Сергей Слепухин. «Прощай, Парезия» Стихотворения. Издательство «Евдокия».
Екатеринбург, 2007, тир 300 экз.

годо долгожданный второго пришествия до
предтеча нет речи нет течи в гортани нет зова
обманщик лукавый фальшивый спаситель годо
ты нас одурачил надеждой напрасною снова

мы ждём на дороге и я и Владимир-поэт
володя мелодий владетель прозрачного слова
в чьих бронксах прокуренный духа и воздуха нет
а ты искушаешь напрасной надеждою снова

Поэт Сергей Слепухин не вмещает самого себя в историческое земное пространство. Ему надо всё больше и больше пространства, чтобы его слово читалось в бесконечности, где каждая буковка воспринимается клавиатурой Вселенной, чтобы потом всё это можно было объединить, вместить и спрятать в себе. А затем уйти в самого себя всё дальше, дальше, и дальше, куда никто уже пройти не сможет, если не будет читать его стихов… Ведь по версии современных стихотворцев Бог сделал карьеру Слову, а люди сделали Богу карьеру в словах, создавая читательский мир антиязыка поэзии. Недаром Александр Пушкин устами лирического героя в «Истории деревни Горюхино» оставил нам просьбу к Богу послать ему читателей. И это обращение по-прежнему актуально: главная ценность русской поэтической ноосферы – читатель. Он дороже денег, потому что повседневная опасность для современного литературного процесса не в том, что поэту недоплатили, а что его не прочитали. Да, текущая жизнь стремительно дорожает. Только стихи по-прежнему ничего не стоят, когда нет читателя. Но Слепухин отказывается верить в утвердившуюся мысль о смерти читателя и поэта.

В подмышке города, где желт колтун акаций,
Где вязки запахи тлетворных нечистот,
Слагает на скамье, не требуя оваций,
Стих идиот.

В убогой спаленке разбуженной гортани
Несбывшейся любви рождаются слова,
И робко в пусть спешат, как ежики в тумане,
Кольнув едва.

Машин папье-маше, монокли манекенов,
Реклам холодный жар, искусственный и злой,
Не умирай, мой стих, застенчивая вена,
Побудь со мной.

Так в эпоху глобализации он вслед за другими выносят Россию вперед стихами, хотя газеты неустанно напоминают ему о НЕРЕНТАБЕЛЬНОСТИ ПОЭТИЧЕСКИХ ПУТЕШЕСТВИЙ. Но ПОЭТ нерентабелен лишь до той поры, пока вокруг него, как подле Иисуса Христа, не соберутся двенадцать читателей, живущих в городе, куда он пришел почитать свои и послушать стихи других, нарушая гладь пустоты! Для меня книга Сергея Слепухина пришла в Братск в количестве десяти экземпляров, которые я раздал окружающим меня любителям стихов. Таковых в городе набралось, и они откликнулось на его слово.
Сергей Слепухин поэт и художник. Он активно печатающийся автор в журнально-сетевой периодике и выпускающий, хоть и малые тиражами, книги. Его живопись выставляется в галереях и покупается ценителями. Живописный склад ума соединяется во многих стихообразах отражающих разное видение мира. Как в этом восьмистишии:

Бродя в мечтах без всякой цели
По узким улочкам витым,
Наступишь в луже акварели,
Чей желтый станет золотым.
Не рассуждай о настоящем –
Ты в нём, пока стоит нога,
А время заводью бродящей
Не отторгает берега.

Стихи Сергея Слепухина редактируют жизнь, удаляя из неё с помощью слова все лишне. Благодаря этому окружающий мир не улучшается, но и не ухудшается, а становится полнозвучнее в тишине бытия, где из современной плоти рождается новое слово антиязыка.

*
И манит высь, как мамины колени,
Но каменистей при подъеме скат,
Неразличимы стертые ступени
Небесной лестницы, ведущей наугад.

Как в детстве ты карабкался умело,
Взлетал стремглав, порывист и крылат!
Теперь душа, опережает тело,
Одышливо зовущее назад…

Слепухин несет в себе - глагол Бытия, сжатый до божественного Я. Поэт поёт только самого себя, даже если он пытается пустить пыль в глаза вечности, предоставив алиби для Бога. Для поэта главный закон сохранения Господа – не молитва, а стихи. Поэзия важна тем, что она показывает людям не только то, что не свершилось, но и мимо чего они прошли.


*
На мокром месте облака,
Как дыры в лужах,
И впала бледная щека,
И смех натужен.
Аркан и мал и невелик,
Блазнит темница,
Но не вмещает птичий крик
И птичьи лица.
Подобия самим себе
И нам подобья,
Стекает слюнкой по губе
В земли утробье.

Стихи Слепухина – ежедневная ностальгия по будущему, которое сбывается только в опубликованном виде. Читая его, я убеждаюсь, что надо постоянно больше перечитывать поэта не для узнавания и постижения других, а для понимания самого себя и только себя одного. Но читать, чтобы обмениваться не идеями, а сомнениями, которых в наше время не хватает на всех.

Сумрачный часослов Лимбурги пишут ныне:
Ангелы-истребители, право славящий ор.
Слышишь рокот войны под пятым ребром в пустыне,
Мюзикл на Дубровке, бесланский народный хор?

Родины резкое «р», пыльно от слова «Путин»,
Осип осип, сипит. Осень под сенью спит.
Выродок архетип волком глядит из будет,
Корни в подпол пустил речи чужой общепит.

Не ощущает плотность внекалендарный признак,
Пауз могил отверстых превозмогая тьму,
Вновь обретенное Слово, и отменяется тризна.
Было бы «Аллилуйя» внятно пропеть кому…

Благодаря таким поэтам как Сергей Слепухин будущему не грозит остаться без стихов, в котором бесконечность речи может быть неподвижна, а Бог - бессилен! Но благодаря таким поэтам слово, как атом литературной веры, когда-то где-то в ком-то отзовётся. Скорее всего, там, где будущего нет даже у Бога. В книге «Прощай, Парезия» автор расставил всё по своим местам, но только для себя не смог найти места и потому, даже в наших мыслях, то и дело пропадает без вести, чтобы переписать жизнь, которая проходит быстрее афоризма! Поэтому он использует способность заново переписать и переиздать память в другой жизни, где:

ах вавилона вечный долгострой,
когда един язык и междометья
унифицированы мысли и покрой
до р.х. жаль забыл тысячелетье
как дом союза в вечных облаках
соединенных штатов междуречья
велик Мардук отныне и в веках
и все равны в бесправье и правах
ремесленников лиры и заплечья
,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,,
стропила в небо в задницы богов
под матерок на общечеловечьем
но зиккурат потомству не готов
развалина стыдобище увечье
смеются боги в медных небесах
блошиный цирк на глиняных весах
и подлая гордыня человечья