Произведение содержит гей-тематику.

 

Уважаемый  читатель.

 

Если Вас привлекают эротические моменты в подобных произведениях, должен вас огорчить. Они здесь есть, поскольку есть в жизни, но их не так много, чтобы стоило ради этого читать такую большую повесть. Меня больше интересуют мысли и чувства героев на непростом пути обретения друг друга, мира и согласия с самим собой. Прошу простить, если они не окажутся созвучными Вашим собственным, поскольку каждому человеку свойственно свое мироощущение и каждое имеет право на существование.

 

Также убедительно прошу Вас воздержаться от прочтения, если Вы пока еще не достигли совершеннолетия.

 

С уважением.

 

Автор.

 

 

 

 

В О З В Р А Щ Е Н И Е

 

 

 

 

            1.

 

 

В Лос-Анджелес пришло утро. 

С океана веял легкий бриз, и слышались крики чаек.  Лучи восходящего солнца играли бликами на поверхности воды, озаряя лица людей, вышедших на берег начать здесь свой очередной день. Их было много, и чем выше поднималось солнце, тем количество их увеличивалось. Кто-то занимался йогой или гимнастикой на прибрежном песке, кто-то совершал утреннюю пробежку вдоль берега, кто-то катался на велосипеде или на роликах. Находились даже такие родители, что бежали, толкая перед собой детские коляски.

Елена Павловна сидела у открытого окна, глядя в сторону океана. С этой тихой улочки его не было видно. Но она просыпалась каждое утро в этот час и вспоминала, как еще совсем недавно они с Гришей садились в машину, доезжали до побережья и вливались в эту жизнерадостную толпу, многим из которой было, как и им, уже за семьдесят.

Но разве думалось об этом, видя приветливые улыбки и счастливые глаза? Ведь именно такой и должна быть старость -  бодрой, оптимистичной, с утренними пробежками под шум прибоя и крики чаек.

Почти всегда их спутниками была супружеская чета Миллер. Они приветствовали друг друга жестами и возгласами, заметив издалека, а, сойдясь, бежали уже в одну сторону вместе. Елена Павловна успевала на бегу обсудить с Самантой все новости, пока их супруги делали то же самое. Так начинался день. Так начиналось превеликое множество дней с тех пор, когда она оказалась в Америке...

            Решение пришло спонтанно. Тогда уезжали многие. Перестройка открыла шлюзы, сдерживающие потоки информации, а новые способы идеологического противостояния еще не вступили в силу. Этот поток увлек многих в разные стороны, и кого-то очень далеко.

            Никогда не помышлявший о таком решении, ее муж Гриша, вдруг, однажды вечером, сложив прочитанную газету, сказал:

            -Слушай, мать. Надоело мне все. Мало мы с тобой отгорбатили на эту систему? Оправдали сполна заботу партии и правительства. На заслуженном теперь, как говорят, отдыхе. Давай проведем его действительно заслуженно...

            Елена Павловна растерялась. Мало того, что она никогда раньше таких слов от Гриши не слышала, самой думать об этом всерьез ей никогда не приходило в голову.

            -Ну, что ты такое говоришь? - отмахнулась она, - Были бы мы молодыми, еще куда ни шло. Подумай сам, кому мы там нужны?

            -Кому мы здесь с тобой нужны?  Подумай сама ТЫ, что нас ждет?

            Он стал приводить примеры ужасной старости родных и соседей. Елена Павловна слушала, охваченная противоречивыми чувствами. Не согласиться с тем, что говорил Гриша, она не могла, поскольку сама все знала, но разом бросить все привычное и устремиться в неизвестность?

            -Гриша, ну представь сам, что нас ждет там практически? Приехали, а вокруг чужие люди, чужая страна, чужой язык, все чужое...

            -Практически? - перебил муж, - А практически будет то же солнце над головой и та же земля под ногами. Только на земле будет нечто другое, благодаря чему, мы сможем быть уверены в своем завтрашнем дне. Мы собираемся там карьеру делать? Миллионерами становиться?  Баллотироваться?

            Она еще в тот момент не могла до конца поверить, что тот говорит серьезно. Однако все дальнейшее показало, что Гриша взялся за дело конкретно, и уже через три месяца в ее руках оказался загранпаспорт с американской визой.

            Их многие отговаривали. Круг друзей и знакомых раскололся пополам. Одни горячо одобряли их выбор и говорили, что сами хотели так поступить, да вот то-то и то-то никак не позволяет, другие клеймили позором и предрекали все возможные и невозможные страдания на чужбине. Однако последние, как она заметила, только утверждали Гришу в принятом решении.

            Елена Павловна поступила так, как привыкла поступать всю их совместную жизнь - положилась во всем на мужа. Единственное, о ком болела душа, так это о дочери. Та только что закончила институт, вышла замуж, родила сына, и очевидно, унаследовала от матери свойство не перечить мужу. А у того были далеко идущие планы, которые он уже начал осуществлять.

            -Поезжайте, - уверенно сказал зять, - но на то, что мы с Татьяной последуем за вами, не рассчитывайте. Можете за нее не беспокоиться. Я сделаю все, чтобы моя жена и дети имели все. Но имели здесь, на своей родине. Тем более, что сейчас тут для этого самое подходящее время. Деньги валяются пачками прямо под ногами. Надо только не полениться нагнуться, чтобы их поднять...

            И он не ленился. Собирали чемоданы все вместе. Она с Гришей за океан, а дочь с мужем - в Москву, где зять уже купил землю и строил благоустроенный коттедж недалеко от города.

            Таня сдержанно отнеслась к решению родителей:

            -Зря вы все это затеяли, - сказала она, опустив глаза, - У Руслана большие связи, мы бы и вас за собой перетащили. Москва - это тоже другое государство...

            -Дай вам Бог, - отрубил Гриша, - Мы от тебя не отрекаемся и всегда придем на помощь, если твой Руслан опалит крылья. Не подумай, что желаю вам этого, но я тоже когда-то взлетал довольно высоко...

            Единственный, кто был искренне доволен, так это их четырехлетний внук:

            -Вы будете моими американскими бабушкой и дедушкой? - восторженно восклицал он, по-детски радуясь такому необычному обретению.

            Первое время на американской земле Елену Павловну не покидало ощущение какой-то раздвоенности. Ее постоянно преследовало чувство вины перед близкими за то, что она их бросила. Ей казалось, что с ними непременно должно что-то случиться, и она не сможет помочь. Телефон, а позднее Интернет, стали единственными ниточками, связывающими ее с теми, печалью и радостью кого она жила.

            Елена Павловна сторонилась соседей, ей не нужны были барбекю и пати, ей хотелось только спать. Почему-то здесь именно эта потребность вылезла на первый план и стала такой насущной, как будто она не успела насладиться ею всю прожитую жизнь.

            Потом появились первые русские подруги. Обрела она их в колледже, где изучала незнакомый ей доселе английский. Они делились друг с другом наболевшим, понятным и пережитым только ими, и вряд ли кто-либо еще в мире мог бы их понять.

            Были совместные прогулки, был океан, к которому она ощутила горячую привязанность, и как-то совсем незаметно стало нормой не влезать на девять месяцев в теплую одежду. Покупалась масса другой одежды, львиная доля которой потом отсылалась в Россию. Радостные голоса в телефонной трубке дочери и внука, после получения очередной посылки, создавали у Елены Павловны чувство выполненного долга, и она все больше убеждалась в справедливости  слов мужа, что для того, чтобы просто жить, в Америке есть все условия.

            У нее настала вторая молодость. Каждое утро они с Гришей встречали на берегу океана. Сначала совершали бодрящую пробежку, а потом неторопливо прохаживались по берегу, погружая ноги в теплую соленую воду. Возвращались, взявшись за руки, как молодые влюбленные. Как молодые гонялись друг за другом на новеньких автомобилях, путешествовали, посетив множество интересных и красивых мест.

            -Ну что, мать? - спросил как-то Гриша, - Жили бы мы с тобой так в России? Ты все еще сомневаешься в правильности выбора?

            -Гриш, за Таню душа болит, - ответила она, - Если бы они с нами были...

            -Насильно мил не будешь, - вздохнул тот, - Нравится жить в тюрьме, пусть живут.

            Несколько раз они путешествовали по Европе, а спустя восемь лет, все-таки решились проведать дочь и внука. Те все это время вполне удовлетворялись подарками, и ни сами не напрашивались в гости, ни к себе не приглашали.

            После долгого отсутствия, Москва настолько поразила Елену Павловну, что ей показалось, она видит ее впервые.  Попали они в самый пик дороговизны, постперестроечной нищеты и беспредела.  Однако нищета одних, успешно сочеталась с расцветом других. Зять с гордостью показывал только что приобретенную квартиру, возил в коттедж за город, с которого началось их "покорение" Москвы.

            -Ну и что? - усмехнулся он, развалившись за рулем Мерседеса, мчавшего их по Рублево-Успенскому шоссе, - Не хуже, чем у вас в Америке?

            Елена Павловна промолчала. Она почувствовала, что ее впечатления от вездесущей грязи, от колючих взглядов прохожих, от озлобленности, прорывающейся в людях на каждом шагу и от всего другого, что бросилось ей в глаза по ту сторону заборов с охраной, за которыми протекала жизнь ее близких, прозвучат сейчас полным бредом в ушах этого человека.

            "Да и поймет ли он вообще, о чем речь? - задала она вопрос сама себе, - Они, наверное, и улиц-то не посещают..."

            Как бы в ответ на ее мысли, зять сказал:

            -От домработницы мы, правда, отказались, Танюше приходится самой управляться. Но это временно. Да и не тяжело ей. Все, что надо, нам привозят. Но от повара при моем аппетите, она сказала, ни за что не откажется...

            Он самодовольно захохотал.

            -А ведь вспомните, Елена Павловна, - продолжал зять, - кем я был десять лет назад, когда мы с Таней познакомились? Голь нижегородская. Остался бы там, спился бы, как отец. Это Москва! Да еще малость сообразительности. Ваша Америка мне для этого не нужна...

            "Это уж точно, - подумала она, глядя на Rolex на его запястье и пальцы, унизанные золотыми перстнями, - Хотя, мне ли его осуждать? Что мы с Гришей сами сделали для страны, которая обеспечила нам достойную старость? Приехали и пользуемся всем, что создано другими, как трутни. А этой отдали всю жизнь, силу, здоровье и энергию, чтобы теперь такая вот голь потребляла все блага, снисходительно посмеиваясь над теми, кто им все это дал..."

            С тяжелым сердцем покидали они с Гришей детей, хотя за них нужно было только радоваться. Единственно, кто утешил Елену Павловну, был двенадцатилетний внук. В его глазах пока еще не было того, что было у зятя и появилось у дочери.

            -Присылайте Лешу учиться к нам, - предложила она.

            -Зачем мы будем вас обременять?  Мы достаточно обеспечены, - снисходительно поморщился зять, - Есть специальные программы. Он у нас в Англии учиться будет...

            Елена Павловна поняла, что они с Гришей в этом доме просто гости. Причем, даже не такие нужные и желанные, как, очевидно, бывающие здесь другие...

            Этот визит остался единственным, когда она видела близких воочию. Все последующее общение происходило по Скайпу и вполне удовлетворяло всех. Леша, правда, навестил их через десять лет, совершая свадебное путешествие со своей молодой невестой, но останавливались они в отеле. Их с Гришей "one bed room" показался им непрезентабельным.

            -Жаль, бабуль, что вы уехали, - сказал он при прощании, - Мы сейчас новый коттедж построили, старый вам бы отдали. Что бы вам еще с дедом было нужно?

            "А ведь действительно - что? Зато были бы рядом." - с грустью подумалось ей тогда.

            -Не думай о них, мать, - сказал Гриша, - Они всем довольны, мы всем довольны, радоваться надо. А то, что друг другу не нужны стали... Хуже было бы, если бы нас куском хлеба попрекали.

            Елена Павловна согласилась с мужем, как соглашалась всегда. И все остальное у них здесь было как всегда. Не было только постоянных житейских трудностей и неуверенности в завтрашнем дне.

            Чтобы окончательно привести в порядок свой образ жизни, Елена Павловна стала частным образом давать уроки музыки, а Гриша помогать ухаживать за садом соседу. И не потому, что они нуждались в деньгах. Просто они привыкли всегда что-то делать, и праздная жизнь не могла быть для них счастливой. 

            Так пролетели еще десять лет.

            Смерть Гриши выбила из-под ног Елены Павловны почву. Вернулись те чувства, которые владели ей, когда она впервые попала сюда. Все вдруг стало чужим, потеряло свою привлекательность и опять жутко захотелось спать. Спать день и ночь. Просыпаться, чтобы справить естественные надобности, поесть и опять заснуть.

            Дети на похороны не приехали. Единственно, с кем она могла хоть как-то разделить свое горе, была эмигрантка Ольга с чем-то похожей судьбой. Та тоже приехала сюда пенсионеркой, но только вдовой, едва похоронив четвертого мужа.

            -Подруг, кончай сопли на клубок наматывать, - со свойственной ей беспардонностью заявила та, уже основательно расслабившись, когда они по русскому обычаю встретились помянуть на сороковой день Гришу, - Грише твоему, пусть земля ему будет пухом, теперь не поможешь. Ты себя пожалей!  Одна, одна... Да лучшие годы моей жизни - это те, что я прожила одна! Сама себе хозяйка, никому не угождать, ни от кого не зависеть. Тебе развлекухи мало? Я за тебя возьмусь, вот увидишь...

            И она бралась. Не оставляли и другие. Только это мало утешало Елену Павловну. Она чувствовала, что с уходом Гриши, от нее ушло самое главное, чем она жила всю жизнь - быть кому-то нужной.

            На некоторое время спасательным кругом стали ее ученики, но и это скоро ушло, поскольку здоровье все чаще стало напоминать о том, что она основательно подзабыла, оказавшись здесь - о возрасте. Спустя несколько лет, занятия пришлось оставить.

            Американская медицина не оправдала надежд, которые она на нее возлагала. А может быть, настал момент, когда любая медицина уже бессильна. Сначала Елене Павловне стало трудно совершать поездки на автомобиле, а потом уже и ходить. Болезнь развивалась стремительно и неумолимо. Вот уже она без посторонней помощи не смогла выходить из дома, и это место у окна стало ее постоянным местом созерцания и раздумий.

            Она смотрела на пальмы, на ровные чистые улицы, на аккуратно подстриженные кустарники и цветочные клумбы, а в глазах возникали покосившиеся неровные дощатые заборы родной деревни. Елена Павловна готова была все отдать только за то, чтобы хотя бы еще раз увидеть крутой откос к маленькой речушке, по которому девчонкой сбегала босиком летом и съезжала на санках зимой. Чтобы прибежать с морозца в натопленную избу и напиться горячего чая с малиновым вареньем. Чтобы бабушка почитала на ночь сказку, и она долго лежала, укрывшись стареньким заплатанным одеялом, прислушиваясь к ветру за окном, в завываниях которого ей слышались таинственные голоса сказочных персонажей.

            "Неужели? - с мучительной тоской думалось ей, - Неужели это никогда не повторится?"

            По щекам текли слезы, а воспоминания продолжали приходить и приходить, отзываясь тяжкой душевной мукой. Они мелькали в сознании, как кадры кинохроники...

            Город Горький, где она училась в институте и где когда-то встретила Гришу. Их маленькая комнатка в старом доме возле Канавинского рынка и новая квартира в Сормово, где родилась Танюша. Этот знакомый до каждого камешка город... Покровка и Казанский съезд, набережная и Бурлацкая слободка, длиннющие мосты и кремль на вершине волжского откоса. Памятник Чкалову, откуда открывался вид на Волгу, завораживающий необъятной ширью русских просторов...

            А слезы все текли и текли.

            -Увидеть... Увидеть... - беззвучно шептали ее губы, - Увидеть, и тогда умереть...

            Самое большее, что желала себе в такие минуты Елена Павловна, это умереть на той земле, где родилась.

            Сегодня стало очевидно, что этот момент не за горами.

            Медсестра, что приходила утром осматривать и мерить давление, вчера сказала, что по результатам анализов ей необходима госпитализация для срочной операции. Приходивший сегодня врач подтвердил это. Он еще что-то много говорил на так и не ставшим для нее родным языке. Несмотря на все усилия, через два десятка лет он так и остался у нее на "магазинном" уровне.

            -Вам не о чем беспокоиться, - заверила с улыбкой сестра, - Вы пенсионерка...

            Она это знала и не беспокоилась. Но какая медицинская страховка способна покрыть душевную боль?

            Раздался знакомый стук в дверь. Это пришел работник из социальной службы.

            -Здравствуйте, - возник на пороге подтянутый улыбающийся мужчина лет сорока, - Как наши дела?

            Мужчина был тоже русским. Он ходил к ней уже почти десять лет, и каждое его появление было маленькой радостью. Даже свойственная здесь абсолютно всем, улыбка на его лице выглядела как-то искренне и душевно.

            -Здравствуйте, Виктор, - ответила Елена Павловна, промокнув слезы, - Спасибо, хорошо. Как вы?

            Так здесь было принято.

            "I`m fine. Thank you. And you?"

            "Very well. Thanks..."

            Даже, если у тебя кто-то умер, "I am fine". Разве может быть иначе? Хотя, с другой стороны, кто, действительно, может в таком случае помочь? Кто способен проникнуться твоим горем, как своим собственным? А, стало быть, зачем кому-то это знать? Наверное, так правильнее...

            -Что будем кушать? - осведомился тот, подходя к плите и открывая холодильник.

            Виктор всегда приносил в дом уверенность своими свободными и в то же время корректными манерами, и умел все сделать так, что из его рук было приятно принимать помощь.

            "Вы своим делом в жизни занимаетесь, Виктор", - сказал ему Гриша, когда тот впервые появился в их доме.

            И сейчас она могла бы сказать то же самое. Виктор ничуть не изменился за эти годы, как и их отношения, оставшиеся на том же вежливо-корректном уровне.

            Виктор бросил взгляд на стоящее в углу кресло на колесах - ходить по улице ногами Елена Павловна уже не могла.

            -Давайте покушаем и отправимся на прогулку. Саманта ждет вас на углу Санта Моники,- с улыбкой сказал он, - Я заверил, что мы прибудем через полчаса.

            Елена Павловна равнодушно позавтракала. Наверное, что-то насторожило Виктора в ее поведении, потому что его взгляд выразил озабоченность:

            -У нас что-то не в порядке?

            -Виктор... - обратилась к нему Елена Павловна, и голос ее дрогнул.

            -Какие проблемы? - вежливо поинтересовался тот.

            -Проблема одна... Я отжила свой век.

            Слова сорвались помимо ее воли, и она поспешила сладить оплошность:

            -Я понимаю, в ваши обязанности не входит утешать меня, но... Поймите меня правильно. Мне просто больше не с кем...

            Губы ее задрожали, и она уже не могла сдержать слез.

            -Не стесняйтесь, я вас охотно выслушаю, - сказал Виктор, придвигая стул и усаживаясь рядом, - Откуда у вас такая уверенность?

            -Приходил врач... Анализы, операция... Я же все понимаю сама.

            -Ну, не следует делать таких скоропалительных выводов и впадать в уныние...

            -Виктор, мне не это страшно, - перебила его Елена Павловна, - Когда-то это должно случиться, да и жизнь после смерти Гриши стала мне не в радость. Наверное, так будет лучше. Мне тяжело умирать одной на чужбине.

            -У вас есть дети?

            -Есть. И дочь и внук, а теперь уже и правнук, которого я никогда не видела, кроме как по Скайпу, и не увижу.

            -А вы сообщили им о том, что сказал врач?

            -Мне кажется, это незачем. Они не приедут. И виновата в этом я сама. Не надо было бросать их.

            -Вы оставили их в трудную минуту?

            -Так сказать нельзя. Мы с Гришей предлагали им перебраться к нам, но они предпочли остаться в России.

            -Вольному воля, - пожал плечами Виктор, - В чем же вы видите свою вину?

            -Не знаю. Но мне кажется, я не должна была так поступать. Если сейчас вернуться в прошлое...

            -В прошлое возвращаться не надо, - мягко, но уверенно перебил Виктор, - Хотя бы потому, что оно никогда не будет таким, каким вы его помните. А что касается вашего чувства вины, то есть хорошее средство - покаяние.

            -Что вы под этим подразумеваете?

            -Искренне покаяться, признать свою неправоту перед собой и перед Богом.

            -Но я не хожу в церковь... Даже здесь не приобщилась, хотя делала попытки. И это тоже угнетает меня.

            -А что вам помешало приобщиться?

            -Пошли мы с Гришей в православную церковь, - Елена Павловна назвала адрес, - Но попали в такую атмосферу, как будто не уезжали... Чем больше я туда ходила, тем больше задавалась только одним вопросом - зачем эти люди сюда приехали?

            -Ну, этот приход не единственный, - возразил Виктор, - В Америке много церквей и общин всех возможных конфессий, это не главное. Главное - не чувствовать себя отвергнутой Богом. А Он не отвергает никого, приходящего к Нему, на каком бы этапе жизни это ни произошло. Если хотите, я отвезу вас в субботу на исповедь в свой приход. Я подготовлю батюшку, расскажу о вас, а вы подготовьтесь сами.

            -Как?

