В Северо-западном районе г. Ставрополя у Иннокентия был алтарь. Он представлял собой вечнозелёный куст неизвестного главному жрецу – Иннокентию вида. За кустом обреталось божество, невидимое глазу обычного человека. Видел его лишь Иннокентий, вернее, знал, что Оно там. У божества не было желудка, но его надо было обязательно кормить. Делать это нужно было каждое утро. И сегодня Иннокентий повторил обычную для него процедуру: он зашел за куст, поорал там и вышел на свет божий, вытирая губы, изрёк: «Ох, плохо же как...». Наш герой подошёл к первому встречному, чтобы узнать ответ на банальный вопрос: какое сегодня число. Узнавать о том, сколько ему лет, как его зовут, и где он провёл предыдущие сутки, Иннокентий не стал. Он справедливо полагал, что случайному прохожему это неизвестно. Однако, остановленный им незнакомец сообщил, что сегодня двадцатьдевятое ноября. Для Иннокентия настал час Х.

            Именно сегодня Иннокентий назначил свидание даме своего сердца. Ведь ей, как средневековый рыцарь, он пел под окном серенады. Правда, песни были, по большей части, неприличного содержания. Но, думал Иннокентий: «Всё равно ж о любви. Значит, можно.».

Так кто же был той самой дамой сердца? Ответим.    Возлюбленной

Иннокентия была Надежда, жившая в переулке Макарова. Дама сердца выглядела немного старше своих лет, любила скандалить с соседями, и умела делать самое главное, что должна уметь любая (!) дама сердца – готовить борщ. Надежда с открытой душой воспринимала все статьи в «жёлтой» прессе. Ещё она любила слушать советы подруг. Одна из них, Людка, в неофициальных кругах Людмила, говорила так: «Надька, я вот сколько помню, в твоей породе все бледномордые. Да и ты ж тоже! Шо деньги тратить на румяна!.. Ты бутылку водки купи, выпей, рожа красная будет!..». Советы подруг для Надежды были как свет маяка для моряков, сбившихся с курса. Проделав эту косметическую процедуру, Надежда ждала Иннокентия.

Что же случилось с нашим героем, читатель? А случилось с ним вот что: Иннокентий, впервые в жизни сходя со ступеней продуктового магазина, торжественно нёс плитку шоколада. В этот момент Иннокентий был похож на спортсмена, несущего олимпийский огонь.

Ещё вчера Иннокентий размышлял так: «Шо ж это такое?». Иннокентий отхлебнул из горлышка, продолжил: «Я же ж ещё молодой мужик! Руки-ноги при мне, котелок тоже варит. Вот, Серёга, и то с бабой, а я что, так бобылём и помру? Хватит!». Иннокентий ещё раз приложился к бутылке. Скорее всего, это действие пробудило в нём мужчину – завоевателя. Он сказал так: «Вот куплю Надьке шоколадку, да и заявлюсь к ней. Поглядим, как она рылом покрутит!». И была ночь, и был день. День двадцатьдевятый осеннего месяца ноября.

Иннокентий был робким, трусливым человеком. Очень робким. И трусливым. Что нужно сделать в этом случае, читатель? Конечно, принять для храбрости. Чтоб уж наверняка перебороть страх, Иннокентий приобрёл пять литров портвейна. Этого количества эликсира храбрости, по мнению Иннокентия, было вполне достаточно. Выпив половину, закусив подарком даме сердца, Иннокентий тоскливо взглянул на содержимое пакета, на брошенную им обёртку от шоколадки, и сказал: «Ничё, ещё три бутылки! К Надьке и так пойдёт.».

Вглядываясь в лица мужчин, Иннокентий заметил в них существенную перемену. Всё дело в том, что наш герой научился читать по лицам. И каждое встречное лицо говорило Иннокентию: «Я только что от твоей Надьки! Она пылкая и страстная!» Заорав во весь голос: «От, Надька, тварь!», Иннокентий ускорил шаг. Толпа сгущалась. Лица любовников Надежды сомкнулись в плотное кольцо Иннокентия, подхватив его под руки, кружили в стремительном бесовском вальсе, выворачивали асфальтовые мостовые, стоящие рядом здания. Всё это перемешалось в сумасшедшем вихре и резко обрушилось на землю, разметав повсюду осколки битого стекла, куски бетона и искорёженное железо.

            Иннокентий проснулся от того, что было холодно. Он открыл глаза, и увидел перед собой бурую массу, которая оказалась кучей недавно вырытой земли. Наш герой поднялся, отряхнулся, и со словами, всё равно я к ней приду, походкой боцмана направился к Надежде. Он долго стучал в железные ворота с облупившейся краской, похожей на чешую крупной рыбы, пока со двора он не услышал голос своей дамы сердца.

– Надька, я пришёл!

– Долго же ты шёл, сволочь!

– Лучше поздно, чем никогда.

– Да уж лучше никогда.

– Ты радуйся, хоть какой-никакой, а мужик!

– Да ты всегда никакой.

С этими словами принцесса Надежда удалилась в свои покои.