измученная мыслью обо мне в течениние всей ночи.

III


Октания исчезла! Ее нигде не было! Она просто приснилась мне, и я занимался любовью во сне с призраком! Ведь невозможно же было довести несколько раз до оргазма Марину за короткое время утра человеку, который провел и вечер, и ночь, и ранее утро с другой женщиной?
Марина была счастлива. Она плача призналась, что провела ночь в сомнениях и решилась прийти ко мне. И теперь ни о чем не жалеет!
Мы лежали, обнявшись, нас тянуло ко сну, но вновь ударил гонг. Марина быстро набросила на себя халатик и, улыбаясь счастливой улыбкой, помахала мне рукой перед уходом к себе.
- Меня ждет немец, - сказала она. – И между нами ничего нет и не может быть!
Я это уже понял.
Затем мы встретились у душа. Затем снова столкнулись в коридоре гостиницы. И уже сели рядом в столовой.
Место Ганса пустовало. И водителя Жени не было.
- Они еще в темноте, перед зарей, уехали на съемки, - сказал Веисов. – А вас я не решался разбудить рано. Пить будем?
Я отрицательно замахал головой.
- Для дамы у меня есть легкое вино. Оно из Румынии.
- Тогда буду, но лишь малую толечку, - согласилась Марина. И показала мне язык.

После завтрака мы посетили музей Репетека. Затем затерялись в густых зарослях все того же хвойника и не выдержали натиска обуревавших нас чувств. Я лежал на спине с приспущенными брюками, а Марина сидела на мне и совершала ритмичные движения, с нежностью говоря о том, что любит меня. Что никак не может понять, почему до сих пор не встретила меня.
- Ты же в Москве, - сказал я. – А я живу здесь …
Но это не прояснило вопроса, почему мы до сих пор не встретились.

И вечером Ганс занимался съемкой. Он прибыл, когда уже звезды ярко светили на темном небе, а мы сидели у костра, ожидая его. До нас доносился запах шашлыка, поджаренного на углях из саксаула. Мы пили пиво «Стела» и кроме Веисова вокруг нас сидело несколько сотрудников заповедника. Это были немолодые кандидаты, доктора наук, профессора. Они рассказывали нам об удивительной жизни пустыни. Рассказывали, перемешивая речь латинскими названиями растений, насекомых и животных. Было тихо, уютно, у моих ног сидела Марина, которая прекрасно знала латынь и подсказывала мне перевод названий представителей флоры и фауны.
Я уже не помнил своего стыда, когда уезжал из дома, понимая, что возврата в него не будет. Я уже отодвинул в сторону мысли об Октании, как о призраке сна… И когда вернулся Ганс, мы весело отметили его работу. Долго пели песни, а пожилые сотрудники рассказывали о войне, о том, кто погиб в их семьях… Но ненависти к немцу, сидящему с нами, никто не проявлял. Лишь однажды он сказал, а Марина перевела то, что у него погибли родственники под Курском – дед и дядя.

В мой номер мы с Мариной пришли под руку. Затем сбегали в душ, в одной кабинке мылись, слегка переругиваясь из-за падающего мыла, которого так трудно найти наощупь. И в этой кабинке мы не выдержали, а затем несколько стыдливо перебегали по тенистым тропинкам, выложенным жженым кирпичом в гостиницу. Ярко светила луна, но никто в поселке старался не видеть нас…
А утром мы уехали. За нами приехал наш редакционный шофер. В тот же день я проводил Ганса и Марину в аэропорту. Тогда-то и подарил мне немец книгу об Исландии.
Я обещал Марине прилететь в Москву через три месяца. Но вышло, что освободился лишь больше чем через полгода. За это время я стал первым заместителем редактора, от меня официально ушла жена, и мы разменяли квартиры.
Но когда я взял билеты в Москву и позвонил об этом Марине, то трубку там, в Красной горке, взяла ее мама. Она сказала, что Марина выходит замуж и уезжает в США.