            -Расскажите все, в чем чувствуете себя виноватой. Все-все. И помните при этом, что рассказываете не священнику, а Богу.

            -Может быть, вы...

            -Я вас охотно выслушаю просто, как человек, - мягко улыбнувшись, сказал Виктор, беря ее за руку и одновременно выключая другой рукой телефон,- Одно другого не исключает и не заменяет. Только каяться передо мной не надо, я не достоин этого...

            Саманта так и не дождалась в тот день своей подруги, поскольку разговор Виктора с Еленой Павловной затянулся до обеда.

            -Я не вижу вашей вины перед дочерью и внуками, - сказал Виктор, разогревая обед, - Вы сделали свой выбор, а они свой. А что касается вашего отчуждения... Мне думается, оно возникло бы в любом случае, поскольку к этому были причины, как с их, так, конечно, и с вашей стороны. Мой вам совет, попросите прощения у дочери. Может быть, когда-нибудь и у нее возникнет такое желание. Печально, что близкие люди оказываются так далеки друг от друга. Я имею в виду не расстояние в милях.

            -Спасибо вам, - искренне сказала Елена Павловна.

            -Не за что, - отозвался Виктор, - Ведь иногда бывает нужнее всего, чтобы тебя просто услышали.

            -Виктор, - поколебавшись, обратилась к нему Елена Павловна, - Простите меня, и если хотите, не отвечайте. Но вы тоже русский, и как я почувствовала, очень душевный человек. У вас есть семья, дети?

            -К сожалению, нет, - сдержанно ответил Виктор.

            -И вы никогда не были женаты? Простите, что я так беспардонно расспрашиваю, но…

            -Я понимаю, что вы это делаете, сопоставляя со своей судьбой, - перебил ее Виктор, - Нет. Так сложилось, что не был.

            -А родители живы? Вы приехали сюда с ними?

            -Нет. Отца я похоронил еще в ранней молодости, задолго до приезда, а мама скончалась не так давно, но она оставалась в России.

            -Она там, а вы… У вас что-то случилось, что вас вынудило покинуть родину?

            -В двух словах не скажешь, но это решение далось мне не просто.

            -Простите, я задаю бестактные вопросы. И вы… Вы здесь совсем один?

            -Не совсем…

            Виктор внимательно посмотрел на Елену Павловну, как бы что-то решая про себя:

            -Я мог бы вам рассказать подробно, только... не совсем уверен, что это нужно, и что вы меня поймете.

            -Простите меня еще раз, но я не из любопытства спрашиваю. Мне захотелось сравнить это со своими чувствами...

            -Ну что же, могу с вами поделиться. Хотя то, что вы услышите, вряд ли окажется для вас сравнимым, - подумав, ответил Виктор, - И вряд ли после этого вы будете воспринимать меня так, как раньше. Но если вы настаиваете... Только, давайте сначала закончим обед.

 

 

 

 

2.

 

 

            Москва засыпала.

            Виктор любил работать поздние "вечёрки".  Сова по натуре, он любил подольше поспать, да и работать ночью было значительно легче. Развоз вечернего "давильника" занимал один оборот, после чего пассажиров в вагоне почти не было.

            Припозднившиеся привыкли и к долгому ожиданию, и к изменению маршрутов, поскольку многие трамваи уже спешили в депо, да и усталость минувшего дня делала их более спокойными. Правда, попадались пьяные, но Виктор умел договариваться с такими легче, чем с качающими права, как он их называл про себя, "интеллигентами от слова телега" или "пролетариями с выражением лица".

            На Семеновской вошли пятеро и так же дружно покинули вагон на Фортунатовской. Виктор тронулся и сладко потянулся - от конечной было ехать уже в депо.

            Подъезжая к разворотному кольцу, он глянул на часы, отметив восемь минут нагона. Стало быть, минут пятнадцать может постоять - везти в депо большой нагон было чревато рапортом, да и отправляться раньше, учитывая, что его трамвай сегодня последний, Виктор не хотел. Зачем? Чем сидеть в прокуренной диспетчерской, ожидая ночной развозки по домам, лучше постоять здесь, в лесу, куда почти не долетал шум большого города.

            Виктор заехал на кольцо и остановился сразу на остановке под посадку. Сажать в час ночи было все равно некого. Он не стал выключать управление, как  требовала инструкция, поскольку вероятность появления ревизора равнялась даже не нулю, а некоему числу со знаком минус, и ступил на заснеженную землю.

            Виктор любил это место. Особенно весной. Рельсы очерчивали петлю на окраине большого парка. Вокруг стояли могучие деревья, сверкали капли росы на траве, пели птицы, пробивались сквозь кроны лучи только взошедшего солнца, и на душе становилось спокойно и радостно. Казалось, он встал сегодня в половине третьего ночи и приехал сюда не по обязанности, а чтобы не пропустить этот рассвет. И пусть не выспался, пусть встанет с этого кресла через десять часов с гудящей от напряжения головой, пусть нахамят пассажиры, пусть потреплют нервы ревизоры, пусть будут стычки с диспетчером, пусть будет все, что будет. Он ложился на траву и смотрел в чистое небо, заряжаясь защитной энергией на весь свой суетный и нервный рабочий день.

            Но сейчас земля была покрыта снегом, а  тишину нарушал только гул ветра в обнаженных стволах, да едва различимый отсюда шум от проходящей за парком дороги.

            Прогремел по линии "закрывающий" от кольца на Шестнадцатой парковой. Виктору следовало отправиться раньше него, но он не торопился. Нагон свой он и так привезет, а поедет попозже, может, подхватит кого-нибудь, потерявшего надежду дождаться последнего трамвая.

            Неожиданно послышались отдаленные звуки из глубины темного парка. Виктор прислушался. До его слуха донеслись голоса, треск ломаемых веток и скрип снега. Звуки нарастали. Без сомнения, кто-то приближался к его одиноко стоящему среди леса ярко освещенному вагону. И этот кто-то был не один...

            "Может, рвануть от греха?" - подумал Виктор, но было уже поздно.

            Из парка на линию вышли гуськом четверо подростков. Они огляделись по сторонам и бегом бросились к стоящему трамваю. Виктор успел отойти от вагона довольно далеко и решил сначала понаблюдать. Он понимал, что встреча неизбежна, но хотел догадаться, что его ждет.

            Подростки подбежали к вагону и залезли внутрь. Один сунулся в кабину водителя, и не обнаружив там никого, что-то сказал остальным. Они сгрудились возле нее все, а самый смелый уселся на водительское место.

            Виктор вздохнул и направился к вагону. Это было самое неприятное изо всего, что могло быть. От таких можно было ждать что угодно. Не испытавшие еще в жизни ни страданий, ни боли и лишенные чувства любви, способны на самую страшную жестокость. Виктор пошел готовый ко всему. На помощь среди ночного леса надеяться было тщетно. Главное в таких ситуациях, взять сразу верный тон и не показать, что чего-то боишься...

            -Может, вместо меня поедешь? - спокойно спросил он, останавливаясь перед открытой дверью.

            Подростки, как по команде, повернули головы. Им было лет по шестнадцать-семнадцать. Слегка замутненные хмелем глаза смотрели злобно и настороженно.

            -Могу... -  протянул тот, что сидел на водительском месте.

            -Можешь? - усмехнулся Виктор.

            -Не, шеф, а чё за дела-то? - задиристо проговорил второй слегка заплетающимся языком, - Чё не едем-то?

            -Время выйдет и поедем, - как о само собой разумеющемся сказал Виктор и не спеша взглянул на часы, - Если торопитесь, тут метро недалеко. Вприпрыжку еще успеете...

            -А мы доехать хотим до метро, - сказал тот, что сидел в кабине.

            Двое других молчали, но по глазам было видно, что достаточно маленькой искорки, чтобы переполняющая их неокрепшие души злоба, вырвалась наружу ярким пламенем. К тому же, было заметно, что все четверо возбуждены чем-то помимо спиртного.

            -Хозяин - барин... - пожал плечами Виктор.

            Он поднялся в вагон и шагнул в кабину.

            -Ты встань-ка, - спокойно, но твердо сказал он сидящему на водительском месте, - У меня это, наверное, все-таки лучше получится...

            Парень лениво поднялся и шагнул в вагон. Виктор сел на свое место, закрыл двери и тронулся. Все четверо продолжали стоять в дверях кабины, но он спокойно занимался своим делом, как бы не замечая их. Вот и поворот под Окружной мост, дальше линия шла по освещенной улице.

            "Здесь в случае чего уже будет легче" - подумал Виктор и бросил взгляд в зеркало на ребят.

            Они о чем-то шептались, подозрительно косясь на него.

            -Слышь, шеф, - грубовато обратился к нему второй, судя по манерам - негласный лидер, - Ты только поосторожнее будь насчет ментов. А то...

            -Каких ментов? - перебил его Виктор, - Где ты их видишь?

            -Я говорю, если спрашивать про нас будут. Скажешь, никого не видел. Понял? А то мы тебя найдем в случае чего...

            -А чего им про вас спрашивать-то? - поинтересовался Виктор, как бы не расслышав последней фразы.

            -Много будешь знать, скоро состаришься, - последовал ответ с многозначительными интонациями.

            -Да больно нужно мне, - отмахнулся Виктор, - Наше дело не рожать. Сунул, вынул и бежать... Семеновская. Метро там...

            Он остановил вагон и открыл дверь.

            Парни вышли на улицу.

            -Смотри, я тебя предупредил, - напомнил лидер, исподлобья смотря на Виктора и демонстративно поигрывая чем-то массивным в кармане куртки.

            Виктор ничего не ответил и тронул вагон, на ходу закрывая дверь. Он снизил скорость под стрелку и уже успел нажать кнопку, чтобы перевести ее по маршруту, но у самого пера, неожиданно сам для себя, дал по тормозам и схватил ломик. Переведя стрелку вручную, Виктор вскочил в кабину, и крутанувшись через кольцо по Малой Семеновской, погнал вагон обратно.

            Пассажиров на остановках уже не было, и он довольно быстро оказался на кольце.

            Поставив вагон за кустарниками в самой темной части, Виктор выключил свет, закрыл кабину и отправился к тому месту, где выбрались из леса парни.

            Нашел он его быстро. Те перли напролом, а не по дороге, и тропинка следов ярко выделялась в лунном свете на фоне чернеющего леса. Вскоре впереди показались огни освещенной аллеи. Следы вывели Виктора прямо на нее.

            Аллея была совершенно пуста, стояли лишь засыпанные снегом скамейки. Здесь снег был притоптан, и определить, откуда пришли парни, было невозможно.

            Виктор прошел метров двести в одну сторону, в другую, но не обнаружил ничего, что могло бы привлечь внимание. Он остановился и взглянул на часы. Стрелка уже перевалила за полвторого.

            "Ничего не поделаешь, надо ехать" - подумал он и направился искать место, где вышел на аллею.

            Виктор не запомнил ориентира и поэтому внимательно глядел под ноги, надеясь увидеть свои следы в сугробе, тянувшемся вдоль аллеи. Вот, кажется, и они. Он нагнулся, чтобы получше разглядеть, и увидел то, чего не заметил, когда выходил из леса. На утоптанном снегу, слабо освещенным светом стоящего в отдалении фонаря, выделялись капли крови.

            Виктор еще раз огляделся. Напротив темнела запорошенная снегом скамейка. Не видя рядом ничего другого, на что еще можно было обратить внимание, он подошел  и заглянул за нее, сразу поняв, что сделал это не напрасно. Между сугробом и скамейкой на снегу лежал человек. Он лежал так, что заметить его с аллеи было практически невозможно. Снег вокруг был тоже испачкан кровью.

            Дело принимало нешуточный оборот, и Виктор уже успел обругать себя последними словами за то, что ввязался в него. Однако наклонился над лежащим и нащупал пульс. Человек пошевелился и слабо застонал. Решив, что теперь уже терять нечего, и во всем положившись на судьбу, Виктор взял его за плечи и выволок на свет.

            Это был молодой парень лет двадцати. Лицо его было окровавлено, а глаза смотрели с испугом.

            -Живой?- спросил Виктор, наклоняясь.

            Парень молчал, не отводя взгляда.

            -Встать можешь?

            Парень сделал попытку подняться, но тут же застонал и опять повалился на снег.

            -Ну-ка, давай, давай, - Виктор взял его за плечи, - Замерзнешь здесь до утра к бениной матери...

            Ему удалось поднять парня, но тот тут же повалился на скамейку, вытянув вперед ноги.

            В свете фонаря Виктор рассмотрел его. У парня было красивое лицо, из-под съехавшей на затылок вязаной шапки выбивались светлые, чуть вьющиеся, волосы.  Под расстегнутой и разорванной на плече добротной кожаной курткой виднелся красивый шерстяной свитер, длинные ноги были обуты в остроносые сапоги, поверх коротких голенищ которых виделись белые носки, а из-под джинсов торчали тоже белые трусы с надписью Сalvin Clein по широкой резинке.

            Виктор вспомнил, как ему рассказывал однажды подгулявший пассажир милиционер, что найдя неопознанный труп, они в первую очередь смотрят, какие на нем трусы, чтобы определить круг розыска. Следуя этой логике, парня надо было отнести к иностранцам или к фарцовщикам, поскольку ни на ком раньше Виктор таких трусов не видел. Да и в магазинах они тогда еще не продавались, а отличать кооперативную "фирму" от настоящей, он умел.

            -Да... Сильно они тебя, - проговорил Виктор, оглядывая парня, - Четверо малолеток?

            Парень молчал, все так же глядя на него ничего не выражающим взглядом.

            Виктор нагнулся, и зачерпнув ладонью горсть снега, начал отмывать окровавленное лицо парня. Верхняя распухшая губа продолжала кровоточить.

            -Вставай, - скомандовал Виктор, - Вставай и пошли.

            Парень послушно зашевелился. Виктор закинул его руку себе на плечо, и пошатываясь, они побрели по тропинке к стоящему на кольце трамваю. Парень молчал и ни о чем не спрашивал. Он только постанывал немного, и чувствовалось, что каждый шаг дается ему с трудом.

            Вот и замерший на кольце темный вагон. Виктор ногой распахнул заднюю дверь и усадил парня в угол. Потом включил свет, принес из кабины аптечку и еще раз промыл ему лицо, заклеив пластырем кровоточащую губу. Парень позволял все это делать, ничего не говоря и безучастно смотря перед собой.

            -Ну, держись, - сказал Виктор, посмотрев на часы, - полетим со скоростью звука...

            Он сел за управление, выехал с кольца и безжалостно втопил до пола ходовую педаль контроллера. Виктор мчался, притормаживая лишь на кривых и у светофоров, продолжавших свой монотонный труд на пустых заснеженных улицах. У Семеновской он заметил бегущих к остановке троих людей - мужчину с женщиной лет сорока и парня.

            "Хоть всю ночь напролет езди и будешь кого-то возить", - подумал Виктор, но все-таки затормозил.

            -Спасибо, водитель, - сказала женщина, залезая в вагон, - Думали такси остановить, а тут вы, откуда ни возьмись...

            -Куда вам? - перебил ее Виктор.

            -До Новых домов.

            -Тогда через Соколинку поеду. Я отработал, вагон идет в депо.

            -Давай, жми, - согласился мужик.

            -А вам? - спросил Виктор парня.

            -До Сортировки вообще-то, - отозвался тот, - Но поезжайте, я там лучше пройду остановку. Через Соколинку скорее будет...

            "Только бы нигде пути не ремонтировали",  - думал Виктор, внимательно глядя на стремительно несущиеся под вагон рельсы незнакомой линии.

            Не забывал он и поглядывать в зеркало на окровавленного парня. Тот сидел, прикрыв глаза, и его тело раскачивалось в такт бросаемого из стороны в сторону от большой скорости вагона.

            -Вот это да, - восхищенно сказал мужик, выходя на Авиамоторной, - Что бы вы и днем так ездили...

            На Абельмановской не сработала стрелка. Виктор вышел перевести ее вручную и заметил бегущих от ресторана троих подвыпивших кавказцев.

            -Куда, куда?! - закричал он им, - Это не такси, это трамвай. Вы что, не видите?

            -Слушай, дарагой, - заговорил кавказец, обдавая его запахом перегара, - Прашу тэбя, как друга, довези до Павелецкого вокзала! У мэня сегодня праздник. Это вот мои друзья...

            -Садитесь, - кивнул Виктор, поскольку другой дороги до депо, кроме как мимо Павелецкого, все равно не было.

            Но кавказец истолковал его сговорчивость по-своему.

            -Спасибо тэбе, дарагой! - воскликнул он, кладя на пульт пятьдесят рублей.

            "Щедро, - усмехнулся про себя Виктор, не пускаясь в объяснения, - Как награда мне в утешение..."

            Всю дорогу кавказцы продолжали громко разговаривать на своем языке, поминутно хохоча при этом.

            Вот и Павелецкий.

            -Выходим, - крикнул Виктор, высунувшись из кабины.

            -Спасибо, дарагой! - воскликнул тот, что отблагодарил, подходя к кабине, - У тэбя там сзади какой-то савсэм уставший сидит.  Помочь не надо разобраться?

            -Не надо, он смирный, - улыбнулся Виктор.

            Не доезжая остановки до депо, Виктор остановил вагон и подошел к парню:

            -Выходи. В депо с тобой заезжать нельзя.

            Тот поднял свой безучастный взгляд. Виктор опять, как в лесу, закинул его руку себе на плечо и выволок на улицу, усадив на ступеньки крыльца закрытого уже магазина.

            -Где тебя носило? - набросилась на Виктора составительница, - Все уже заехали давно, тебя одного ждем...

            -От Семеновской движение закрывал...

            -Ты через Рязань от Семеновской ехал?

            -Вагон исправный, куда?- не вдаваясь в объяснения, спросил Виктор.

            -Оставляй здесь, без тебя поставим. Вся выгонка уже прошла. Исправный... В следующий раз рапорт напишу, будешь знать. Попробуй мне заедь теперь раньше времени...

            Виктор пошел в диспетчерскую.

            -Я уже искать тебя хотела, - сказала диспетчер, принимая путевку.

            -На Ильича пантограф на крючок сел под мостом, - ответил Виктор, - Барабан заклинило, полчаса волохался...

            -Заявку написал?

            -Исправный, сам все сделал.

            -Почему не позвонил?

            -Тогда бы я утром приехал. Развозка ушла?

            -А что, тебя должны были ждать до посинения?

            -Могли бы и подождать.

            -В следующий раз звонить будешь! Еще недоволен...

            Виктор вышел на улицу и дошел до остановки, где оставил парня. Тот все также сидел на ступеньках, обмякнув телом и уткнув голову в колени.

Заметив приближающееся такси, Виктор вскинул руку.

            -Куда? - спросил, притормаживая, водитель.

            Виктор назвал адрес.

            -Сколько? - последовал вопрос, несмотря на то, что такси было государственным.

            -Пятьдесят, - щедро возвестил Виктор.

            -Садись, - раздалось радушное приглашение.

            Виктор подошел и поднял парня со ступенек.

            -С ним не поеду, - послышался голос из машины.

            -Он не пьяный и я за него отвечаю, - твердо сказал Виктор, по-хозяйски распахивая заднюю дверь.

            Водитель недовольно крякнул, но позволил усадить парня:

            -Пусть только наблюет мне здесь...

            -Не наблюет. Поехали, - отрезал Виктор.

            Всю дорогу все трое молчали.

            Возле дома Виктор вытащил парня. Тот уже обрел способность идти самостоятельно, сильно хромая и пошатываясь при этом.

            -Раздевайся, - приказал Виктор, когда они вошли в квартиру.

            Пока парень медленными неловкими движениями, постанывая, снимал с себя одежду, Виктор постелил на диван чистую простынь, положил подушку и вытащил из шкафа запасное одеяло. Когда он вышел в коридор, парень стоял в одних узких белых трусах с надписью Сalvin Clein. Его стройное тело было так же красиво, как и лицо. Парень недоуменно смотрел на Виктора. Казалось, он не понимал, как здесь очутился и что его ждет.

            -Иди сюда, - сказал Виктор, подводя его за плечо к дивану.

            Парень послушно подошел.

            -Ложись.

            Тот послушно лег на бок, слегка согнув колени. Виктор прикрыл его одеялом и выключил свет.

            -Спим, - завершил он, ложась на свою кровать.

            Ночь прошла неспокойно. Утомленный работой и происшедшим, Виктор мгновенно уснул, но несколько раз просыпался от стонов, доносящихся с дивана. Один раз он даже встал, включил свет и подошел к лежащему парню.

            -Ты как? - спросил он, - Совсем плохой? Может, скорую вызвать?

            Парень молчал, и по глазам его нельзя было понять, что он хочет.

            -Горе мне с тобой, - проворчал Виктор, опять укладываясь, - Позови, если что...

            Он уснул крепко, лишь когда в доме напротив стали зажигаться окна.

            На работу было идти опять в вечерку, и Виктор позволил себе поваляться в постели до половины второго. Парень тоже спал.

            Наконец Виктор встал, принял душ и отправился на кухню разогревать обед. Уже успел вскипеть чайник, когда из комнаты донесся стон. Виктор подошел к двери и заглянул туда. Парень лежал на полу рядом с диваном. Очевидно, он попытался встать, но не смог удержаться на ногах.

            -Здрасьте, пожрамши, - проговорил Виктор, подходя, - Куда тебя понесло? Позвать не мог?

            Парень поднял него внимательный взгляд.

            -Ты говорить можешь? Что ты все время молчишь?

            -Могу, - тихо ответил тот.

            -Ну? Куда тебе надо? Поссать захотел?

            Парень нагнул голову, уставившись в пол.

            -Давай, помогу, - наклонился Виктор, поднимая его за плечи.

            Тот опять застонал. Видя, что ноги не держат парня в буквальном смысле слова, он взял его, как ребенка, на руки - одной рукой за шею, а другой под коленки, и отнес в ванную, именовавшуюся совмещенным санузлом, усадив на унитаз:

            -Ну вот. Полдела сделано, как сказал еврей, забрасывая чемодан в уходящий поезд. Сам справишься?

            Парень кивнул и опустил голову.

            -Давай. Постучишь, приду за тобой...

            Виктор вернулся на кухню, и завтракая и обедая сразу, услышал, как в ванной зашумела вода.

            Он уже закончил есть, когда послышался стук. Виктор подошел и открыл дверь ванной.

            Парень сидел в той же позе, как он его оставил, однако тело его источало запах шампуня, а аккуратно причесанные волосы были влажными. Очевидно, тот сумел совершить над собой утренний туалет в полном объеме.

            -Ну, что? - спросил Виктор, - Обратно в койку или поешь за столом?

            Парень поднял голову, и глядя на Виктора внимательным взглядом, спросил:

            -Ты кто?

            -Кое-кто. В кожаном пальто. Слыхал про такого?

            Парень молча продолжал смотреть на него.

            -Тебе кости вчера ночью пересчитали в Измайловском парке и за лавку засунули, чтобы ты, наверное, до утра дуба врезал. Это-то хоть помнишь?

            Парень опустил голову:

            -Как я здесь очутился?

            -Своими ногами пришел, как ни странно.

            -Ты меня притащил?

            -Ну, прости, что не дал скопытиться. Больше не буду.

            -Ты... Что тебя побудило это сделать?

            -Если я тебе не нравлюсь, застрелись - и я исправлюсь. Понял? Жрать будешь?

            -Я бы попил и полежал.

            -Пошли, чудо в перьях...

            Виктор опять взял его на руки и отнес на диван.

            -Мне сейчас на работу уходить до поздней ночи, - сказал он, расставляя на придвинутой к дивану табуретке принесенные из кухни остывший чайник, кружку и бутерброды, - Лежи, прочухивайся, раз живой остался. Завтра я выходной - врача вызовем.

            -Не надо, - отозвался парень, - Телефон у тебя есть?

            Виктор принес еще одну табуретку и поставил на нее телефон.

            -Ну, давай, увидимся ночью, - сказал он, одевшись, - Извини, работа такая. Не скучай, смотри зомбоящик...

            В депо Виктор приехал почти за час до смены, но увидев толпящихся возле диспетчерской водителей, безошибочно определил, что напрасно.

            -Вагонов нет? - спросил он курившего возле ворот Женьку Дробышева.

            -Как всегда, - отмахнулся тот, прибавив витиеватое ругательство.

            Это повторялось изо дня в день. Отсутствие исправных вагонов в необходимом количестве приводило к срыву вечернего выпуска. При этом, депо всячески старалось это скрыть, предоставляя липовую отчетность, поскольку за недовыпуск подвижного состава отвечало перед Управлением. Самый стабильный способ состоял в том, что вагоны получали лишь те водители, рабочие рейсы которых начинались от конечной остановки маршрута, где находилась диспетчерская, подчиняющаяся не депо, а службе движения. Те же, которым, согласно расписанию, предстояло приехать к диспетчеру от оборотного кольца, где такого контроля нет, сидели в депо, ожидая, что за это время отремонтируют какой-нибудь неисправный вагон.

            Отметившись и взяв расписание, Виктор понадеялся, что ему сидеть не придется, поскольку предстояло начинать работу от диспетчерской, но тщетно. Полистав протянутую мастером книгу поезда и прочитав не устраненные заявки предыдущего водителя, он вопросительно посмотрел на него.

            -Ну да... - поморщился тот, - Доедь как-нибудь, отметься и заезжай по-тихому возвратом за счет Семеновской. Я подберу тебе хороший вагон...

            Плюнув и выругавшись про себя, Виктор отправился принимать вагон, который "не стоит на уклоне", "рвет и тормозится при снятии с ходовой педали", у которого "без конца пропадает электротормоз", не говоря уже о том, что "почти на каждой остановке слетает с ролика средняя дверь".

            Бороться было бесполезно. Отказавшись выезжать, он "подставит" диспетчера депо и мастера по выпуску с бригадой слесарей в придачу. То есть тех, от кого непосредственно зависит по работе, и которые, конечно же, ему потом это припомнят. Плюс - накажет сам себя рублем, поскольку не получит оплаты за выполненный рейс, а за простой начислят копейки.

            Доехав кое-как до диспетчерской на неисправном вагоне, принимая при этом брань от пассажиров за рывки и толчки при движении, Виктор приехал без посадки обратно. Мастер свое обещание выполнил - его ждала новенькая двухвагонная "система", только что отработавшая "перерывный" выход на другом маршруте.

            Виктор расположился в кабине и взглянул на часы. Его маршрут был тогда самым протяженным в Москве, оборот занимал больше трех часов. По диспетчерским отчетам он был в пути, и торопиться было некуда. Лишь бы нигде не брали "цепочку" ревизоры. В этом случае, вина за невыполненный рейс всецело относилась за счет водителя, с полным лишением месячной премии, составляющей основную часть заработка.

            Виктор зашел в диспетчерскую и попросил разрешения позвонить. Он набрал свой домашний номер.

            Долгое время трубку не поднимали, а потом воцарилось молчание.

            -Але, - подал первым голос Виктор, - Але, але...

            -Да, - послышался тихий голос на другом конце провода.

            -Привет. Это я.

            -Да, - последовал такой же ответ.

            -Как ты там?

            -Ты можешь сказать, на какой улице я сейчас нахожусь? - вопросом на вопрос ответил голос.

            -На Днепропетровской. А зачем тебе?

            -А дом, квартира какая?

            Виктор назвал полный адрес и снова спросил:

            -Зачем тебе? Жди меня. Буду полтретьего ночи.

            -Спасибо, - прозвучал тихий ответ и в трубке послышались гудки отбоя.

            Виктор положил трубку.

            -Что, теплую койку зарезервировал на ночь? - оскалился стоящий рядом и проверяющий вагонную аптечку Женька.

            -Дробышев, трусы себе купи смирительные, - бросил через плечо Виктор, и кивнув на аптечку, добавил, - Не ройся, противозачаточных нету...

            Он пошел в буфет, не спеша выпил кофе и направился к своему трамваю. По расписанию он уже проехал Павелецкий, и пора было выезжать, чтобы прибыть к диспетчеру конечной станции точно по расписанию с чистыми глазами и чувством долга на лице .

            За счет вынужденного обмана прошла почти половина смены, и прокатиться ему пришлось из конца в конец только раз.

            Приехав на Измайловское кольцо, Виктор отчетливо, до мелочей, припомнил вчерашнее. Он даже прошел до сохранившейся вереницы следов на снегу.

            "Что тебя побудило это сделать?" - вспомнились ему слова парня и его пристальный пытливый взгляд.

            А и правда, что? Птичка на голову хакнула?

            На этот вопрос Виктор ответить себе не мог.

            Он вздохнул, и дождавшись, когда пройдет закрывающий от Шестнадцатой парковой, поехал в депо. Не успевший еще развалиться от езды по подобным стиральной доске рельсам, воде, снегу и грязи, новый чехословацкий вагон резво набирал скорость и плавно останавливался. Не "слетали с роликов" двери, не возникало неожиданных рывков, и на уклонах не приходилось выжимать до упора тормозную педаль, удерживая вагон лишь силою рельсовых "башмаков". Редкие пассажиры отвечали на вопрос выглядывавшего из кабины Виктора, до какой остановки им ехать, и остальные он проезжал мимо. Да здравствуют поздние вечерки!

            Вот и депо. Вот и ночная развозка. Вот и его дом.

            Виктор вошел в квартиру, и не раздеваясь, сразу же заглянул в комнату. Все было так, как он оставил днем. Застеленный бельем диван, возле - табуретки с телефоном и чайником, а на диване...

            На диване никого не было. Странный гость исчез.

 

 

 

 

3.

 

 

            В тот день Виктор неожиданно закончил работу раньше. Ему предстояло еще совершить полный оборот, и уже от диспетчерской ехать в депо, когда, не проехав и трети маршрута, он заметил в зеркало выскочившую из второго вагона молодящуюся пенсионерку лет семидесяти, поспешно засеменившую вперед.

            -Водитель! Водитель! - послышался с улицы ее визгливо-возмущенный голос.

            Виктор задержал отправление. Подойдя к кабине и встав в повелительную позу напротив открытой двери, пенсионерка выставила руку с шевелящимся указательным пальцем:

            -А ну-ка пойдемте со мной во второй вагон!

            Воздержавшись вступать в переговоры, Виктор вышел на улицу и спокойно направился ко второму вагону. Убедиться, все ли там в порядке, он все равно был обязан, а спрашивать что-либо у ведущей себя подобным образом особы, он не считал для себя приемлемым.

            -Это такое безобразие! Такое безобразие, что просто уму непостижимо, - продолжала верещать та, перебирая тоненькими ножками в изящных ботах,- Как ваша фамилия? Я запишу номер и сейчас же в ваш парк позвоню. Я в Моссовет позвоню!

            Виктор поднялся в вагон, и его взору предстала свеженаваленная посреди салона куча дерьма.

            -Вы видите, что у вас делается?! -  воскликнула пенсионерка.

            -По-моему, это у вас, - твердо ответил он с невозмутимым лицом.

            -Что?! - буквально задохнулась та.

            -Покиньте вагон, - сказал Виктор и повысил голос, обращаясь к остальным, - Вагон дальше не пойдет, ваши билеты действительны на следующий.

            Перспектива выходить на мороз и стоять на ветру в ожидании другого трамвая, очевидно, присутствующих вдохновляла меньше, чем ехать дальше в несколько экстравагантных условиях.

            Послышались недовольные возгласы:

            -Безобразие...

            -Мы сорок минут ждали...

            -Творят, что хотят, над людьми...

            -Лимита понаехала... Им только дай поиздеваться над москвичами...

            -Мы будем писать коллективную жалобу! - заверила пенсионерка.

            -Можете звонить и писать куда угодно, - громко и членораздельно сказал Виктор, - а сейчас будем делать так, как скажет водитель. Вагон идет без посадки в депо. Это возврат по эксплуатации...

            И уже совсем другим, не терпящим возражений голосом, рявкнул:

            -Покинули все вагон! Никуда не поеду!

            Выйдя на улицу и дождавшись, пока все выйдут, он рывком ноги захлопнул дверь и направился в кабину, не слушая несущейся вслед ругани.

            Виктор развернулся на ближайшем кольце, позвонил из автомата диспетчеру, и получив добро на возврат, поехал в депо.

            Происшедшее не показалось ему чем-то вопиющим. За три года, что работал водителем, он был свидетелем и не такого. Случалось разнимать драки, особенно вечером, когда разъезжался по домам припозднившийся подвыпивший пролетариат, доводилось утешать описанную во втором вагоне с ног до головы группой подростков женщину, приходилось лицезреть совершенно голую девицу с подбитым глазом, выскочившую рано утром из придорожных кустов, и выгонять из ночного вагона мастурбирующего эксгибициониста. Сейчас лишь удивляло немного то, что это произошло днем, когда трамвай отнюдь не был пустым.

            Выезжать вновь уже не имело смысла, и Виктор, сдав путевку, поехал домой. Предстояло два выходных, и он уже построил планы: завтра управиться с домашними делами и покататься на лыжах, благо, чтобы дойти до леса, нужно было лишь перейти улицу, а на другой день - навестить мать. Однако то, что ждало Виктора на подходе к дому, в планы не входило...

            С той памятной ночи уже минул почти месяц, и Виктор начал забывать происшедшее. Он тогда проверил все-таки, на месте ли ценности и вещи, но гость исчез, не прикоснувшись ни к чему, в том числе даже к приготовленным для него бутербродам...

            -Привет... - растерянно протянул Виктор, оглядывая его уже при дневном свете.

            Та же вязаная шапка с выбивающейся из-под нее русой прядью, те же фирменные джинсы, те же остроносые ботинки... Куртка другая, но тоже не менее добротная, из-под которой выглядывал другой, но тоже красивый свитер. И те же внимательные серые глаза на красивом, с тонкими чертами, лице.

            -Прости, что потревожил, - сказал парень, - Я уезжаю послезавтра, но не мог улететь, не повидав тебя. Так получилось, что ты спас мне жизнь.

            -Да брось ты, - отмахнулся Виктор, - Натура такая. Вечно ищу приключений на свою задницу. Может, ты и не замерз бы вовсе.

            -Нет, - спокойно, но твердо возразил парень, - Мне сделали операцию. Пролежи я всю ночь в парке - было бы поздно. Так сказал врач.

            -Операцию? - переспросил Виктор, - Какую?

            -Не будем о грустном. Я просто хотел, чтобы ты знал.

            Они помолчали.

            -Ну, пойдем ко мне, что ли? - предложил, наконец, Виктор, - В ногах правды нет, как сказал Соломон, натягивая гондон на свечку...

            -Твой имидж? - губы парня тронула едва заметная улыбка.

            -Что именно?

            -Эти словечки, приговорки...

            -Шокируют?

            -Просто мне показалось, что ты не такой, каким хочешь казаться.

            Виктор пристально посмотрел в глаза парня:

            -Откуда ты такой проницательный взялся?

            -Издалека. Приглашаешь?

            Он вопросительно посмотрел на Виктора.

            -Конечно же. Идем...

            Они двинулись к дому.

            -Прости, что я тогда так неожиданно исчез, - сказал парень.

            -Ладно, проехали, - ответил Виктор, распахивая дверь,- Кто это тебя тогда так, если не секрет?

            -Не будем об этом, - слегка поморщился парень, - Главное, благодаря тебе, я живой.

            Они поднялись на лифте и вошли в квартиру.

            -Как тебя зовут-то, хоть скажи, - поинтересовался Виктор, раздеваясь.

            -Лео. Леонид. Ты можешь называть Лёня, - ответил парень, снимая куртку.

            -Виктор. Можешь Витя, в папы тебе еще не гожусь...

            Они обменялись рукопожатием.

            -Разувайся, вон тапки, и проходи на кухню. Я сейчас, - сказал Виктор, заходя в комнату.

            -Вить... - замялся Лёня и вытащил из внутреннего кармана куртки плоскую бутылку Смирновской, - Ты извини. Глупо, конечно. Слишком малая плата за жизнь, но взял на всякий случай... Если пригласишь, чтобы не являться с пустыми руками. Как в России принято.

            Виктор безошибочно определил, что водка куплена в валютном магазине.

            Под сапогами опять обнаружились чистые белые носки, а когда Лёня нагнулся, чтобы снять обувь, из под джинсов выглянули те же самые белые трусики Сalvin Clain.

            "Кто же он все-таки такой?" - с любопытством подумал Виктор.

            Он поставил на стол бутылку и полез в холодильник. Банка шпрот, язык в желе, колбаса, сыр... Кое-что нашлось. Его самого вполне устроит квашеная капуста. Вот только на горячее, кроме яичницы, предложить нечего.

            -Извини, гостей не ждал, - обратился Виктор к вошедшему на кухню Лёне.

            -О чем ты говоришь? Разве это так важно?

            -Щей могу еще нагреть. Кислых. Хочешь?

            -С удовольствием. Когда летел сюда, мечтал о домашних кислых щах.

            -А там, откуда летел, их не варят?

            -Ты удивишься, но действительно не варят, - улыбнулся Лёня, - Там вообще все по-другому.

            Приветливая улыбка не сходила с его лица. Причем улыбались не только губы, но и глаза, и это придавало лицу обаяние.

            -Присаживайся, - кивнул Виктор на табуретку, - Где там-то, если не секрет?

            -В Америке.

            -Так ты американец? То-то труселя у тебя фирмовые, я еще первый раз заметил.

            -У вас по это труселям определяют?- улыбнулся Лёня.

            -Как ни смешно, но представь себе - да. Мне об этом один мент говорил. Сверху одеться каждый может как угодно, а труселя сразу выдадут, кто есть ху, как говорил первый и последний президент Советского союза.

            -Да, я слышал, меня тогда это тоже рассмешило...

            -Меня рассмешило, когда его начали цитировать. Хотя, все это было бы очень смешно, если бы не было так печально. Заметил? Исправляюсь в цитатах.

            -Будь самим собой, я тебя воспринимаю таким, какой ты есть.

            -Спасибо. Не только по труселям видно, что цивилизованный человек.

            Он закончил приготовления и уселся напротив Лёни, разливая водку:

            -Ну, давай, за твое возвращение к жизни.

            Они чокнулись, и Виктор опрокинул стопку в рот. Лёня, отпив половину, поставил свою на стол. Водка была действительно хорошая. Виктор даже не поморщился, как бывало с ним всегда. Сколько ни приходилось ему ее пить, отделаться от этой привычки, негативно воспринимаемой окружающими, он не мог.

            "Научись пить, - сказал ему еще в студенческие годы один приятель, - На тебя смотреть - весь кайф пропадает. Как будто отраву в себя вливаешь..."

            Что делать? Может, подсознательно, Виктор и в самом деле пил ее, как горькое лекарство, ради того состояния, что наступало потом.

            -Ты только извини, если я быстро вырублюсь. Очень устал после работы. Встал сегодня в половине третьего ночи, - сказал он, жуя капусту.

            -Что у тебя за работа такая?- поинтересовался Лёня, беря в руки бокал с Фантой.

            -Будто не знаешь? Или ты, в самом деле, ничего не помнишь?

-Смутно. Как били - помню, потом куда-то тащили. Трамвай помню, такси. А потом, как зашли сюда, и ты сказал: "Раздевайся".

            -Да... - покачал головой Виктор, - Я, наверное, действительно поверю в то, что спас тебе жизнь. Ну, а кто вел этот трамвай, кто тебя из-под скамейки вытаскивал, кто дотащил до трамвая, совсем отрезало?

            -Так ты водителем трамвая работаешь? - догадался Лёня.

            В его глазах не промелькнуло никакого удивления или пренебрежения, как часто бывало при этом известии у незнакомых людей. Виктор и сам понимал, что белый халат и подобострастное обращение по имени отчеству, что было совсем недавно, шли ему больше, нежели его теперешнее положение, но на вопросы, что его заставило так резко изменить судьбу, отвечал уклончиво. Он знал, что по этому поводу в депо ходит немало кривотолков. "Трудовая" с записью о занимаемой должности заместителя директора гастронома, лежала в отделе кадров, а депо - это большая деревня.

            Отец Виктора был директором одного из престижных ресторанов, и этот факт постоянно играл в его жизни не последнюю роль. Ощущаться это стало еще в средней школе, особенно, после того, как директриса отпраздновала там свадьбу своей дочери. Ее покровительственное отношение к Витьке стало предметом жгучей зависти  не только одноклассников, но и кое-кого из учителей, что стало причиной его отчужденности в коллективе.

            Витька остро переживал это. Постоянные намеки со стороны школьных приятелей, что уж ему-то непременно что-то купят и достанут, а позднее, что устроят в любой институт, стали, что называется, доставать. А насмешки типа того, что его папе конвертик принесут, и денежки найдутся, заставляли бледнеть и сжимать кулаки.

            -Откуда вы знаете? Вы, что ли, ему несете? - однажды в запальчивости воскликнул он.

            -Землянский, не строй из себя ц...лку после третьего аборта, - жеманно поводя плечиком, проговорила Любка Цыганова, -Моя мать сама буфетчицей работает и каждый месяц относит по сто рублей директору столовой за место. А уж твоему-то, небось, побольше несут, раз он директор такого ресторана...

            Кто зубоскалил, кто смотрел с завистью, кто стремился подстроить каверзу, а кто и ударить, а Витька с горечью сожалел об ушедшем времени, когда они еще не были друг для друга чьими-то детьми.

            Однажды вечером, все сдерживаемое по отношению к отцу, прорвалось у него резкой репликой с упоминанием пресловутой сотни.

            Отец удивленно вскинул брови и внимательно посмотрел на него. Витька умолк и уставился в стол - он побаивался отца. Одни начальственные самоуверенные манеры того внушали подсознательный страх, а на что отец был способен в гневе, Витька знал.

Однако сейчас тот повел себя иначе. Он сел напротив Витьки, и пожалуй, впервые обратился к нему на равных:

            -Ну-ну. Интересно. Продолжай. Ты хочешь сказать, что твой отец жулик?

            Витька молчал.