***
В тот день я напился. Просто пошел в ресторан в нашем микрорайоне, сел за столик и стал заказывать самую дорогую закуску и самый дорогой коньяк. Я говорил себе под нос: «Врешь, меня на дешевке не проведешь!»
Ко мне подсаживались мужчины, и я их угощал. Они отваливали. Подсаживались молодые женщины. Я их тоже угощал. Они намекали на какую-то любовь, я смеялся. Может слишком пьяно, а может и очень откровенно. В конце концов, я остался один во всем ресторане. И в карманах у меня почти ничего не было. Даже на такси. Я хотел проехать домой, и это по трем улицам внутри этого же микрорайона, обязательно на «тачке».
Одним словом меня просто вежливо выпроводили на улицу. Было полнолуние и меня это страшно раздражало, потому что именно в полнолуние я повстречал мою московскую девочку.
Я уже примирился с мыслью, что оказался жертвой временных чувств. У меня за этот почти год были женщины. Случайные женщины. Одна командированная к нам дама из Узбекистана. Я проводил ее до номера в гостинице, и она просто насильно затащила к себе в постель. Еще была одноклассница Татьяна, ее я провожал домой после встречи со всеми ребятами из нашего выпускного класса, кто жил в нашем городе, но почему-то мы завернули ко мне в однокомнатную квартиру. Я выложился на Татьяне в полную силу, но в итоге мне было очень долго стыдно. Подворачивались еще девушки. Кто засиживался в моем кабинете, и мне приходилось брать такси. А однажды после ночного дежурства корректор Вера отдалась мне прямо на редакционном диване.
И все это время я помнил, что именно Марина сказала во время одного из наших страстных часов в Репетеке, что я похож на Аполлона.
- Бельведерского? – уточнил я.
- Репетекского, - засмеялась она.

Недалеко от нашего микрорайона находился затон. Через узкое русло из реки сюда втекала амударьинская вода, поддерживая речные суда на плаву. Конечно, находилось место и для купания. Я добрел до своего любимого места на пляже и сел в изнеможении. Затем пришла мысль сбросить с себя груз выпитого.
Я разделся и полез в воду. Две-три собаки, лежавшие под зонтиками, молча смотрели на меня. Может они меня знали щенками и поэтому не тявкали, не рычали. Но это была моя пьяная ироническая догадка. Собаки, сложив на лапы свои головы, устало смотрели на меня.
Плавал я хорошо. Неожиданно во мне вспыхнул азарт, и я переплыл затон, оказавшись у различных барж и нескольких теплоходов на противоположной стороне. Но даже ночью заметил разводы масла и бензина, не стал близко приближаться к речному флоту, вернулся назад. По пути попал в заросли водорослей, которые цеплялись за ноги. И когда вышел на берег, то был совершенно трезвым. Ну, почти трезвым.
Вещи я оставил под зонтиком на скамье. Приближаясь к зонтику, я увидел, что под ним кто-то сидит. При моем приближении человек встал и вышел из тени. И тогда я увидел Октанию.


***


Я остановился. А она шла мне навстречу. Даже не шла, а, казалось, летела над землей.
- Ты? – сказал я.
- Я, мой повелитель.
При свете луны я заметил, что девушка была немного осунувшейся, стала угловатой, как подросток.
Она прижалась ко мне, задрожала и стала осыпать мое лицо поцелуями.
Я подхватил ее на руки и повернулся к воде.
- Ты меня хочешь утопить? – спросила она и засмеялась.
- Утопить, в любви!
И я сделал это, стоя по пояс воде. Затем мы упали, извиваясь от сладострастных волн, но вода затона, казалось, специально отошла, оставив нам только мокрый песок, который скрипел при каждом нашем движении.
Мы лежали в объятиях друг друга, и я рассказывал, что произошло со мной за этот год. Она молча слушала.
- И вот, я один, все иллюзии исчезли, мне осталась только ты, виртуальная, возникающая из ниоткуда.
- Я никуда не исчезала, - ответила Октания. – Я все время была с тобой рядом…
Это заявление должно было подбросить меня вверх. Но я приподнялся на один локоть, послышался хруст мокрого вдавливаемого мною песка, и взглянул в ее глаза:
- Ты хочешь сказать, что все это время была рядом со мной?
- Я все время была рядом. И сегодня сидела на противоположном стуле в ресторане. Лишь когда кто-то подходил, я уступала место и висела над тобой и твоим гостем. И когда ты шел, я молча летела за тобой. И когда ты купался, переплывая затон, я зависала над тобой…
- Но почему…
Мой голос сорвался до шепота:
- Почему ты так долго не заявляла о себе? Почему ты не подсказала мне, что с Мариной у нас ничего не будет. Почему ты не мешала моим связям с другими женщинами? Разве ты не ревновала меня?
Октания тоже приподнялась. У нее, похоже, не было проблем ни с весом, ни с тяготением.
- Я люблю тебя, Андрей! Но я хочу, чтобы ты был абсолютно свободен от всяких обязательств. Не я освободила тебя из многовекового заточения, а ты! Ты мужчина, ты должен решать, с кем тебе хорошо, а с кем плохо…
- Но я…
- Я имею в виду полную свободу выбора.
Неожиданно меня обуял гнев:
- Ты ждала, когда я буду покинут и пришла, чтобы показать свое торжество? Этого унижения ты, призрак, ждала?
- Ты ничего не понял, человек! Я могу тотчас же исчезнуть и потеряться в этом мире. Но я умру…
- Умрешь? Ты, сверхсущество, не нуждающееся ни в пище, ни, вероятно, и в воздухе, ни в чем земном, и умрешь? Я сомневаюсь!
Ну что могла сказать она на это выпад? Конечно, ничего. Она вздохнула, встала и стала уходить в темноту ночного пляжа.