            -Молчишь? Это хорошо. Стало быть, не совсем еще сволочь, - спокойно сказал отец, - А ты откажись. Откажись от всего, чем ты пользуешься в этом доме, если считаешь, что это приобретено на ворованные деньги. В детстве ты не выбирал, что есть, во что быть одетым и где проводить каникулы. Это решали мы с матерью, хотя ты ни разу не выразил желание быть отправленным на три смены в пионерский лагерь. Благоустроенная подмосковная дача и черноморское побережье тебя устраивали, очевидно, больше. Но сейчас ты уже достаточно взрослый, чтобы принять решение, скажем, отказаться от мопеда, от импортного магнитофона со своей идиотской светомузыкой, от куртки, в которой ты не ходишь в школу из опасения, что ее там украдут, от многого другого. Сумеешь сам себя поставить на ноги, буду только рад. Я сумел. Я поклялся в этом, будучи вдвое моложе, чем ты сейчас, когда в войну, сбитыми в кровь пальцами, вместе с матерью выковыривал из-под снега мороженую картошку. Поклялся, что мои дети не будут никогда ни в чем нуждаться. Заметь, не я сам, а мои дети! И я этого добился. Ты не можешь сказать, что это не так. Ни ты, ни твоя сестра, ни мать, которая предпочитает всю жизнь возиться со своей школотой. Пусть возится, благородная профессия - это не так плохо. Я существую для того, чтобы это было возможно. Я выполнил свою клятву. Как мог, не прибегая ни к чьей помощи. Исходя из того, что мне дано: своих возможностей и реалий общества, в котором живу. Да-да! Родился, жил и живу, а я не выбирал, где родиться. Сам видел, как во Франции хозяин магазина мыл витрину и тротуар с шампунем. Но у нас так не будет никогда. У нас не идут к психологу, когда на душе погано, а берут поллитровку и напиваются с соседом. У нас ходят утверждать свои интересы не с определением суда и адвокатом, а с взяткой в кармане. И считают это правильным и надежным. Что, виновата система, как сейчас стало модно говорить? А попробуй тот директор не принять у твоей буфетчицы эту сотню. Да она не уснет! А утром уволится и пойдет к тому, кто примет. Ей проще принести сто рублей, при окладе шестьдесят семь пятьдесят, чем директору, который, если проработал на этой должности хотя бы три года, то его можно сажать. Вот и подумай, жертвы мы этой системы или ее порождение. Ты что-то хочешь изменить? Приставить кому-то свою голову? Смотри, не потеряй ее при этом...

            Витька сидел абсолютно подавленный и не знал, что думать. Так отец не разговаривал с ним никогда. А главное - он был в шоке от беспощадной правды, открытой ему отцом, в свете которой, все обидные слова сверстников и его собственные понятия, стали выглядеть "горшковым" максимализмом.

            -Хорошо рассуждать, когда у тебя абсолютный нуль во всем, а за спиной родительский холодильник. Поговорим, когда будет свой, - завершил отец.

            Витька не стал больше возвращаться к разговору. После школы он поступил в Плехановский. Точнее, поступил - это громко сказано. Сходил на экзамены.

            -Диплом-то хоть будешь защищать, или из папиных рук получишь? - с плохо скрываемой злобой поинтересовался встреченный на улице одноклассник.

            Витька не удостоил его ответом и пошел своей дорогой.

            "Прав, во всем ты прав, папа, - подумал он, - Мы не жертвы этой системы, мы ее порождение..."

            Сразу же после получения Виктором диплома, отец безапелляционно заявил:

            -Отдыхать не будешь, не очень ты перетрудился. Завтра идем оформляться на работу. Пойдешь заместителем к Евграфову.

            И добавил, как бы мысля вслух:

            -Должности не для тебя, поскольку дитя, а при должности проживешь...

            Евграфов, по прозвищу Граф, был директором крупного гастронома и одним из наиболее частых гостей в их доме. Надо сказать, он очень соответствовал своему прозвищу. Высокий, широкоплечий, с немного выпирающим животом, придававшим его статной фигуре достойную солидность, он обладал внушительными и где-то даже аристократическими манерами. Мать буквально преображалась при его появлении и всегда стремилась вложить в угощение весь талант хозяйки. Граф отпускал достойные комплименты по этому поводу и долго засиживался за столом, пыхтя своей трубкой. И говорил красиво и умно, и в эти вечера в их доме звучали стихи. Потом они удалялись с отцом в кабинет, и о чем говорили там, никто не слышал.

            Граф встретил Виктора радушно:

            -Рад видеть достойное пополнение в лице Землянского младшего, - расплылся он в покровительственной улыбке, приподнимаясь с кресла.

            Нависнув массивной фигурой над столом, Граф протянул Виктору широкую сильную ладонь с наманикюренными ногтями:

            -Уверен, сработаемся.

            У себя в кабинете он держался по-деловому.

            -Присаживайся, - сделал Граф широкий жест в сторону стоящего у стола кресла, и тут же заговорил:

            -Что такое заместитель директора? Это работающий директор. Человек, от которого зависит все. Директор решает, директор отвечает, а заместитель осуществляет. Ты осознаешь свою роль?

            Виктор сдержанно кивнул.

            -Верочка, загляни, - обронил Граф, нажав кнопку селектора, и в дверях кабинета моментально возникла девица в фирменных джинсах.

            -Вот, познакомься, наш новый зам, Виктор Петрович. Возьми его под свое покровительство...

            Девица улыбнулась и окинула Виктора оценивающим взглядом.

            -Веди в курс, покажи все, а ты, - повернул Граф голову к Виктору, - вникни хозяйским взглядом. Обрати внимание на персонал, он нам доставляет...

            Граф слегка поморщился и обратился к сидящей все это время в молчании у окна женщине средних лет в накрахмаленном белом халате:

            -А что, Яна Григорьевна, не поручить ли нам ему работу с молодежью? Ее у нас хватает, глаз да глаз нужен. Дисциплина, культура обслуживания... Дел невпроворот, пусть дерзает.

            Женщина кивнула головой, слегка приподняв уголки губ в вежливой улыбке:

            -Стоит подумать.

            -Это наш главный бухгалтер, - представил ее Граф Виктору, - Человек энергичный, знающий. И вообще у нас коллектив слаженный. Заведующие - все люди опытные, ответственные, со мной не один год. Так что, можешь смело все подписывать, что они подписали. Твое главное дело - дисциплина. Гоняй этих архаровцев в хвост и в гриву, а будут недовольны - уволю любого. Только фамилию назови, даже разбираться не стану. В моей поддержке можешь не сомневаться...

            Выходя из кабинета вслед за Верочкой, он услышал приглушенный голос главбуха с почтительными интонациями:

            -Петра Иннокентича сынок? Похож...

            Свое положение при Графе Виктор осознал довольно быстро. Он просто подписывал, что надо и где надо, и исполнял обязанности цербера над молодыми продавцами. Зная, что он сын Землянского и пользуется покровительством Графа, те вытягивались в струнку, когда он проходил по торговому залу. Все, что иногда доходило до его понимания, но не касалось самого, он научился не замечать. Уроки, полученные от отца, стали находить свое реальное воплощение. Виктор вполне свыкся со своей ролью быть "при должности", а отношение окружающих льстило его неокрепшему сознанию.

            Неизвестно, как сложилась бы его судьба дальше, если бы не постигшее семью непоправимое горе. Оно пришло внезапно и разом изменило все.

            -Что-то у меня под ребром покалывать стало, - сказал как-то за ужином отец, слегка поморщившись, - Болит и болит...

            -Позвони Сивкову, пусть посмотрит, - озабоченно посоветовала мать, - Здоровьем не шутят.

            -Лучше я позвоню Фишману и махну на пару недель в теплые края, - подумав, решил отец, - Невралгия, наверное. Ты же знаешь, как я плохо переношу эту мерзлятину. Не под пальмами живем...

            Он уехал, но по возвращении боль не прошла, а общее состояние резко ухудшилось. По настоянию матери отец пошел-таки к Сивкову, вернулся озабоченный и сказал, что ему надо лечь на обследование. Результат обследования Сивков предпочел сообщить по телефону матери, призвав ее при этом "крепиться и воспринять все спокойно".

            -Неужели? Ну, неужели нельзя ничего сделать?! - зарыдала та, - Мы заплатим любые деньги...

            -Любезная моя, с деньгами можно купить врача, но не здоровье, кровь, но не жизнь, - ответило китайской мудростью светило медицины, - Будем делать все возможное, но вам могу сказать, без передачи Петру Иннокентьевичу, что метастазы уже достигли мозга...

            Спокойный и размеренный уклад жизни в их доме исчез в одночасье. Сменяли друг друга сиделки, приходили и уходили врачи, ежедневно отца куда-то увозили и привозили, но все было тщетно. Каждый прожитый отцом день, безвозвратно уносил с собой частичку его жизни. Сначала он стал плохо видеть, потом слышать, потом ему стало трудно передвигаться, и было трудно поверить, что еще два месяца назад этот человек смеялся, шутил, и выглядел полным жизни и энергии.

            Сивков предлагал поместить его в "кремлевку", но мать отказалась, сказав, что будет рядом до последнего вздоха.

            Виктор переживал очень сильно. Глядя на беспомощного, разом ставшего пожилым, человека, Виктор внезапно ощутил горячую любовь к нему. Наверное, он любил его всегда, но чувства не находили воплощения. Строгость, неприступность, начальственные манеры и гордыня отца не давали возможности им проявиться. А теперь, когда все это исчезло, и перед ним был слабый беспомощный человек, Виктору стало казаться, что он готов сидеть рядом с постелью всю оставшуюся жизнь, справляя неприятные обязанности по уходу, лишь бы только тот не умирал.

            Единственно, кто сохранял спокойствие в их доме, была любимица отца - его младшая сестра.

            Однажды, возвращаясь с работы, Виктор столкнулся в подъезде с выходящим из лифта священником в рясе, а зайдя в квартиру, почувствовал запах ладана.

            -Попа вызывали, - подтвердила его догадку сестра, - Батя исповедоваться решил...

            "Это уже все", - подумал Виктор.

            Он не помнил случая, чтобы отец хоть раз в жизни упомянул о Боге.

            После исповеди отцу стало заметно легче, на его помертвевших губах временами стала появляться улыбка. Виктор даже засомневался в трагическом прогнозе, но ненадолго. На следующий день отец впал в кому, а еще через день его не стало.

            Был гроб колода и масса венков. Были пышные похороны и длинные речи. Была куча цветов и поминки с ломящимися от яств столами. Не было только отца. И это было навсегда.

Прошли девять дней, сорок. В доме ничего не изменилось, но Виктор не мог отделаться от ощущения, что дом осиротел. Не стало постоянных звонков и переговоров, которые отец вел, унеся телефон в кабинет и плотно прикрыв дверь, не стало визитов "друзей и коллег по работе".

            Граф каждый день не упускал возможность сказать Виктору пару слов в утешение. Он предложил ему даже оплачиваемый отпуск и заграничную поездку, но Виктор отказался. Зачем это все? Смерть отца заставила его посмотреть совсем другими глазами на сам факт человеческой жизни. Все, что радовало или печалило его еще месяц назад, стало казаться пустяками, и все чаще и чаще он становился задумчивым...

            Первой пришла в себя сестра, потребовавшая размена квартиры и свою долю наследства. Мать ударилась в слезы, но никакие укоры на ту не подействовали.

            -Я требую свое, и не хочу, чтобы мои дети в чем-нибудь нуждались, - заявила она.

            "Это же говорил отец, - вспомнилось Виктору, - Бедный, бедный папка..."

            Разница была лишь в том, что тот на это потратил жизнь, а сестра "требовала свое" просто за факт собственного существования. Причем, все сразу и без остатка.

            Между ней и матерью началось длительное выяснение отношений с тенденцией перерастания в тяжбу. Пока мог, Виктор сохранял нейтралитет, но настал день, когда бесконечные склоки в доме вывели его из себя.

            -Хватит! - рявкнул он, когда, вернувшись с работы, стал свидетелем очередного скандала, - Еще года не прошло, а вы уже готовы растерзать друг друга! Видел бы он сейчас, для кого жил!

            Окрик подействовал, воцарилась тишина, а Виктор, сев за стол на отцовское место, твердо сказал:

            -Своего тут у нас ни у кого ничего нет. Все это отца, поскольку только он создал все это своим горбом! Делайте, что хотите, а меня оставьте в покое. Я переезжаю в квартиру бабушки, на что имею полное право, поскольку вы прописали меня туда еще до ее смерти, чтобы сохранить за собой. Надеюсь, при том, что оставил отец, плата, за которую вы ее сдаете, не станет для вас ощутимой потерей…

            Так Виктор поменял место жительства, а еще через год пришлось менять и работу. Точнее, поведи он себя по-другому, может, и не пришлось бы. Граф не оставил бы вниманием сына умершего "друга и компаньона по бизнесу", но Виктор после смерти отца на многое стал смотреть по-другому. Да и отношение к нему, как он почувствовал, стало другим. Он оставался сыном Землянского, но уже не самого Землянского, а только лишь его тени. А что дальше будет больше, постигнув предлагаемую систему ценностей, Виктор был уверен.

            Оградив себя от притязаний матери и сестры, он неожиданно почувствовал то, что, как он понял, не доставало ему всю жизнь - свободу. Это же невольно перенеслось на служебные обязанности, и когда Графу потребовалось отдать под суд молоденькую продавщицу из овощного, Виктор неожиданно для всех и самого себя, выступил против.

            Что его заставило так поступить? Виктор не задумывался. Ему просто неожиданно стало жаль эту наивную деревенскую дурёху, мать-одиночку, которую, к тому же, по имеющимся у него сведениям, просто "подставляли". Ему показалось, что не будь он сыном Землянского, а приди вот так, с улицы, работать продавцом, его ждала бы та же участь. Взгляд Графа, когда он отказался подписать требуемую бумагу, Виктор запомнил на всю жизнь. Однако действий никаких не последовало, продавщица ушла "по собственному желанию".

            После этого случая, Виктор стал ощущать, что на него в магазине смотрят, как на пустое место. Граф был подчеркнуто вежлив, но от прежнего расположения не осталось и следа. Все чаще Виктору стали приходить мысли, что благополучнее ему было бы убраться, как говорят, по добру – по здорову. Он уже знал, что такие вещи не проходят бесследно, и когда-нибудь это может "аукнуться", а на помощь отца с того света рассчитывать не приходилось.

            Ускорил дело звонок приятеля отца - Виктор перестал даже мысленно употреблять слово "друг", когда имел в виду тех, с кем был связан отец по работе - унаследовавший от него должность в ресторане.  Тот позвонил ему домой и обронил только несколько слов:

            -Заедь ко мне на днях...

            Когда Виктор приехал и вошел к нему в кабинет, директор посмотрел на него таким же холодным, оценивающим взглядом, как когда-то Верочка в кабинете у Графа, и предложил пройти в зал.

            Они сели за столик, и моментально было подано нечто, чтобы он не выглядел пустым. Поговорили о здоровье Викторовой матери, об установке памятника на могиле отца, о политике, о погоде. Только лишь в конце беседы, когда все уже было съедено и выпито, наклонившись поближе к Виктору, директор тихо проговорил:

            -Тебе бы лучше исчезнуть на какое-то время . А еще лучше, совсем...

            -Как - совсем? - Виктор даже вздрогнул при этих словах.

            -Ты не так понял, - усмехнулся одними глазами тот, - Совсем, это сменить на время сферу деятельности. И чем дальше от нашей, тем лучше. Граф пока еще ничего не знает, но его в ближайшее время ждут большие проблемы, а сидеть он не любит. Я знаю, что он очень сердит на тебя, а ты - реальная фигура, на которую можно перевести стрелку. Формально - ты его зам. Молодой, неопытный, работаешь не так долго. Много не дадут... Ну, сам понимаешь.

            Виктор подавленно молчал, как тогда, при первом откровенном разговоре с отцом. Только на сей раз, правда была еще более беспощадной.

            -Ну ладно, рад был тебя видеть, - поднимаясь с места, громко сказал директор, протягивая Виктору руку, - Насчет памятника не беспокойся. Если сделаешь быстро и сразу, пока погода еще не испортилась, все будет в порядке. Мне ни о каких трудностях неизвестно.

            Виктор пошел к выходу, отлично поняв смысл последней фразы. На душе было так пакостно, как, наверное, не бывало никогда.

            "А может, это к лучшему? - подумалось ему, - Может, я когда-нибудь буду благодарить судьбу за то, что так случилось? А может, и впрямь, есть какая-то высшая сила, оберегающая кого-то, а кому-то воздающая то, что он заслужил?  Ведь нет ни одного человека, который не сделал бы в жизни хоть раз какой-то подлости, как и нет того, кого ни разу не постигло бы какое-то несчастье. Только связь иногда заметна не сразу. Может, просто не стоит противиться этой силе?"

            На следующий день Виктор подал заявление об уходе. Ему не надо было врать и изворачиваться - он в самом деле не знал, куда пойдет работать. Он уходил в никуда и был почему-то спокоен. И мало кто, наверное, мог предположить, в том числе в тот момент и сам Виктор, что он станет водителем трамвая...

            Обо всем этом он рассказал, ощутив вдруг неожиданное расположение и доверие к Лёне. Тот слушал внимательно, почти молча, но Виктор чувствовал, что его слова не воспринимаются равнодушно.

            -Ну, а ты? Как ты оказался в Америке? - осмелился он, наконец, задать вопрос, - Ты какой-то другой, я вижу, только не уверяй меня, что там родился.

            -И не думаю, - улыбнулся Лёня, - Я русский, родился в Москве, и родители мои русские. Им предложили работу там четыре года назад, и я уехал с ними.

            -Четыре года... И у меня уже почти четыре года другая жизнь. Но у тебя, видно, еще более другая, чем у меня.

            -Я мог остаться здесь, я тогда только поступил в институт, - продолжал Леня, - Поехал просто посмотреть Америку. Думал, что вернусь, буду учиться и жить у бабушки, но... Так получилось, что остался.

            -Правильно сделал, - твердо сказал Виктор.

            -Ты прав, - задумчиво проговорил Леня, и пожалуй впервые за весь вечер, улыбка в его глазах погасла, а лицо на какой-то момент стало скорбным, - Только понял я это лишь сейчас.

            -Что понял?

            -То, что поступил тогда правильно.

            Лёня поднял на Виктора, ставший глубоким, взгляд больших серых глаз:

            -Я хотел вернуться. Шок от американской жизни прошел, и открылось многое, из-за чего я стал ощущать себя там чужим. Мы уехали в девяносто пятом. В то, что Россия, наконец, станет другой, тогда уже мало кто верил, а я продолжал. Я вырос с этой верой. В девяносто первом мне было тринадцать, и если бы ты знал, как мне хотелось тогда оказаться там, возле Белого дома! Тогда под танками погибло трое парней... Мне казалось, окажись я там, я мог бы быть четвертым...

            -Я был там, - мрачно вставил Виктор.

            -Правда же, это было незабываемо?

            -Тогда мне тоже так казалось, но сейчас я об этом никому не рассказываю. И сам стараюсь не вспоминать...

            Рука Виктора самопроизвольно потянулась к бутылке, и он с сожалением обнаружил, что она пуста.

            -А вообще, - сказал Виктор, ставя бутылку на пол, - сейчас все это мне представляется каким-то глупым фарсом и кажется, что достаточно было хотя бы одного холостого выстрела из танка поверх голов этой ликующей толпы, чтобы она в ужасе разбежалась. Но танки были двумя годами позже. На этом кончились и иллюзии. У меня, по крайней мере.

            -А у меня, когда приехал сейчас, - опустил голову Лёня.

            -Понимаю, если тебя так встретили...

            -Ты имеешь в виду драку? Дело даже не в ней.

            -Было еще что-то похуже того, что ты чуть не потерял жизнь?

            -Жизнь я, благодаря тебе, не потерял, но я потерял родину. И потерял навсегда. А это очень горько осознавать.

            -Ну, а если без патетики? - поинтересовался Виктор.

            -Ты понимаешь, хоть я и жил в Америке, но продолжал считать себя русским. Я гордился и горжусь русской культурой, наукой, всем тем, что дала Россия миру. Я рассказывал моему другу, с которым прилетел сюда, о русских обычаях. Говорил, что здесь добрые, отзывчивые и душевные люди. Я заразил его своей любовью к России. А сейчас мне за себя стыдно...

            -Ничего особенного, - сказал Виктор, - Наверное, ты вырос в культурной семье, и тебе сумели дать подобающее воспитание. Твоя жизнь проходила среди людей определенного круга, а сейчас тебе пришлось столкнуться с ней во всем ее естестве. Я тоже тебе скажу, что не имел представления, среди кого я живу, пока не начал работать водителем. А ведь до этого работал в торговле, это тоже не "дую спик инглишь" и не "миль пардон". Ходил сам не свой первое время, а теперь смирился и решил, что перестану уважать себя, если начну смотреть на весь мир сквозь призму трамвайной кабины. И ты не смотри так мрачно, есть и в России нормальные люди.

            -Я не говорю, что их нет, - возразил Лёня, - но я понял, что уже не смогу принять общепринятую норму, хотя вырос здесь.

            -О какой норме речь?

            -О той, какая здесь считается приемлемой - драки, наглость, лень, зависть. И не  думай, что во мне говорит личная обида. Мне сразу стало не по себе, как только мы прилетели в Ленинград, оттого, какие у всех вокруг хмурые неприветливые лица, как все огрызаются и хамят друг другу. На третий день я уже сказал сам себе - если тебя ни разу не обхамили, то день прожит удачно.

            -Вы прилетели в Ленинград? - переспросил Виктор.

            -Да. Мой друг скульптор. В Академии художеств учится его приятель, он тоже хотел поступить туда. Теперь не хочет.

            -В шоке?

            -Сначала нет. Пока ходили в Эрмитаж, в Русский музей, в Петропавловку - был в восторге, а как сели в трамвай на Гражданке, сразу поняли, куда приехали. Да еще эта вечеринка студенческая. Я ему рассказывал о широте русской души, а тут тупые наглые парни, упившиеся вульгарные девицы, которые стали на нем виснуть гроздьями и шипеть друг на друга, когда узнали, что он из Америки. Теперь он упрекает меня, зачем я ему врал?

            Виктор молчал, не зная, что возразить.

            -И самое главное - все ненавидят богатых, а сами во сне только и видят, как разбогатеть. Как будто я в Америке не встречал богатых людей. Да он по улице пройдет рядом с тобой, и ты не отличишь - он одет как все. Он потому и богатый, что знает цену деньгам, и они достались ему трудом. А здесь - золотая цепь на шее, часы, бриллианты, машина в полдороги, и взгляд на окружающих, как на нелюдь. Противно это все...

            Виктор посмотрел в глаза Лёне и вдруг почувствовал, что ему хочется обнять этого чистого сердцем парня, не приемлющего всего того, что и ему самому было отвратительно, но никому раньше он не мог об этом сказать. Виктору показалось, что ему больше всего в жизни не хватало именно такого друга. А может, водка во всем виновата? Водка и этот обоюдный "душевный стриптиз"? Он не чувствовал ни усталости после рабочего дня, ни желания уснуть, хотя за окном уже стемнело. Желание было одно - говорить, говорить и говорить, смотреть в эти чистые глаза и чувствовать, что тебя понимают.

            -Лёнь, - проговорил Виктор, придвигаясь поближе и обнимая его за плечи, - Прошу, оставайся таким, какой ты есть. Уезжай в свою Америку и будь там счастлив. Какая разница, кто и где родился? Каждый должен быть там, где ему хорошо, где ему все по сердцу - порядки, понятия, образ жизни, законы, я не знаю что еще... Я убедился в одном - найти близкую, родную человеческую душу, можно везде. Я рад, что мы нашли друг друга...

            Лёня пристально неотрывно смотрел в глаза Виктора, пока тот говорил, а потом положил свою руку поверх его. Они соприкоснулись лбами, и их объятие обоюдно стало крепким.

            -Ты голубой? - тихо спросил Леня.

 

 

 

 

4.

 

 

            Вопрос, произнесенный тихим нежным голосом, показался Виктору громом, а молния ударила куда-то вглубь, заставив его содрогнуться всем существом. Он почувствовал, что, наверное, вся кровь, что была в его теле, ударила в лицо.

            Виктор резко сбросил лежащую на плече руку и ударил кулаками по столу, вперив взгляд в пол.

            -Ну, спасибо тебе, - выдавил он из себя хриплым голосом, когда почувствовал способность говорить, - Это твоя благодарность за то, что я спас тебе жизнь?!

            Лёнины глаза продолжали смотреть на него, а на лице отразилось полное недоумение.

            -Так ты меня отблагодарил, да?! - поднимая полный гнева взгляд, во весь голос рявкнул Виктор.

            -Прости, - в замешательстве проговорил Лёня, - Я тебе ничего плохого не сказал, почему ты так...

            -Плохого?! - перебил Виктор, - Или, может, это в твоей Америке считается за благодетель?!

            -Причем тут Америка? Если нет, то...

            -Пошел вон! - уже тише, но со всей ненавистью, на которую был способен, проговорил Виктор, опять уставившись в пол.

            Лёня встал и недоуменно посмотрел на Виктора:

            -Мне уйти?

            -Вон! - с теми же интонациями повторил Виктор, - Не забыл еще, что это по-русски означает?

            Лёня молча вышел в прихожую и стал одеваться. Виктор встал, вышел следом, отомкнул замок на входной двери и ждал с выражением лица палача, сожалеющего, что нет топора, коим бы он мог размозжить ему череп.

            -Прости меня, пожалуйста. Видит Бог, я не хотел тебя обидеть, - тихо сказал Лёня и вышел.

            Виктор захлопнул дверь так, что с потолка упал кусок штукатурки, вошел в комнату, и упав на кровать, зарыдал. Он рыдал от потери того, что так неожиданно обрел в этом парне, от непоправимости содеянного и от омерзения к самому себе. И самое главное, он не мог понять, где, когда и в чем он допустил ошибку? Ведь Лёня "расколол" его. Лёня сказал правду. Но это была та самая страшная правда, которую Виктор всеми силами скрывал всю жизнь. Скрывал не только от окружающих. Скрывал от самого себя. Но последнее было тщетно...

            Он чувствовал это с раннего детства, когда не знал даже, что и как называется, и как должно быть. Его тянуло теребить свою письку, глядя на борющихся мальчишек, и смотреть, как они писают. Позднее - подглядывать, как они переодеваются в бассейне или на уроке физкультуры, а лет в десять произошло и нечто большее, послужившее ему уроком на всю жизнь...

            Это произошло летом на даче.

            Сережка Баблак стал предметом тайного восторга Витьки с первого взгляда. Сначала он начал тихо восхищаться его озорством и дерзостью в мальчишеских проделках. Сережка мог запросто залезть на высокое дерево, игнорируя вопли взрослых об опасности, прыгнуть с крутого откоса на пруду, где они купались, спрятаться дальше всех при игре в прятки и бегом обогнать водившего, когда тот его найдет, выручив  команду "за всех". Он бегал быстрее всех, плавал лучше всех, лазал лучше всех и лучше всех матерился вполголоса, когда рядом не было взрослых.

            "Не ребенок, а наказание!" - горько восклицала его мать, наслушавшись жалоб от соседок и дачниц, под их сочувственные вздохи и покачивания головой.

            Растила она его без отца и не вылезала из больницы, где работала медсестрой, беря многочисленные подработки, чтобы на мизерную зарплату прокормить и одеть сына, на котором, по ее выражению, "все горело огнем".

            Витьку тянуло к Сережке всем существом, как, пожалуй, ни к одному сверстнику раньше. Он не осмеливался, да и не мог повторить Сережкиных проделок, ему нравилось просто смотреть на него. И еще, нравилось бороться с ним. При этом Витька испытывал ощущение, которого не бывало, когда он делал это с другими мальчишками.  Где-то в глубине начинало, как будто что-то приятно щекотать, и хотелось ощущать Сережкино тело еще сильнее.

            Все началось теплым вечером, когда они отправились большой компанией в лесок под надзором подслеповатой Игоряшкиной бабушки. Сначала играли в мяч на поляне - и "вышибалы", и в "картошку". Потом, когда бабушка уселась на пенек поболтать со встреченной на тропинке приятельницей, а девчонки сгрудились в кучу, обсуждая свои девчоночьи дела, они впятером с Игоряшкой, Лешкой, Володькой и Сережкой уселись на поваленное дерево, тоже поглощенные разговором.  И в этот момент Лешке захотелось пописать. Он не стал отходить в сторону, а сделал это при всех, приподняв слегка широкую штанину шорт, и не замочив ее при этом, что вызвало смех всей компании.

            -Уметь надо, - заключил Лешка, подмигнув им.

            -Леха конспиратор, - улыбаясь, сказал Володька, - никому свой писюн не показывает.

            -Подумаешь... Я кому хочешь покажу, - протянул Сережка и сделал то, что Витька потом не мог забыть.

            Он встал перед ними, спустил до щиколоток спортивки вместе с трусами и задергал низом туловища, тряся своими принадлежностями. Ребята покатились со смеху, а Лешка даже завизжал от восторга.

            -Мальчики! - послышался с поляны оклик Игоряшкиной бабушки с воспитательными интонациями в голосе.

            -Все нормально, мы здесь! - ответил за всех Игоряшка.

            -Идите сюда. Что вы там делаете?

            -Мы играем, ба...

            А дальше началась действительно "игра". Убедившись, что их за деревьями не видно, Сережка опять спустил штаны, и воображая себя эстрадным певцом, запел театральным шепотом. Одну руку он держал на отлете, как на грифе гитары, а другой теребил свои принадлежности.

            Всеобщему восторгу не было предела. Они только старались не хохотать громко, чтобы не привлечь внимание бабушки. С Витькой творилось что-то странное. От волнения у него даже закружилась голова. Забыв обо всем, он, как завороженный, во все глаза смотрел на Сережку, сам не понимая, что с ним происходит. Тот перехватил Витькин взгляд и посмотрел ему между ног.

            -Какой большой! - воскликнул Сережка, - Во, у Витька х...ще!

            Все, как один, повернули головы. Спортивки у Витьки предательски оттопыривались. Он почувствовал, что краснеет, как застигнутый за чем-то очень постыдным, но обстановку неожиданно разрядил тихий  Игоряшка.

            -Смотрите! - воскликнул он, вставая на ноги и доставая из шортов свой напрягшийся член.

            Он стоял, нервно переступая ногами и ловя восторженно горящим взглядом глаза ребят, рассматривающих его член, поворачиваясь к каждому и без конца повторяя с таким возбуждением, как будто переступил какую-то страшную черту:

            -Смотрите! Смотрите! Смотрите все...

            Неизвестно, чем бы закончились эти забавы в лесных сумерках, если бы не строгий окрик его бабушки:

            -Мальчики! Мальчики, пора домой!

            Они поспешили к полянке и шумной гурьбой двинулись к дачному поселку, моментально забыв обо всем. Лишь только Витька не мог забыть, и всю дорогу шел за спиной Сережки, неотрывно смотря на него и борясь с желанием прикоснуться. Не мог забыть и весь оставшийся вечер, а когда лег спать, начал вспоминать во всех подробностях Сережкин "номер", чувствуя свою впервые так твердо напрягшуюся плоть, которую при этом хотелось трогать...

            Утром, едва проснувшись и позавтракав, Витька устремился на улицу. Он был томим одним желанием - увидеть Сережку. Что будет и как, он не хотел думать. Лишь бы увидеть...

Над поселком висел зной летнего дня. Работающие дачники уехали в город, хозяева занимались своими делами, а бабушки, очевидно, кормили своих чад или выгуливали их на участках, спасая под садовыми деревьями от палящих лучей стоящего в зените солнца. Улица была пуста.

            Витька дошел до угла и ноги сами повели его к Сережкиному дому. Вот и он.  Витька прислушался. Послышалось слабое бряканье цепи Дружка, но больше ни один звук не нарушал тишины, кроме стрекота кузнечиков.

            Витька сложил губы и свистнул условным тройным свистом. Ответом был лай Дружка. Витька подождал и свистнул еще. Но на этот раз и Дружок успокоился, воцарилась тишина. Витька с отчаянием стал свистеть еще и еще. Со стороны дома послышался шум, в ветвях кустов сирени мелькнула Сережкина голова, и Витька почувствовал, как у него часто забилось сердце.

            -Здорово! - крикнул Сережка, заметив его у калитки.

            Он подошел, распахнул ее, протягивая руку и осматриваясь при этом по сторонам. Он, очевидно, ожидал увидеть кого-то еще, поскольку Витька никогда раньше не приходил за ним один. Острая потребность в Сережке возникала тогда, когда что-то замышлялось, и компании был необходим в его лице лидер. Но сейчас никого не было, и Витька не знал, чем объяснить свое появление.

            -Привет, - ответил он на рукопожатие.

            Сережка вопросительно посмотрел на него.

            -Когда выйдешь? - не зная, что спросить еще, задал вопрос Витька.

            -Надо в сарае клетку доделать, мамка кур в воскресенье привезет, - ответил Сережка, - А что?

            -Да ничего, -  неловко переминаясь с ноги на ногу, сказал Витька, - Я просто так зашел.

            Сережка внимательно посмотрел на него. Витька рассматривал забор, чтобы ненароком не выдать себя взглядом - вчерашние чувства, при виде Сережки, вновь овладели им.

            -Пошли, покажу, какой я себе наблюдательный пункт в сарае устроил, - сказал Сережка.

            Они прошли мимо дома с привязанным около конуры Дружком, отозвавшимся радостным повизгиванием при их приближении, и подошли к сараю, возвышающемуся около изгороди соседнего участка. Сережка приставил лестницу к дверце под крышей и стал ловко карабкаться. Витька прошелся по его фигуре вожделенным взглядом, невольно задержав его на выбившихся из-под спортивок трусах, за которыми проглядывал маленький кусочек незагорелого в определенной части тела. Чтобы не выдать себя, Витька незаметно запустил руку себе в штаны и прижал возбужденный член к животу резинкой трусов, а потом стал подниматься следом.

            На чердаке было душно и пахло пылью.

            -Иди осторожнее, - предупредил Сережка, - доски гнилые. Наступай на балки, они прочные...

            У маленького окошка с противоположной стороны, стояла старая раскладушка, поверх которой лежали фанера и рваный матрас, а перед окошком на проволоке была прикручена настоящая подзорная труба.

            -Гляди, - сказал Сережка, ложась на матрас и припадая глазом к трубе, - Всю улицу видать, и что за заборами...

            Витька лег рядом и тоже посмотрел в трубу. По улице шла, прихрамывая, старенькая Анна Дмитриевна, отправившаяся, очевидно, на станцию за покупками. В трубу она была видна так близко, что можно было даже рассмотреть большую черную родинку на ее щеке.

            -Классно, - сказал Витька.

            -И за заборами можно все рассмотреть...

            На лицо Витьки набежала лукавая улыбка:

            -Я вчера видел, как у Кольцовых бабка в саду ссала, а потом возле песочницы Альма с Джеком е...лись.

            Витька почувствовал, как его тело охватила мелкая дрожь.

            -Прям, как в телевизоре, - тихонько засмеялся Сережка, приподнимая средний палец на руке, - У Джека такой чичирушек красный...

            Лежа рядом, они встретились взглядами лицом к лицу, и Сережка почему-то запнулся. В его глазах промелькнула растерянность тут же сменившаяся озорным блеском. Витьке показалось, что они вспомнили об одном и том же - вчерашних забавах в лесу. Сережка засмеялся, вскочил на ноги, и как вчера, спустил спортивки с трусами, У Витьки захватило дух. Сережка подергал и передом, и попкой, а в заключение обильно пописал на пол прямо перед его лицом. При этом он ничего не придерживал руками и не облил ног. Витька перекатывался по матрасу, исходя восторженным смехом и наблюдая, как Сережкин член на глазах увеличивается в размерах.

            -Покажи свой, - попросил Сережка, и Витька с замиранием сердца встал, резким движением сдернув вниз штаны.

            -Как антенна, - засмеялся Сережка, подходя вплотную.

            Он обхватил свой член ладонью и начал водить по стволу.

            -Что ты делаешь? - спросил Витька, пытаясь повторить.

            -Дрочу, - ответил Сережка, блаженно закатывая глаза.

            -Тебе не больно?

            -Наоборот, приятно.

            -А мне больно...

            -Он у тебя еще не раздроченный, - авторитетно заключил Сережка, - Залупляется плохо. Дай...

            Он протянул руку, и крепко обхватив ладонью Витькин член, дернул кожицу так, что головка открылась целиком. Витька вскрикнул от острой боли и присел.

            -Да не боись ты, - покровительственно сказал Сережка, - Тебе дрочить надо почаще.

            Витька смотрел на него снизу, сидя на корточках, и был переполнен желанием почувствовать приятеля всем телом. Он вскочил, обнял Сережку и они, не натягивая штанов, со смехом повалились на матрас.

            Сережка залез на лежащего на спине Витьку и начал резко двигать низом туловища.

            -Е..усь! - воскликнул он, часто глубоко дыша.

            Витька, лежа на спине, начал повторять его движения и вдруг почувствовал, как внизу живота у него возникает непонятная боль. На какой-то миг она испугала его, но боль была приятной и не отпускала, заставляя делать телодвижения еще быстрей и энергичнее.

            -Е...усь... - прошептал он пересохшими губами, и с ним произошло что-то странное.

Витька вскрикнул от неизведанного ощущения и разом обмяк, а Сережка продолжал, пока, судя по всему, не испытал того же.

            Витька почувствовал на своем животе что-то липкое и ощутил незнакомый запах.

            -Что это? - побледнев, испуганно спросил Витька.

            -Кончили оба, - спокойно ответил Сережка.

            -Как это? - непонимающе уставился на него Витька.

            -Как, как...  - передразнил его Сережка, - Никогда не кончал еще?

            -Нет, - признался Витька, отводя взгляд.

            -А я уже, - с нотками превосходства сказал Сережка, - Дрочу, дрочу один раз, а у меня как брызнет... Прямо на подушку.

            Он тихонько засмеялся, и Витька, приходя в себя, несмело улыбнулся в ответ.

            -Ладно, пошли вниз, скоро мамка на обед придет, а я еще ничего не сделал, - сказал Сережка, вставая, и как ни в чем не бывало, натягивая штаны.

            Они спустились на землю.

            -Только помалкивай про мой пункт, - сказал Сережка, - Я тебе одному сказал.

            -Никому не скажу, - пообещал Витька.

            -Приходи вечером, вместе смотреть будем. Вечером интереснее, народу много.

            -Приду.

            Сережка убрал лестницу и проводил Витьку до калитки.

            -Слышь, - улыбнулся он, - Я тащусь, как Игоряшка вчера показывал. Смотрите... Смотрите... Смотрите все...

            Сережка смешно передразнил, изображая дрожащие ноги и голос.

            -Знаешь, мне кажется, он пидор, - наклонившись к Витькиному уху, прошептал он и спросил, - Знаешь, что это такое?

            Витька было знакомо это слово, но что оно означает, он не знал. Догадывался только, что что-то очень плохое, поскольку слышал его только в оскорбительных формах.

            -Это когда пацан с пацаном е..тся, - не дожидаясь ответа, просветил Сережка.

            "Как мы с тобой сегодня?" - спросил Витька.

            Спросил мысленно, не решившись произнести вслух, но почему-то твердо уяснив себе в тот момент, кто он такой есть.

            Этим забавам они предавались с Сережкой почти неделю.

            -На наблюдательный? - спрашивал Витька, и Сережка, лукаво улыбаясь, вел его в сарай.

            Они по очереди припадали к трубе, рассматривая знакомых девчонок и мастурбируя при этом.

            -Кто? - азартно спрашивал Сережка, толкая смотрящего в трубу Витьку и не переставая теребить свой член, - Анька? Светка? Наташка маленькая?

            А Витька делал вид, что поглощен зрелищем, сам при этом упиваясь ощущением рядом Сережки за этим занятием...

            Закончилось все самым неожиданным образом. Однажды, когда Витька, предвкушая очередной вечер на чердаке, подмигнул Сережке с обычным вопросом: "На наблюдательный?", тот как-то странно посмотрел на него и резко ответил:

            -Да пошел ты. С тобой пидором станешь.

            Сережка пошел по направлению к игравшим в мяч девчонкам, а отойдя, обернулся, и презрительно посмотрев на него, добавил:

            -У тебя одно на уме. Игоряшке предложи, он не откажется.

            А про Игоряшку уже поползли какие-то мерзкие слухи. Точнее, вслух, как раз, никто ничего не говорил - все только странно переглядывались и брезгливо ухмылялись, а многие стали избегать его компании. И еще заметили, что он постоянно вертится возле больших парней Димки и Толика. Те жили друг напротив друга в конце улицы и оба увлекались авиамоделизмом. Обоим было по шестнадцать, и естественно, иметь дело с такой мелкотой, как они, те считали ниже своего достоинства. То, что они стали привечать Игоряшку, не ускользнуло от всеобщего внимания, особенно встревожив его бабушку. Однако, познакомившись с ребятами поближе и узнав об их увлечении, она успокоилась. Бабушка даже обрадовалась, что они смогут привить драгоценному внуку интерес к такому полезному, с позиции "отвлечения от улицы", делу. Они сама сходила и удостоверилась своими глазами, как тот увлеченно помогает строить модели.

            Однако непоседливый Володька, подкравшись однажды через соседний участок к сараю, возле которого возились ребята со своими самолетами, подсмотрел, какую "модель" изображал Игоряшка, стоя на четвереньках перед Димкой и Толиком, и по очереди беря в рот их возбужденные члены. Отойдя от шока, в который повергло его невиданное ранее зрелище, Володька не стал никому ничего рассказывать, а проявив усвоенную, очевидно, от взрослых смекалку и практичность, стал шантажировать Игоряшку. Сначала тот выносил ему пирожные и конфеты. Потом Володькин аппетит возрос и перешел на понравившиеся игрушки. Игоряшка послушно выполнял все требования, допуская обращение с собой со стороны Володьки, как с рабом. Тот во всеуслышание обзывал его всякими обидными прозвищами и даже заставлял публично завязывать ему шнурки на кедах. Дома пропажи игрушек он объяснял тем, что потерял.

            Понятно, это не могло продолжаться долго. Бдительная бабушка, обеспокоенная такой неожиданной растерянностью внука, начала проводить расследование по каждому случаю. Увидев однажды сквозь забор участка, где жил Володька, "потерянную" игрушечную машину, она явилась к его родителям и заявила о дурных наклонностях их сына.

            Тяжелый на руку Володькин отец военный, не искушенный в вопросах педагогики, разобрался с сыном фельдфебельским методом, устроив допрос с пристрастием, в результате которого, рыдающее чадо выложило все, как есть, со всеми пикантными подробностями.