И тотчас же к моим ногам подкатила вода, которую словно кто-то отпустил на время нашего разговора. Она обдала мое тело, как поутру крутая жена выливает на спящего в пьяном забытье мужа водой из колодца!
Я вскочил и крикнул в ночь:
- Октания! Подожди, не уходи!
Но ее не было, вместо нее две тени появились у зонтика. Эти тени шли ко мне. Они были говорящими:
- Эй, мужик, дай закурить!
То ли бомжи, то ли беглые уголовники. Они уже нарисовались передо мной. Почти одинакового роста, в чем-то непонятном: то ли длинных майках, то ли в рубашках. От них несло перегаром. От них несло агрессией. Заворчали собаки.
- Я не курю!
- И не пьешь?
- Пью, - сказал я, - вот из ресторана пришел сюда.
- А бабу куда девал? – поинтересовался один из них каким-то скрипучим голосом.
Другой дополнил его:
- Мы ждали, когда ты начнешь ее трахать на берегу, а она ушла…
- В воде у них лучше получалось, - отозвался его кореш.
- А давай мы его самого трахнем, - предложил тот, со скрипучим голосом.
- У тебя триппер, - ухмыльнулся дружок.
Они стали окружать меня. Я увидел, как у обоих сверкнули лезвия ножей.
«Ну, нет уж, подумал я, вам-то я не дамся живым! Хрен вы меня возьмете!»

В жизни все происходит быстро. Людей убивают мгновенно. Но мне казалось, что время остановилось и стало выдавать тысячные доли секунд в эдаком покадровом режиме, когда в руках пульт видеомагнитофона.
Один взмах слева, ногой в сторону этого взмаха, другой рвется лезвием прямо в грудь, но наотлет его ножу - моя ладонь ребром.
Снова опасность, слева. Я бросаюсь на сиплого, но он ловко уворачивается, правда, спотыкаясь, падает. Вновь внимание его дружку. Тот прямолинеен. Он твердо держит руку, целясь уже в живот. Я поворачиваюсь и наотмашь бью его ногой.
Служба в десанте не прошла даром.
Но вот что делал в это время первый, я уже не успеваю увидеть. А он, сам лежащий на песке, подсек меня своей ногой и подставив мне, падающему, вертикально стоящий нож.
Под ребро.
Сначала было не больно. Но вскакивает второй и с размаху всаживает мне в живот свой нож. Выдергивает и заносит руку для нового удара.
И вдруг поднимается в воздух. Какая-то сила швыряет его на метров десять от меня.
И эта сила осторожно поднимает меня с ножа.
Я тотчас же начинаю хрипеть, потому что под боком у меня уже огромная лужа…


***

Я не знаю, где нахожусь. Наверное, это рай. Или Альтаир, как в фильме «Кин-дза-дза». Но вокруг море зелени. Благоухают цветы, порхают бабочки, щебечут птицы.
Море зелени в Туркмении было возможно там, где рос клевер. Клеверные поля и над ними море насекомых. Клевер растет высоким, и я в детстве как-то потерялся в таком вот поле.

Но небо не туркменское. Здесь более сочно синее, словно нарисованное.
Огромная птица летит вдалеке. Затем я вижу, как она приближается ко мне. И это уже не птица, а человек с крыльями.
Ангел?
Нет, это Октания. Она сложила крылья, и они растаяли.
Октания обнажена. Она прекрасна.
- Где я?
Она улыбается.
- Мне все это снится?
- Нет!
Я слышу ее голос, чарующе мелодичный.
- Ты у меня на Дуалене.
- Земли больше нет?
- Она осталась далеко-далеко, в другом месте.
- Что я здесь делаю?
- Живешь. Ты мой повелитель и муж!
- Кем мне надо повелевать?
- Мною…
- Сколько времени я могу повелевать тобою?
- Вечность.
- Но это скучно!
- Тогда вернись на землю, и заводи себе гарем!
- А разве здесь нет гарема?
И зачем только я спросил об этом?
Откуда ни возьмись на эту поляну слетелось множество девушек. Они все были обнажены и прекрасны. И все они были на одно лицо с Октанией!
- Выбирай любую из нас, - воскликнула та, что была совсем рядом.
И я понял, что нахожусь не в раю, а в аду.
Но в чертовски прекрасном аду! Потому что каждый день со мной просыпается новая модель Октании. И я нахожу себе занятие в том, чтобы отличить ее от предыдущих сестер.
Это очень увлекательная игра. Она мне нисколько не надоедает. А когда, все-таки, наскучит, то я прошу мою первую и единственную Октанию вернуться и убрать всех своих сестер подальше!
На одну из вечностей!
Всего лишь на одну вечность!