            Эта вопиющая новость, передаваемая шепотом из уст в ухо, стала главным событием сезона в дачном поселке. Четыре семьи начали выяснение отношений на тему, чей ребенок лучше? О том, что кто-то мог стать инициатором происшедшего, вопрос не стоял ни коем образом, а поскольку, кроме четверых, никто больше замешан не был, дело явно зашло в тупик.

            Главенствующая роль принадлежала Игоряшкиной бабушке. Хоть она и приезжала на дачу, принадлежавшую зятю, всего на три месяца, но была членом всевозможных советов, комитетов и других общественных организаций поселка. Понятно, что когда речь зашла о "надругательстве над ребенком", который был вдобавок ее внуком, активность бабушки возросла неимоверно. К даче потянулся поток "общественности" со всех прилегающих улиц и даже более отдаленных, жаждущей услышать подробности и не остаться в стороне от такого вопиющего факта. Дело закончилось тем, что все четыре семьи уехали, не дожидаясь окончания сезона, с намерением продолжить "выяснение истины" в Москве, с привлечением школьных, партийных, комсомольских и общественных организаций.

            Впечатление, которое произвело на Витьку все происшедшее, было страшным. Он содрогался от сознания, что стоял на волосок от несчастного Игоряшки. От одной только мысли, что сейчас также обсуждали бы его, у него все холодело внутри. Вечер, когда он плакал, забившись в угол сада, после резкой и обидной отповеди Сережки, стал казаться ему самым счастливым в его жизни, а сам он дал себе клятву, что никогда больше не будет делать ничего подобного. Сережкины пристально-испытующие взгляды в его сторону, когда они вполголоса обсуждали эту новость в своей компании, наполняли его душу трепетным ужасом, и он разражался такой искренней бранью, что Наташка маленькая даже удивилась:

            -Чего ты так разозлился? Что тебе Игоряшка плохого сделал?

            -Да я его по стене размажу, расплющу, если он ко мне подойдет. Гад, пидор, урод!

            -Дурак ты...- пожала плечиками та, - Прям трясется весь. Можно подумать, что он тебя заставлял это делать...

            Подсознательный страх, что о нем кто-то может догадаться "про это", преследовал Витьку всю юность. А природа, вопреки всему, требовала своего. Он постоянно ловил себя на том, что его томит желание, и становился от этого нервным и раздражительным, что находило реальный выход в ненависти к таким людям. Когда становилось совсем невтерпеж, он шел в ванную, где, сжав зубы от злости, проделывал над собой то, за что презирал сам себя. После этого становилось еще противнее и сами собой сжимались кулаки, чтобы выместить злобу на каком-нибудь "пидоре".

            На третьем курсе он так и сделал, когда в свете "демократических перемен" и отмены 121 статьи, один однокурсник посмел открыто заявить о своей сексуальной ориентации. Хотя лично к Виктору тот не имел никаких притязаний, он избил его так, что если бы не папа, его бы запросто отчислили из института. Он набросился на него прямо в аудитории, доведенный до отчаяния тем, что тот смеет выставлять напоказ то, что он сам о себе был вынужден скрывать.

            Так было и все последующее время. К женщинам Виктор никакого интереса не испытывал и счел благоразумным надеть на себя маску ушлого циника - наблюдателя, снисходительно принимающего окружающих, но не допускающего никого в свой мир. Это сразу каким-то образом и понял Лёня...

            Но сейчас Виктор рыдал не от ненависти. Он рыдал от жалости к самому себе. В памяти всплыли внимательные проникновенные глаза Лёни и его тихий голос:

            " Что тебя побудило сделать это?"

            " Мне показалось, что ты не такой, каким хочешь казаться..."

            " Я же тебе ничего плохого не сказал..."

            " Мне уйти?"

            Виктор вспоминал, и хотелось плакать еще сильнее. Сколько еще он будет жить под этой маской?  Сколько будет бояться? Сколько будет страдать от омерзения к самому себе? Он же не носит в кармане бессмертия. На примере отца он знает, как может оборваться в одночасье человеческая жизнь...

            Виктор поднялся с постели и стал одеваться. Он выскочил на улицу и направился к Днепропетровской.  Заметно потеплело. Повалил крупными хлопьями пушистый снег, и все окружающее ослепляло чистотой. Улица была пуста, только чернели на проезжей части следы колес проехавших недавно машин. Автобусных протекторов заметно не было. Виктор не посмотрел на часы, когда выходил, и не знал, ходят ли еще автобусы. Он повернулся и пошел в обратную сторону, на другую улицу, где полегала трамвайная линия. Он шел, не имея никакой надежды.

            Вот и она. Здесь, несмотря на поздний час, проносились машины, автобусы с темными окнами спешили в парк. Со стороны центра показался запоздалый трамвай, и Виктор поспешил отойти за павильон, чтобы водитель не увидел его, поскольку проходящие здесь маршруты обслуживались депо, в котором он работал.

            "Стало быть, ходят еще, - грустно подумал Виктор,- Наверняка уехал. Не на трамвае, так на такси".

            И тут, за отошедшим с остановки трамваем, он увидел на противоположной стороне знакомую фигуру. Из-за пригорка у Красного Маяка показались огни встречного вагона. Уже невзирая на возможность быть узнанным, Виктор кинулся через дорогу. Лёня стоял спиной и не заметил его приближения. Он только вздрогнул, когда Виктор, подойдя сзади, хлопнул его по плечу.

            Подъезжающий трамвай перемигул светом фар - водитель узнал Виктора, но тот даже не посмотрел, кто это, лишь приподняв руку в приветственном жесте. Он смотрел в глаза Лёни.

            -Пойдем... Пойдем отсюда, - тихо сказал Виктор, увлекая его за плечо от остановки и махнув рукой около открытой двери, чтобы водитель не ждал.

            Коротко брякнув звонком в знак приветствия, водитель закрыл двери и тронулся, оставив их стоящими вдвоем посреди улицы.

            -Прости меня, - так же тихо проговорил Виктор и крепко обнял Лёню, - Прости, я идиот...

            -За что мне тебя прощать? - спокойно спросил Лёня, - Я сам тебя обидел. Но я не думал, что ты так это воспримешь. Я, наверное, забыл в тот момент, где я...

            -Прошу, пойдем и все забудем, - с мольбой в голосе сказал Виктор, - Пусть у нас опять все будет так, как было. Ты говоришь, я спас тебе жизнь? Спаси меня от самого себя…

5.

 

 

            Виктор проснулся, когда за окном начали сгущаться сумерки. Он потерял счет времени. Он попытался сосредоточиться и вспомнить, когда ему опять идти на работу, но не смог. Он даже не мог вспомнить, когда его свалил-таки мертвый сон - вчера или уже сегодня. Рядом лежал Лёня. Он едва слышно сладко посапывал во сне, а его русые слегка вьющиеся волосы разметались по подушке.

            Виктор приподнялся на локте и стал разглядывать спящего, переполняясь нежностью. Потом лег и провел под одеялом рукой по Лёниному телу. Стройные ноги, острые коленки, бугорок под трусиками, живот, грудь, шея... У Виктора закружилась голова. Он слегка прижался боком к Лёне, вдыхая его запах, и мягко положил руку на этот бугорок, не отводя  взгляда от лица. Лёня перестал посапывать, но глаз не открывал. Лишь чуть заметно вздрогнули уголки губ. Виктор начал слегка поглаживать его трусики, и почувствовал, как под ними начинает оживать, наливаясь, плоть.

            Леня сладко потянулся под одеялом и с улыбкой скосил на Виктора открывшийся левый глаз:

            -С добрым утром.

            -А сейчас утро?

            Лёня приподнял голову и посмотрел на окно.

            -Тогда добрый вечер. Или, как ты выражаешься? Здрасьте, пожрамши?

            -Не надо, - слегка поморщился Виктор, - Когда мы вдвоем, мне не хочется так выражаться.

            А они были вдвоем. И это было у Виктора впервые. Никогда раньше, за все прожитые тридцать лет, он не допускал даже мысли, что у него может быть так...

            Они молча дошли до дома от трамвайной остановки и молча вошли в квартиру. Леня стоял и смотрел на Виктора взглядом, который напомнил ему тот вечер, когда он притащил его к себе после драки.

            "Пойдем" - сказал он ему тогда, и уложил на диван.

            И сейчас Виктор не нашел никакого другого слова:

            -Пойдем...

            И сколько страха, отчаяния, внутренней борьбы, желания и надежды было вложено в это короткое слово, мог почувствовать только Лёня.

            -Пойдем, - как эхо, еле слышно отозвался он.

            Они вошли в комнату, и Лёня стал раздеваться, аккуратно складывая на стул каждую вещь. Вот он уже стоял перед Виктором, как в тот день, в одних белых трусиках и носках, во всей красоте своего стройного тела, как бы мерцающего из темноты в отраженном, проникающем из прихожей, свете.

            Дрожащими руками Виктор стал расстегивать на себе одежду. Его тело била мелкая нервная дрожь, он слышал, как стучит его сердце. Вот он тоже остался в одних трусах и носках. Лёня приблизился к нему, прижавшись низом туловища, и Виктор ощутил две напрягшиеся плоти, разделяемые только тоненькой материей трусов. Лёня нежно провел руками по его спине и крепко обнял, сомкнув их на шее. Теперь Виктор ощущал все его тело своим, и не мог пошевелиться.

            -Дрожишь? - тихо прошептал Лёня, но так, что невозможно было обидеться или смутиться, - Не бойся.

            Он оторвался от Виктора, щелкнул выключателем висевшего над диваном бра, лег на спину, плавно поднял вверх длинные стройные ноги и снял трусики, которые порхающей птицей пролетели мимо лица остолбеневшего Виктора, опустившись на ковер. Чуть согнув ноги, Лёня положил их на диван, широко разведя колени, и раскрывая объятия рук, прошептал:

            -Иди ко мне...

            Виктор продолжал стоять, любуясь обнаженным телом Лени и не чувствуя в себе сил тронуться с места.

            -Иди же, - опять послышался тихий ласковый голос, и Виктор шагнул к дивану, с громким стоном проваливаясь в тянущий его омут...

            Ушло все - комната, окружающая обстановка, мысли, волнения, страх. Все чувства переполняло одно - это красивое сильное тело, этот тихий ласковый голос и эти бездонные, мерцающие в свете бра, глаза. Он утопал в неизведанных ощущениях, захлебываясь от любви и нежности к этому существу, разом сломавшему все представления, которыми он жил раньше.

Виктор не отдавал себе отчета, что делает, и только все тот же тихий ласковый голос помогал ему:

            -Не надо так сильно... Ты делаешь мне больно... Не спеши... Вот так...

            Они обнимались, становясь единым переплетением тел, отрывались, смотрели друг на друга и снова падали в объятия, пока у обоих одновременно не произошло то, что когда-то случилось у Виктора впервые на чердаке Сережкиного сарая тем памятным летом.

            Лёня сел и откинулся на спинку дивана. Его согнутые колени были широко расставлены, а глаза смотрели на Виктора ласково и блаженно. Он не стыдился и позволял себя рассматривать.

            -Кушать хочешь? - заботливо поинтересовался Виктор.

            -Не мешало бы...

            Они поднялись с дивана, и абсолютно голые пошли на кухню.

            -Зайдем сюда, - сказал Лёня, открывая дверь ванной.

            Он включил душ, отрегулировал воду, и они оба залезли в ванну. Лёня заботливо смыл с их тел следы страсти. От его прикосновений Виктор опять почувствовал возбуждение. Он опять обнял и прижал к его себе.

            -Мы кушать идем, - тихонько рассмеялся Лёня, нежно отстраняя его, - У нас все еще впереди... Ты же хочешь?

            -Что? - не понял Виктор.

            -Все. По полной программе.

            -Да... - выдохнул Виктор раньше, чем успел подумать.

            -Смазка у тебя есть? - поинтересовался Лёня.

            Виктор оказался в замешательстве.

            -Вазелин хотя бы найдется? Так тебе будет больно.

            -Найдется. Должен найтись. Там, в аптечке, в коридоре, в шкафу.

            -Я посмотрю, а ты иди сюда, сядь...

Лёня указал взглядом на край ванны, и когда Виктор сел, направил струю, продолжавшую бить из душа, на его попку, слегка прижав.

            -Помой все внутри. Я потом тоже так сделаю...

            Он вышел, а Виктор остался осваивать неведомые приготовления. Едва он успел смыть последствия, как вошел Лёня с баночкой вазелина в руке:

            -Иди на кухню, теперь я...

            Виктор достал из холодильника все, что в нем было съестного, присовокупив имевшуюся в запасе бутылку водки.

            -Прости, я не могу так много пить, - с долей неловкости сказал Лёня, входя на кухню.

            -У меня просто нет ничего другого, - развел руками Виктор, - Не знаю, как ты, я уже абсолютно трезвый.

            -Лед и Фанта у тебя еще есть?

            -Да, конечно.

            Виктор с готовностью достал из холодильника то и другое.

            Леня насыпал в свой бокал льда, залил его Фантой, помешал и добавил немного водки.

            -Не обидишься, если я буду так?

            -Коктейль? - улыбнулся Виктор.

            -За неимением. Коктейль - это нечто другое.

            -Сыну ли директора ресторана не знать, что такое коктейль? Давай, я себе тоже сделаю так. На безрыбье, как говорится, и сам раком встанешь. Ой, прости...

            -Прощаю, - улыбнулся Лёня, - Давай?

            Они чокнулись, и немного отпив, поставили бокалы на стол.

            -Презервативов у тебя, конечно, тоже нет? - спросил Лёня и, не дожидаясь ответа, заверил, - Не переживай, я проверялся перед отлетом, а тебе, наверное, негде было заразиться...

            Эти слова резанули Виктора по живому. Не те, что ему негде было заразиться, а именно эти: "Я проверялся". Раньше ему не приходило в голову об этом подумать, а сейчас стало горько. Но ведь так и должно было быть. Неужели он надеялся, что он у Лени первый?

             Кажется, тот понял, о чем он думает:

            -Ну ты же, наверное, и не думал, что ты у меня первый?

            -Нет. Не думал, - сказал Виктор, избегая поворачиваться лицом к Лене, поскольку заметил, что его глаза наполнились слезами, - Все нормально, Малыш.

            И еще он почувствовал, как внутри начинает подниматься злоба по отношению к самому себе:

            "Раскатал губы, дурак. Вообразил, что он твой навеки? А он уедет завтра в свою Америку, где у него целая шобла таких, и будет им рассказывать о приключениях на своей исторической родине. А ты дрочи и вспоминай, как тебя лишил девственности красивый мальчик. Зачем вообще это было нужно? Жил бы себе, как жил. Зачем ты побежал за ним?"

            Виктору вдруг стало жаль себя. Как бывает в детстве, когда дали подержать в руках игрушку, о которой мечтал всю жизнь, и тут же отобрали. Ну почему он такой? Почему не может жить с женщинами, как все? Иметь семью, детей, ощущать себя нормальным человеком? Чем он провинился и перед кем, что должен нести всю жизнь эту муку?

            Виктор поднял взгляд на притихшего Лёню и заметил, как по щекам того текут слезы. Весь гнев моментально испарился, уступив место другому чувству:

            -Ты чего? - спросил он, придвигаясь и обнимая его.

Лёня сначала сделал попытку уклониться, но неожиданно, уткнулся Виктору в плечо и заплакал по-настоящему.

            -Перестань, все нормально. Уедешь, я буду тебя вспоминать. Мне так хорошо никогда еще не было, - говорил Виктор, гладя его по волосам.

            -Замолчи, - прошептал Лёня, - Замолчи, пожалуйста, ты не то говоришь. Ведь ты подумал, что я вот так с каждым? Что мне это ничего не стоит, что у меня веселая жизнь? А на самом деле... Ты не знаешь, как мне одиноко. Меня никто не любит. Ни один человек на земле.

            -Как, не любит? А родители? А бабушка?

            -Бабушка умерла в прошлом году, а я даже не прилетел с ней проститься. Она меня действительно любила и хотела, чтобы я с ней остался. Родители считают меня своим горем. Осталась только тетка, ее старшая дочь. Она единственная, кто не отвернулся от меня, когда узнала, что я гей. Она тоже не понимает этого, но она меня жалеет. У нее нет своих детей, и я для нее всегда был дороже, чем для матери. Но она здесь, а я улетаю с Кевином.

            -Кто это?

            -Мой бойфренд, с которым я прилетел сюда. Я тебе не говорил разве?

            -Ты говорил о студенте скульпторе, но не упоминал, что он твой бойфренд.

            -Потому, что он не мой, хоть и считает меня своим. Я ему нужен, как украшение, как вещь, как его сексуальная принадлежность, хотя у него и помимо меня их хватает. Он их меняет чуть ли ни каждую неделю, а меня держит для утешения, когда бросает очередного. Он же звезда. Им должны все восхищаться, он без этого не может. Я сначала был на седьмом небе, когда мы познакомились. И от него самого, и от того, какой он в постели. Меня полюбил такой парень! Только очень быстро понял, что это не он меня, а я его полюбил. Я готов был для него на все, но каждый раз убеждался, что ему это не нужно. Ему вообще ничего не нужно, кроме как ублажать себя. Никуда, кроме клубов, мы с ним не ходили, а там он вел себя так, что мне лучше было бы это не видеть. Да и вообще, это не для меня. Мне понравилось там только в первый раз, а потом стали противны эти развлечения в поисках секса. Сколько потом было пролито слез. Особенно, когда про меня все открылось родителям, и мы стали чужими людьми.

            -Как открылось?

            -Какая разница - как? Факт, что открылось. Мать плакала несколько дней и упрекала отца за то, что он мы оказались в Америке. Она считает, что это Америка сделала меня геем, а теперь сделает наркоманом, и еще не знаю кем. Я дома инородное тело. С матерью мы еще как-то общаемся, хотя она в каждом моем шаге видит только воображаемые порочные наклонности, а отец меня вообще не замечает. Мне кажется, он комплексует, что от него родился такой сын. Вот такая у меня там жизнь. Я летел с тайной надеждой остаться здесь, встретить настоящего друга, а вместо любви чуть не нашел гибель. Прости, я не должен был тебе рассказывать... Но я... Мне нужно кому-то рассказать. В Америке меня не поймут.

            -То, что ты чуть не нашел гибель, связано с твоими поисками любви? - спросил Виктор, когда он затих, - Если не хочешь, не отвечай.

            -Я купил рекламу, где печатаются такие объявления, и позвонил по самому, как мне показалось, душевному. Его опубликовал уверенный в себе, состоявшийся человек тридцати лет. Мне стало тревожно, когда на встречу пришел совсем молодой парень, но он сказал, что тот человек сам на встречи не ходит, а он проводит меня к нему. Всю дорогу твердил, какой тот богатый и как мне повезло. Когда вошли в парк, мне стало не по себе, а когда нас стали догонять еще трое, я обо всем догадался, но было уже поздно. Надо было уйти еще от метро, но я...

            -Как выглядел тот, что с тобой встречался? - перебил Виктор, - Лет семнадцать, высокий, широкоплечий, круглолицый, смотрит исподлобья?

            -Да. Откуда ты знаешь?

            -Они ехали в моем трамвае. Все четверо. И этот грозил мне, чтобы я ничего не говорил про них, если спросят. Я довез их до метро, а потом развернулся и приехал туда, где они садились. Прошел по их следам. Ну... Остальное ты знаешь.

            -Так ты... Ты специально возвращался? Зачем? Почему ты не сообщил в полицию? Ты испугался их угроз? У нас...

            -У вас - не у нас, - опять перебил Виктор.

            -Но тебя же самого могли обвинить.

            -Могли. Ну, а потом?  Потом, когда я ушел на работу? Куда ты исчез?

            -Мне было очень плохо. Когда ты позвонил и назвал адрес, я позвонил Кевину. Они же все вытащили у меня из карманов. Хорошо, что документы были в гостинице, с собой одна визитка. Он приехал за мной, я дополз открыть дверь, а в такси потерял сознание. Водитель привез меня в какую-то больницу, но там посмотрели документы, страховку, и на скорой отвезли в другую. Там сразу поместили в реанимацию. Вот и все.

            От всплеска гнева у Виктора не осталось следа. Он смотрел на Лёню, и его охватывало чувство сопричастности всем его несчастьям. Ему хотелось обнять, прижать к себе этого доброго, запутавшегося в жизни парня с уверенными манерами и постоянной улыбкой на губах, за которой пряталось человеческое горе.

            -Малыш, ты, кажется, хотел отведать кислых щей? - улыбнулся Виктор.

Лицо Лёни слабо озарилось той самой улыбкой, что придавала ему обаяние:

            -Хотел.

            Виктор достал из холодильника кастрюлю и поставил ее на плиту.

            -Но проблем.

            -Thank you very much, - на чистом английском ответил Лёня, - you're a true friend.

            -А true boyfriend?

            -My darling, - нежно сказал Лёня.

            -Ты тоже мой дарлинг, - ответил Виктор, и их губы слились в долгом поцелуе.

            Он налил и поставил перед Лёней тарелку подогревшихся щей.

            -Я сейчас буду плохо себя вести, - возвестил тот, вдохнув их аромат.

            -Веди, - подмигнул ему Виктор.

            Он глядел, как Лёня с аппетитом поглощает щи, и чувствовал себя счастливым просто оттого, что сидит рядом.

            -Давай, - поднял он бокал, когда тарелка опустела, - Давай за эту ночь, что свела нас за этим столом и за то, что я тогда, на Семеновской, перевел стрелку...

            -Пойдем, - полувопросительно - полуутвердительно произнес Лёня, вставая из-за стола, и они, обнявшись, пошли в комнату.

            -Ложись, - сказал Виктор, когда подошли к дивану.

            Ему опять захотелось увидеть Леню в той позе, когда он впервые предстал перед ним обнаженным. Тот угадал его желание, ложась и разводя согнутые в коленях ноги:

            -Иди ко мне...

            Они долго целовались, не переставая ласкать друг друга. Рука Лени потянулась к коробочке с вазелином, и Виктор понял, что ему сейчас предстоит...

            Лёня все сделал сам, направив его член себе в попку. Они оба сладко застонали, по телу Лени пробежала судорога и он, сдержав стон уже от боли, проговорил:

            -Не надо... Я сам все сделаю... Тебе будет приятно... Нам обоим будет приятно...

            Лёня стал делать плавные, но энергичные телодвижения, не отрывая взгляда от его глаз. Это приводило Виктора в состояние, когда забываешь обо всем. При этом он буквально утопал в этих чистых глазах, смотревших в глубину его души. Почувствовав приближение вожделенного момента, он сделал над собой усилие, чтобы задержать, продлить хотя бы еще чуть-чуть… Это произошло так, как не было еще ни разу в жизни. Он понял, что не знал раньше, что это такое.

            Виктор обмяк и повалился на грудь Лёне, услышав, как часто стучит у того сердце.

            -Пошли в душ? - тихо спросил он.

            Лёня слегка зажмурил глаза в знак согласия.

            Когда они встали под душ, Лёня, мягко водя рукой по животу Виктора, спросил:

            -Почему ты не сбриваешь волосы? Смотри, как у меня красиво...

            У Лёни промежность была аккуратно выбрита, а оставленная над самым членом аккуратная короткая челочка треугольной формы пикантно украшала и без того красивое тело.

            -Некоторые даже в виде рисунка делают, - продолжал тот, - И потом, волосы держат запах, да и вообще это негигиенично.

            -Просвещай меня, - улыбнулся Виктор, - Считай, что я только из леса вышел.

            -Не обижайся, я...

            -Я не думаю обижаться. Я называю вещи своими именами и на все смотрю реально, как говорил мой батя.

            -А хочешь, я тебя подстригу? - в глазах Лёни зажегся озорной огонек.

            -Давай, сохраню на память.

            -Тащи ножницы поострей и станок.

            Лёня выключил душ и стал наполнять ванну.

            -Как тебе сделать? - спросил он, когда Виктор появился со всем необходимым.

            -Как себе. Такую же челочку.

            Пока наполнялась ванна, Леня аккуратно состриг волосы и бритвой легонько наметил контур.

            -Залезай, - скомандовал он, шагая в ванну.

            Они уселись друг против друга, переплетя ноги, и Лёня начал аккуратно выбривать ему волосы. Виктор смотрел, как под тонкими длинными пальцами преображается его интимное место, и помимо страсти, переполнялся нежностью к Лёне.

            -Встань рачком, - попросил Лёня, выпрямляясь.

            Виктор заметил его возбужденное состояние и сам пребывал в таком же, как только Лёнины пальцы дотронулись до его плоти. Он посмотрел ему в глаза, и тот опять понял его без слов:

            -Сначала закончим дело, совсем немного осталось.

            Он подчинился, и с упоением ощущал, как станок скользит вокруг его анального отверстия, по мошонке, а Лёнины пальцы мягко ее оттягивают.

            -Ну, вот и все, -  сказал тот, - Теперь ты денди.

            -Спасибо тебе, Малыш, - сказал Виктор, целуя его в губы, - Ты возвратил меня к жизни.

            -Это еще не возвращение, - с улыбкой и нотками грусти в голосе, ответил Лёня, - Возвращение, это когда навсегда.

            Они вылезли из ванны и повалились на диван, не выпуская друг друга из объятий. Виктор чувствовал, что Лёнины пальцы все чаще ласкают его отверстие, вот он уже потянулся за вазелином... Виктор хотел перевернуться на спину, но Лёня остановил:

            -Не надо, тебе будет больно. Лежи спокойно на животе и наслаждайся. Я все сделаю сам...

            Его пальцы скользили вокруг отверстия, временами забираясь внутрь, отчего тело Виктора покрывалось сладостной дрожью. И вот он почувствовал, как в него начинает входить что-то делающееся все больше и больше, безжалостно раздирая при этом плоть. Виктор сделал над собой усилие, чтобы не застонать, но боль становилась все острее. На какой-то момент в душу Виктора закрался страх. Казалось, это что-то разорвет на части его тонкую плоть.

            -Потерпи... Потерпи немножко, сейчас будет приятно, - донесся откуда-то до него шепот, заставивший воспринять все происходящее иначе.

            Это был шепот его Малыша. Разве может он ему сделать плохо? И Виктор сделал встречное движение, чтобы ощутить проникновение как можно глубже. Теперь ему не было страшно, он хотел это ощущать...

            -Малыш, - в упоении простонал он, падая головой на подушку, и опять почувствовал, на сей раз спиной, частое биение ставшего дорогим ему сердца.

            Они опять сходили в душ, и расслабленные, повалились на диван, обняв друг друга. За окнами брезжил серый зимний рассвет.

            -Давай поспим, - успел прошептать Виктор прежде, чем крепкий сон, не испытываемый им уже более суток, разом охватил его.

            И вот теперь это нелепое "утро" их пробуждения, случившееся в вечерние сумерки...

            -В душ идешь? - спросил Лёня.

            -Иди, я полежу еще...

            В ванной зашумела вода, а Виктор, сориентировавшись, наконец, во времени, подошел к висевшему на стенке календарю и поставил маркером две галочки, одну из которых обвел в кружок, а над следующим днем написал "14-00". Это было время, когда ему предстояло пока еще послезавтра выйти на работу.

            -Чем занимаешься?

            Лёня стоял голышом в дверях, расчесывая волосы.

            -Отмечаю, когда мне на работу, а то время куда-то сместилось. Проснулись, а уже свет пора зажигать.

            Леня щелкнул выключателем, и под потолком вспыхнула люстра, ярко осветив комнату.

            -Не надо, - поморщился Виктор, - Включи бра, так уютнее.

            Лёня подчинился, и выходя из комнаты, заметил:

            -А ты бы смог жить на Западе.

            -Ты находишь?

            -Уважаешь закон, не идешь на сделки с совестью, работать не считаешь, как тут говорят, "в падлу", обладаешь чувством ответственности...

            -Я даже помню о том, что тебе завтра уезжать, - вставил Виктор, сам заметив при этом, как у него дрогнул голос, - Во сколько самолет?

            -Не надо, - твердо сказал Лёня, - Прошу, ни слова больше. Эту ночь я у тебя.

            -Тогда пошли завтракать, - потеплевшим голосом предложил Виктор.

            -Иди в душ, я приготовлю.

            -Только если яичницу, мы за ночь все съели.

            Когда Виктор вышел из ванной, на столе уже стояли тарелки с красиво уложенной яичницей глазуньей.

            -Весь десяток поджарил?

            -Надо силы восполнять, - улыбнулся Лёня, - Сейчас покушаем и сходим в магазин.

            -Да я схожу, - сказал Виктор.

            -Нет, сегодня я тебя угощать буду. У нас в Америке так.

            -Ты пока не в Америке.

            Лёня вытащил из холодильника лед и опять сделал свой импровизированный "коктейль".

            -Никогда раньше столько не пил, - покачал головой он, - но с хорошим человеком чего не сотворишь...

            -Ну что, собираемся в магазин? - спросил Виктор.

            Лицо Лёни стало серьезным. Он взглянул на часы, и о чем-то подумав, сказал:

            -Можно, я позвоню от тебя Кевину? Позже могу не застать, он скучать не любит.

            -Звони, - мрачно ответил Виктор.

            То, что идут последние часы его счастья, опять напомнило о себе.

            Лёня ушел в комнату, и Виктор плотно прикрыл за ним обе двери. Скоро сквозь них послышался голос Лёни, заговорившего по-английски.

            Виктор подошел к окну. На улице опять повалил пушистый снег. Как вчера. Или позавчера... Он безучастно смотрел на падающие снежинки, которые, казалось, залетали через стекло в его душу и кружили там, наполняя ее леденящим холодом.

            Виктор не помнит, сколько простоял так, уйдя в созерцание метели и слыша сквозь закрытые двери слабые отголоски Лёниного голоса. Вывела его из этого состояния только воцарившаяся в квартире тишина. Раздавались слабые звуки и шорохи с улицы, из соседних квартир, но Лёниного голоса слышно не было.

            Не включая света, Виктор дошел до комнаты, и приоткрыв дверь, заглянул в щель.

            -Стучаться надо.

            Лёня сидел на кресле возле телефона и в упор смотрел на него. Глаза его не улыбались. Казалось, за ними протекала глубокая тяжелая дума, и протекала давно.

            -Извини, - в замешательстве проговорил Виктор, подаваясь обратно в коридор.

            -Витя, - остановил его голос из комнаты.

            Виктор вернулся и посмотрел на Лёню. Глаза того сохраняли все ту же трагическую задумчивость.

            -Витя, - тихо проговорил он, - Как ты отнесешься к тому, если я не полечу в Америку?

            Виктор вздрогнул и пристально посмотрел на него.

            -Ты не будешь против, если я останусь с тобой?

 

 

 

 

            6.

 

 

Всю дорогу они молчали.

            Выйдя из дома, Виктор показал Лёне автобусные остановки неподалеку, объяснив, куда и на каком номере можно доехать. Называл и магазины, мимо которых они проезжали. Лёня кивал головой, на его губах застыла приветливая полуулыбка, но глаза сохраняли скорбную задумчивость.

            "Как бы не повторилась прежняя история, если он будет так улыбаться всем встречным", - озабоченно подумал Виктор.

            И еще он заметил, что на Лёне задерживают взгляд многие девушки, особенно, когда спустились в метро. Что говорить, парень он был отменно красивый, а эта улыбка невольно выделяла его из толпы неприветливых лиц вокруг. Виктор поймал себя на мысли, что начинает ощущать ответственность за Лёню и тревогу за себя, в связи с тем, что такой парень не сможет не стать объектом пристального внимания окружающих, как бы ни сложилась его судьба.

            Он почувствовал эту ответственность сразу, как только произнес в ответ на вопрос Лёни:

            -Да...

            Ответ сорвался с губ сам собой. Он не мог быть другим, хотя к такому повороту событий Виктор готов не был. Он мог об этом лишь мечтать, да и то, разве что в сослагательном наклонении. То, что это может быть на самом деле, не укладывалось в сознании даже в мечтах и до сих пор не верилось, что вот так просто, в один час, может измениться судьба.

            Так они доехали до центра, погруженные каждый в свои думы. Вот и гостиница.

            -Подожди меня здесь, - попросил Лёня, - Я скоро...

            Он исчез за стеклянными дверями, а Виктор стал расхаживать взад - вперед по тротуару, охваченный тревожным чувством неясности своей дальнейшей судьбы.

            Лёня появился действительно скоро. За спиной у него был рюкзак, на плече - вместительная дорожная сумка, а в руке - ручка большого чемодана на колесиках.

            -Ну, у тебя и вещей, - покачал головой Виктор.

            -Я половину тебе подарю, - улыбнулся Лёня, - Я же не знал, сколько пробуду здесь, а у нас не принято два дня ходить в одном и том же. Если придешь куда-то, в чем вчера, подумают, что ты не ночевал дома...

            -И что?

            -Ничего. Никто ничего не спросит и не скажет, но подумают непременно.

            -Да... Все с точностью до наоборот.

            -Я не нахожу, что это плохо, когда никто не лезет в твою личную жизнь.

            -Я тоже. Поэтому и не спрашиваю, как ты расстался со своим бойфрендом, - улыбнулся Виктор.

            -И не спрашивай, - улыбнулся в ответ Лёня, - Я не оправдываю себя… Я только не понимаю, почему люди так любят видеть в другом именно те недостатки, которыми обладают сами?

            -Я это тоже заметил. И еще стал замечать, что потом сами страдают от того, от чего заставляли страдать других.

            -Бог наказывает?

            -В Бога не верю, но то, что есть высшая справедливая сила - определенно. Ловим такси?

            -Да. Я уже знаю, что у вас его действительно ловят, - улыбнулся Лёня.

            -Теперь уже у нас, - поправил Виктор, вскидывая руку.

            Машина остановилась быстро. Чтобы не вступать в лишние переговоры, Виктор прямо с улицы через опущенное стекло назвал адрес, прибавив магическое словечко "пятьдесят".

            Эта привычка прочно вошла в его быт с тех времен, когда, не имея возможности потратить заработанные деньги на что-то существенное без того, чтобы не прибегать к специфическим взаимоотношениям, он сделал для себя максимально комфортной хотя бы повседневную жизнь. Обладая правом бесплатного проезда на общественном транспорте, Виктор практически ее не использовал, а пачка специально наменянных пятидесятирублевок прочно заняла место в нагрудном кармане. За пятьдесят везли все - и таксисты, и "бомбилы" частники. А у Виктора всегда было пятьдесят - что в центр города, что до ближайшего универсама, и его единственное слово всегда было первым и последним. Менялась только цифра, согласно законам времени. Сначала было пять, потом десять, а теперь вот стало пятьдесят...

            -Ну вот, ты и дома, - сказал Виктор, когда они поднимались в лифте.

            Лицо Лёни озарилось грустной улыбкой. Похоже, он сам еще до конца не осмыслил своего решения.

            -Не грустите, мистер, - подбодрил Виктор, - Исполнилась ваша мечта оказаться на исторической родине.

            -Это только благодаря тебе, - поднял на него взгляд Лёня, - Ты меня вернул.

            -А ты - меня. К самому себе. Я ощущаю себя рядом с тобой другим человеком.

            Они вошли квартиру и сложили вещи.

            -Разбирать позже будем, - сказал Виктор, - Пошли сразу в магазин, а то нечем отпраздновать твое возвращение.

            -Опять пить, - засмеялся Лёня, - Узнаю родину.

            -А в Америке не пьют?

            -Пьют очень часто и помногу, но... как-то по-другому. Не напиваются при этом.

            -Мы тоже не будем напиваться. Пойдем в коммерческий, там наверняка есть шампанское, наберем побольше, нальем в ванну и будем купаться...

            В магазине Леня решительно отстранил Виктора и от продуктов, и от кассы. И дома накрывать на стол стал сам, сказав, что сегодня его день, и он хочет сделать ему приятное.

            -Вик, посмотри пока телевизор, - улыбнулся Лёня, - Или поставь какую-нибудь музыку для ауры...

            -Слушаюсь, мистер, - тоже улыбнулся Виктор и переспросил, - Как ты меня назвал?

            -На американский манер. Хотя... - Леня задумался, - Тебе больше пойдет Вил.

            -Ты хотел сказать Вилли?

            -Нет. Вилли - это шлем, а Вил - сокращенное от Вилсон - желанный, сын желания.

            -Зови, если хочешь, - великодушно разрешил Виктор, - А мне как тебя называть?

            -Называй, как уже называешь...

            -Как? Лео?

            -Ты меня называл Малыш...

            -Немножко не в тему, - усмехнулся Виктор, - Я не настолько тебя старше.

            -Какая разница? У тебя это душевно получается. Меня так мама называла в детстве, когда мы с ней еще были родными, - голос Лёни слегка дрогнул.

            -Малыш, не грусти, - Виктор обнял и поцеловал его в щеку, - Эти времена вернутся. Вот увидишь. Все вернется, если мы сами хотим этого возвращения.

            Виктор вошел в комнату и остановился возле магнитофона.

            -Ты что предпочитаешь из музыки? - спросил он громко, чтобы было слышно на кухне.

            -Что-нибудь русское, только не попсу.

            -Русское народное? А ведь не поставлю, поскольку нет.

            -Удивительно. У нас кантри самый популярный жанр после попсы, а в России почему-то свое народное никто не любит.

            -Зато о своей "русскости" становится модно кричать, - заметил Виктор, - Что только они под этим подразумевают?

            -Шансон тогда какой-нибудь, только без мата.

            Виктор поставил кассету Вилли Токарева:

 

            ...Я тут в Америке уже четыре года,

            Пожил во всех её известных городах,

            Мне не понять её свободного народа,

            Меня преследует за будущее страх…

 

            -Это как раз будет в тему, - улыбнулся он, возвращаясь на кухню.

            Стол уже был накрыт, и Виктор хлопнул пробкой.

            -Давай, за твое возвращение, - поднял он бокал, - И чтобы оно было навсегда, как ты хотел.

            Звон сомкнувшихся бокалов завершил тост.

            Лёня отхлебнул шампанского и задумчиво проговорил:

            -Бывает же такое...

            -Что ты имеешь в виду?

            -Свершилось то, о чем я мечтал. Причем тогда, когда я чуть не распрощался с жизнью...

            -Будем считать, что ты с ней распрощался, - улыбнулся Виктор, - С той, своей прежней жизнью. Как и я со своей. Пусть не так ужасно, как ты, но тоже распрощался, благодаря тебе...

            -А я, благодаря тебе, остался жив.

            -И самое главное - мы нашли друг друга. Еще три дня назад я не поверил бы, что так просто может измениться жизнь.

            -А я, что так запросто смогу принять такое решение…

            -Мы оба приняли его по велению сердца. Давай, за то, чтобы эта, новая жизнь, была у нас обоих счастливой.

            Виктор вновь наполнил бокалы, они отхлебнули и долго-долго целовались...

 

            ...На Дерибасовской я пивом торговал,

            И очень скромно потихоньку воровал.

            Я жил в Одессе, пиво всем не доливая,

            А здесь, чтоб жить, я всем переливаю...

 

            -доносился из комнаты голос Вилли Токарева

            -Вил, скажи, если можешь, - поинтересовался Лёня, - Вот твой отец был директором ресторана. Ведь он сам коньяк не разбавлял, откуда у него такие деньги, если, как ты говоришь...

            -Малыш, не будь наивным, - перебил Виктор, - Так судит большинство, кто не знает сути. А ее может знать только тот, кто поварился в этом котле хотя бы какое-то время. Обвесами и обсчетами дачу не построишь, а сесть за сорок копеек можно запросто...

            Виктору вспомнилось растерянное лицо несчастной продавщицы.

            -...Могу привести любой пример, как это делается, - продолжил он, - Точнее - делалось тогда, сейчас я от этого далек. Но, только один. Потому что, прости, мне неприятно об этом говорить. Представь, что ты директор овощной базы, а я - магазина. Пришел к тебе вагон картошки прямо с поля. Чистая, крупная уродилась, это бывает, и ты ее еще сгноить не успел. Звонишь мне - примешь три тонны? Я говорю - приму. Ты отгружаешь машину, по всей форме оформляешь накладные, только в кузове там будет не три тонны, а полторы.  А за другие полторы, ты пришлешь мне наличные деньги в конвертике. Может, даже с этим же шофером, если он в деле. И я из них не возьму себе ни копейки. Я тут же внесу их в кассу. И чеки пробью. Ты скажешь - в чем же смысл? А в том, что эти полторы тонны ты отправишь на рынок, где они будут проданы не по десять копеек за килограмм, а на рубль три кило. И сколько этих кило в полутора тоннах? Прикинь сам, сколько получится хотя бы с одной машины. Конечно, не все нам с тобой. Надо, как говорят, "отстегнуть" и тем, кто с нами, и тем, кто повыше нас, но даже при этом будем довольны. А если учесть, что это не единичный случай, а отработанная система, такой поток потечет в твой карман, что считать лень станет.

            -Интересно, - задумчиво сказал Лёня, - Действительно, так просто, а сам не догадаешься. У меня были богатые друзья в Америке, но они, если не сами, то их родители, получили свое богатство честно. По крайней мере те, которых я знал. Может, есть и другие, я не говорю за всех, но то, что там можно заработать честно, это факт.

            -Здесь честно даже водителем трамвая не заработаешь, - ответил Виктор, и рассказал про уловки и обман, к которому был вынужден прибегать, чтобы сохранить свои заработанные деньги.

            Все это было не то, о чем ему сейчас хотелось говорить, и Виктор попытался увести разговор от неприятных тем. Скоро они уже предавались воспоминаниям детства.

            -Я тебя обязательно с теткой познакомлю, - говорил слегка захмелевший Лёня, - Пусть хоть один человек знает про нас все. Вот увидишь, ты ей понравишься, и она все поймет.

            -Посмотрим, - сдержанно ответил Виктор и добавил, - Разве мало того, что мы понимаем друг друга? Давай жить по-американски. Ты же говоришь, что там не принято спрашивать никого о личной жизни? Чем больше тебя слушаю, тем больше проникаюсь уважением к Америке. У нас о ней говорят совсем другое. Давай создадим свою маленькую Америку в этой квартире и никого сюда не пустим? Поднимешь меня до цивильного уровня?

            -Я сам еще не поднялся...

            -Хотя бы до своего. Отношения бывают крепкими, когда кто-то ведет, кто-то кого-то поднимает...

            Оба уже основательно захмелели, и снова потянуло на близость. Они в обнимку вошли в комнату, но Леня вдруг подошел к магнитофону и стал перебирать лежащие на столике кассеты. Кажется, он искал что-то, пока уверенным движением не вытащил одну.

            -Поставь вот это, - попросил Леня, - Сейчас увидишь, что я могу. Американские гей клубы не прошли для меня даром...

            Виктор поставил кассету Морриконе.

            -Садись, - легонько подтолкнул его Лёня к креслу, - Это мой подарок тебе.

            Заиграла тема из фильма Профессионал. Виктор не был искушен в искусстве танца. Его водили со школой несколько раз на балет, но действо, происходящее на сцене, как и музыка, существовали где-то в другом пространстве от их шушукающегося и тихо веселящегося зала. Так что, самое большее, что дало ему представление о пластике движений и выразительности человеческого тела, были концертные номера, увиденные по телевизору. Но то, что стало происходить на его глазах, буквально потрясло его.

            Виктор с первого взгляда был покорен Лёниным телом, но только сейчас он увидел его подлинную красоту. Это открывалось постепенно. Сначала Лёня просто двигался под музыку так, что казалось, она сама ведет его за собой. При этом он сумел почти незаметно раздеться, оставшись в одних носках и своих неизменных белых трусиках. Но вот музыка стала набирать силу, и Лёнино тело задвигалось, источая невидимую энергию и само при этом растворяясь в ней. Мелодия вела его в этом вихре, а плавные, но энергичные движения создавали удивительный образ, завораживающий до головокружения. Это был уже не он, а какая-то бушующая страсть, заключенная в музыку и тело. Виктор почувствовал, что его глаза наполнились слезами от возникшего сопереживания чему-то, что он сам не мог себе объяснить. В конце третьего проведения Лёня опустился на спину, едва заметным движением избавился от трусиков и предстал перед ним, медленно вырастая в полный рост обнаженным, застыв в заключительной позе, подчеркивающей всю красоту его тела.

            Заиграла следующая мелодия, но Виктор остановил магнитофон. Он не мог отойти от увиденного. 

            Лёня подошел и присел к нему на колени. Он тяжело дышал, а его тело было покрыто потом. Виктор смотрел на него и видел как бы в первый раз. Это был не Леня, это было нечто, вместившее в себя что-то недосягаемое.

            -Малыш, у тебя талант, - проговорил, наконец, Виктор.

            -Этот танец мы когда-то исполняли с Кевином на конкурсе и заняли первое место, - тихо сказал Лёня, - С тех пор я никогда не танцевал его, потому что он стал для меня олицетворением одиночества. Только сейчас мне вновь захотелось исполнить его для тебя.

            -Спасибо, Малыш, - растроганно сказал Виктор, - Таких подарков мне еще никто никогда не делал.

            Лёня приблизился, и их губы слились в глубоком поцелуе. Виктор ласкал его стройное тело, и сердце замирало от восторга, как от прикосновений к чему-то фантастическому и непостижимому.

            -Малыш, но ведь любой так не станцует. Признайся, ты учился где-то? – спросил Виктор, когда они оторвались друг от друга.

            -Пять лет хореографического училища, - тихо ответил Лёня, - Но это все в далеком прошлом.

            -Так возвращайся! У тебя же настоящий талант.

            -Все это не так просто, Вил, - грустно улыбнулся Лёня, - Ты не знаешь, что такое быть профессиональным танцором. Это не работа, это образ жизни. Я бы даже сказал  - служение. Надо постоянно изнурять себя, сидеть на диете и танцевать, танцевать и танцевать. Спроси любого артиста балета, сколько он сил кладет с самого утра, чтобы вечером выйти на сцену. А иначе - он просто не станцует.

            Лёня встал, и немного размяв мускулы, улыбнулся, становясь опять самим собой:

            -Продолжим наш ужин? Я только ополоснусь...

            Виктор вернулся на кухню, и пока в ванной шумела вода, налил и опустошил залпом бокал шампанского. Он все еще не мог придти в себя от увиденного.

            -Ты говоришь, что танцевал с Кевином? - спросил Виктор, когда на кухне появился Лёня, - Он тоже умеет так танцевать?

            -Ничуть, - улыбнулся Лёня, - Его роль заключалась просто стоять, плавно меняя несколько поз, пока я исполняю танец вокруг него, выражая тем самым свою любовь. Только в самом конце он ее принимает. Эти движения я ему поставил, хотя мне это стоило немалого труда.

            -Почему же ты забросил это дело?

            -Почему ты забросил дело своего отца? - вопросом на вопрос ответил Лёня, - Вот и я почувствовал, что это не для меня. Я могу так танцевать, только когда иду от себя, а входить в чужой образ у меня не получается. Точнее - получается, но не так. А таких и без меня тысячи. К тому же, я понял, что танцевать то и как хочу, мне не дадут, а стало быть, не стоит этого делать вообще.

            -А твой отец тоже танцует?

            -Балетмейстер. Он преподает в балетной школе у своего друга. А помог нам перебраться в Америку их третий общий друг, артист, довольно известный, - Лёня назвал фамилию, - Он многим помог оказаться там...

            -А мама?

            -Мама тоже работала в театре, только драматическом. Редактором, потом завлитом. А тетя закончила биологический, защитила диссертацию. Я тоже поступил на биофак по ее стопам, когда окончательно решил, что покончил с балетом. Отец еще тогда обиделся на меня - он мечтал, что я продолжу его дело, а теперь...

            -Давай выпьем, - поднял бокал Виктор, - За тебя, за твой талант. И все-таки мне бы не хотелось, чтобы он пропал...

            -Он не пропадет, - с улыбкой ответил Лёня, отхлебнув, - Я буду танцевать для тебя каждый вечер. Я еще тебя научу, вот увидишь.

            Они еще долго сидели, пока не опустели две бутылки шампанского, и не было почти все съедено. Чемодан и сумки так и остались не разобранными...

            Проснувшись, как и накануне, к вечеру следующего дня, Виктор посмотрел на календарь и определил, что завтра в два часа дня ему идти на работу. Стало быть, пить больше нельзя. Он перевел взгляд на спящего Лёню и стал тихонько гладить его по волосам, стараясь не разбудить. Потом опустил руку под одеяло, но Лёня неожиданно улыбнулся и открыл, прищурив, один глаз.

            -Застал на месте преступления, - сказал он, хватая его за руку, - Преступник приговаривается к экзекуции через задний проход...

            С дивана они поднялись уже в вечерних сумерках.

            -Мне завтра на работу, - сказал Виктор.

            -А я съезжу к тетке, обрадую ее своим возвращением, - ответил Лёня, - А потом, обещай мне, что поедем вместе. Я обязательно хочу ее с тобой познакомить.

            -Обещаю, если ты считаешь, что так будет лучше.

            -Вы понравитесь друг другу. Это же так здорово, когда не надо врать.

            -Договорились. А сейчас пойдем, погуляем. Я покажу тебе окрестности.

            -Ты мне уже вчера все показал.

            -Это была деловая часть, а сегодня сходим в лес. Жаль, что у тебя лыж нет, а то бы покатались.

            -У нас самая низкая температура в году пятьдесят градусов. Это где-то плюс десять по Цельсию. Хотя, покататься на лыжах можно. Только надо в горы подниматься. Многие так и делают, у кого ностальгия, но я...- развел руками Лёня, - Я человек теплолюбивый.

            Когда они вышли на улицу, уже стемнело. Черная громада леса предстала перед ними сразу, как только перешли дорогу и прошли мимо неврологического санатория. Здесь заканчивалось уличное освещение, и дальше было совсем темно.

            -Страшно? - просил Виктор.

            -Я, кажется, отвык в Америке от того, что такое страшно, - улыбнулся Лёня.

            -И поплатился за это, - завершил Виктор.

            Все вокруг как нельзя напоминало ту ночь на окраине парка. Так же темно, так же гудит ветер в стволах деревьев... Виктор взглянул на идущего рядом Лёню. Неужели это его он вытаскивал из-за засыпанной снегом скамейки, тащил на себе к трамваю, отмывал с лица кровь? Мог ли он тогда предположить, что это так для него обернется?

            -Тебе не холодно? - заботливо спросил Виктор.

            -Я свитер одел, - ответил Лёня, - Сейчас придем, надо вещи разобрать. Если что понравится - носи, мы с тобой одного роста.

            -А с документами у тебя что?

            -Паспорт российский, Грин карта... Что ты имеешь в виду?

            -Паспорт-то менять надо, он у тебя просрочен наверняка.

            -Поменяю. Это где?

            -Там, где ты был прописан. Надо обратиться в паспортный стол.

            -Тогда знаю. Помню, точнее…

            -Боюсь, это окажется не так просто, - покачал головой Виктор

            -Почему? Российского гражданства меня же никто не лишал. Да и прописку теперь отменили, я читал.

            -Ничего у нас не отменили. Просто теперь она регистрацией называется.

            -Так это ее проверяют полицейские на улицах?

            -Уже заметил? И у тебя проверить могут.

            -Видел, но не понял, что это? У нас - раз впустили человека в страну, он имеет право перемещаться куда угодно, только обязан закон соблюдать...

            -А у нас, как видишь, иначе. Не грусти и ничему не удивляйся. Я тебя пропишу.

            -Да меня тетка пропишет. Она сказала, что свою квартиру мне подарит, - потеплевшим голосом сказал Лёня, - Она мне все подарит, сам увидишь, как она меня любит. Ты не обращай внимания, когда приедешь - она немного странная, но очень добрая.

            -Все мы странные, каждый по-своему...

            Так, разговаривая, они незаметно дошли до конца леса, и за стволами деревьев показались городские огни.

            -Ну вот, - сказал Виктор, - пришли в Ясенево. Обратно?

            -Веди, я все равно тут ничего не знаю.

            -Обратную дорогу не запомнил?

            -Через лес по дорожке все время прямо, чего тут запоминать?

            -Вот заведу тебя сейчас в лес и изнасилую...

            -Кто кого? - засмеялся Лёня.

            Они затеяли возню посреди дороги, благо вокруг никого не было, а потом, отбежав на полянку, стали гоняться друг за другом по колено в снегу, резвясь, как дети, и пуляя друг в друга снежками. Виктор, наконец, догнал Лёню, и они со смехом повалились в снег, тяжело дыша.

            -Классно, - восторженно сказал Лёня, лежа на спине и смотря в звездное зимнее небо, - С раннего детства такого не было...

Виктор не выдержал и припал к его губам. Он ласкал своего Малыша леденеющими от растаявшего на них снега руками, ощущал под собой его тело, чувствуя сквозь джинсы возбужденную плоть.

            -Вил, - тихонько сказал Лёня, - А давай, сейчас...

            -Что? - не понял он.

            -Сейчас, здесь, в снегу...

            -Очумел? Задница отмерзнет...

            -Зато как классно! Это запомнится на всю жизнь. Россия, ночь, черные деревья, белый снег, это звездное небо и ты...

            -Эх ты, цивильный человек. Без чистого белья, без душа...

            -Это еще будет много раз. Я хочу сейчас.

            -Озорник, - нежно проговорил Виктор, расстегивая ему и себе ремни на джинсах.

            Твердая живая плоть под материей так манила его, что, добравшись до трусиков, он не выдержал и прижался к ним щекой, вдыхая на морозном воздухе сквозь аромат свежего белья слабый специфически мужской запах.

Виктор зарывался головой все глубже и уже не замечал ни холода, ни растаявшего на руках снега. Он приспустил трусики, и его губы ощутили эту желанную плоть. Виктор буквально впился в нее, стремясь насладиться до тошноты. Леня блаженно постанывал и гладил его холодными пальцами по голове, по шее, забираясь под одежду, но это только усугубляло ощущения.

            Они повалились в снег и в упоении целовались. Потом Леня устремился головой к его промежности, и Виктор почувствовал его губы там, где все окаменело от желания. Он застонал, и перекатившись на бок, обхватил  тело Лени. Он затащил его на себя, и спустив джинсы до колен, припал губами к его попке, яичкам, члену. Теперь они делали это друг другу одновременно. Одновременно произошло и то, что  бывает в конце. И ни снег, ни легкий морозец не смогли охладить их страсти…

            Обнявшись, они медленно брели по дорожке через заснеженный лес.                                                       

            -У меня, между прочим, в этом году отпуск летом, - вспомнил Виктор.

            -Как - в этом году? - не понял Лёня.

            -Там, где я работаю, это бывает раз в три года.

            -Поедем путешествовать, - загорелся Лёня, - Поедем в Америку... Хотя нет, туда еще успеем в любой момент. Поедем в Европу. Я еще не был в Италии, в Париже, в Испании...

            -Я вообще ни разу за границей не был.

            -Так поехали! Денег заработаем.

            -А кем ты собираешься работать?

            -Кем угодно. У нас это в порядке вещей. Папа, я говорил, кем работает, а мама ухаживает за престарелыми. Это государственная работа, ей платят сто долларов в день. А я, когда учился, работал на бензоколонке.

            -На кого ты учился?

            -У нас не на кого-то учатся, а каждый сам выбирает, что он хочет изучать для будущей карьеры. Я, например, взял язык и информационные технологии. Это очень перспективно. До вас еще не дошло, но поверь - будущее за компьютерами. От этого никуда не денешься, век требует.

            -Начинает доходить, - возразил Виктор, - Кое у кого компьютеры уже дома есть. Даже в школах основы информатики преподавать начали.

            -Это же прекрасно. Значит, я смогу найти работу...- начал Лёня, но взглянув в лицо Виктора, осекся, - Конечно, я не знаю всего, что знаешь ты... Но, в конце концов, у вас там, в трамвайном парке, наверное, тоже можно кем-то работать. Мыл же я машины...

            -Не сможешь ты здесь работать ни в трамвайном парке, ни на заправке, - мягко, но уверенно сказал Виктор, - Но, в конце концов, я работаю, и пока еще неплохо зарабатываю, если не сравнивать с кооператорами. Ты сможешь учиться...

            -Прости, я не стану жить за твой счет.

            -Не будешь ты жить за мой счет, не переживай, - улыбнулся Виктор.

            Вернувшись домой, они приняли горячий душ, попили чаю и занялись разборкой вещей, которых оказалось немало. Это затянулось до поздней ночи еще и потому, что многие из них Лёня просил Виктора примерять. Дело закончилось тем, что Лёня подарил Виктору больше половины, требуя, чтобы он их непременно носил постоянно. Особенно такие же, как у него, белые трусы и носки. Он собственноручно надел их на Виктора, и они долго гляделись в зеркало, стоя в обнимку.

            -Теперь мы с тобой голубые братья, - улыбнулся Лёня.

            -Я не такой красивый и стройный, как ты. И лицо, и повадки грубее...

            -Для меня ты самый красивый и самый желанный.

            -Чтобы ты так говорил всегда, - с надеждой проговорил Виктор.

            Когда он на следующий день шел на работу, ему казалось, что прошла целая вечность. Он как бы видел все впервые - депо, коллег по работе, улицы, прохожих. Последний раз отсюда уходил не он, а какой-то другой человек...

            -Ты что, наследство получил? - спросила Нинка Коровина с их маршрута.

            -С чего ты взяла?

            -Светишься весь...

            -И лыбится постоянно, прям так и хочется в морду дать, - добавила Верка Пантюхина с чертановской линии, - Погулял, наверное, хорошо - отойти не может. Его позавчера Славка Верещагин среди ночи с каким-то пьяным парнем  посреди Чертановской видел. Небось, кошачью свадьбу устроили.

            -Один живет во всей квартире, - недобро взглянув исподлобья, проговорила пожилая Савчукова из подвижного состава, - Пусть веселится. Потом локти кусать будет, когда на старости лет воды подать будет некому.

            -Тебе, я смотрю, хорошо подают, коль стрелки долбишь на восьмом десятке, - бросил через плечо Виктор, выходя из  диспетчерской.

            Слухи о том, что его видели позапрошлой ночью на улице, очевидно, уже обошли все депо, поскольку на путевке синел свежий, поставленный диспетчером, штамп "На медосмотр". И в медсанчасти не ограничились измерением давления, а предложили подуть в трубку.

            Но ни это, ничто другое не имело для Виктора никакого значения. Его мысли были с Лёней, который отправился навещать тетку, и он не видел недобрых взглядов пассажиров, не слышал грубости, не замечал ничего того, что всегда раздражало. Он только лишь с удвоенной энергией фарил в ответ на приветствия встречных водителей, и лицо его само собой расплывалось в блаженной улыбке.

 

 

 

 

 

 

7.

 

 

 

            Рассказывая о визите к тетке, Лёня сиял от радости.

            Когда Виктор вернулся с работы, он уже крепко спал, и Виктор тихонько, чтобы не потревожить, принял душ и скользнул под одеяло, ощутив приятно волнующее тепло любимого тела.

            "Сколько лет я ложился в холодную постель?" – с горечью подумалось ему при этом.

            И вот теперь они сидели за столом, завтракая и обедая одновременно.

            -Ты не представляешь, как она обрадовалась. Кинулась звонить матери, но я остановил ее, потому что в Лос-Анджелесе еще было слишком рано, - рассказывал Лёня.

            -А сам позвонил потом?

            -Позвонил. Мама тоже обрадовалась. Ну, понятно, почему. И еще наказала не бросать Таню. Тетю Тату, как я называл ее в детстве.

            -Сколько ей лет?

            -Она старше мамы на шесть лет. В позапрошлом году на пенсию вышла.

            -Тогда еще рано говорить об этом. Хотя, как знать?

            -Но квартиру она приватизировала и хочет завещать мне. Мы сегодня идем с ней насчет прописки.

            -Вот и хорошо. Приду – расскажешь.

            -Ты придешь опять так поздно?

            -Скорее, рано.

            -Я тебя вчера ждал, ждал, но не выдержал и уснул.

            -Не мучь себя, ложись вовремя. Я тебя не потревожил, когда вернулся?

            -Я даже не почувствовал. Ложился один, просыпаюсь - мой darling рядом...

            Они вместе вышли из дома и вместе доехали на автобусе до метро. 

            -Мог бы довезти тебя до твоей тети Таты, - сказал Виктор, когда они спускались по эскалатору, - Мой маршрут проходит в тех краях.

            -Поехали, - охотно согласился Лёня, - Посмотрю, как ты рулишь.

            -Долго. Мне еще на конечную приехать надо, дождаться смены...

            -А тебе кондуктор не требуется? - улыбнулся Лёня, - Я бы пошел к тебе кондуктором.

            -В самом деле, пошел бы? - улыбнулся в ответ Виктор.

            -Да кем угодно пошел бы, лишь бы с тобой все время быть.

            Лёня сказал это в шутку, но было в этот момент в его интонациях и в глазах что-то такое, что неожиданно заставило Виктора подумать: "За что мне такое счастье?"

            -Удачи, Малыш, - прошептал он, слегка наклоняясь к Лёне, когда выходил из вагона на Нахимовском проспекте.

            -И тебе, - отозвался тот, -Ровной дороги и чтобы никто тебе не испортил настроения.

            Когда Виктор вернулся домой после работы и хотел, как вчера, осторожно прокрасться в ванную, в комнате неожиданно вспыхнул свет.

            -Чего ты? Спи, - прошептал Виктор, заглянув в комнату, но Лёня уже вставал, - Как сходил?

            -Ты понимаешь, я не знаю, что мне делать? - заговорил Лёня, стоя взъерошенный посреди комнаты  в одних трусах.

            Его вид выражал полную растерянность.

            -Мы пришли, отстояли очередь, тетка написала заявление, я подал паспорт, сказал, что мне нужно его поменять, а мне учинили такой допрос, что жутко стало. У нас тоже страшный бюрократизм, но чтобы так... Тетка заплакала, когда мы вышли на улицу.

            -Ну и что, в конечном счете, тебе сказали?

            -Да ничего. Наговорили столько всего, что... Подожди...

            Лёня взял в руки лежащие на стуле аккуратно сложенные джинсы и вытащил из кармана листок бумаги:

            -Вот, я записал. Так не запомнить. Тут столько всего требуется...

            Не раздеваясь, Виктор взял листок и пробежал глазами.

            -Ну, это ладно, - говорил Лёня, стоя рядом и тыкая в него пальцем, - А вот это где взять? В Америку лететь?

            Виктор сложил листок пополам и задумался.

            После того, как он покинул родительский дом, прошло четыре года. Их прежнего дома, как такового, уже не существовало. Сестра настояла на размене и обживала теперь новую квартиру. Виктор не стремился поддерживать с ней отношения, но та недавно позвонила ему сама с весьма неожиданным предложением - пойти к ней работать.

            Делая упор при разделе наследства с матерью на заботу о своих будущих детях, обзаводиться ими, тем не менее, она не торопилась. Создав подобие семьи с каким-то то ли кооператором, то ли бандитом, она не стала не только заводить детей, но даже объединять имущество и регистрировать отношения. Не желая, очевидно, терять независимость во всем остальном и используя новые возможности, предоставленные временем, сестра решила завести собственное дело, открыв цех по производству пельменей.

            Надо сказать, подошла со всей ответственностью - арендовала помещение, завезла новейшее оборудование, лично беседовала с каждым принимаемым на работу, придирчиво изучая трудовые книжки и наводя справки. Принимала только опытных работников с чистым послужным списком. Установив для всех не то чтобы очень большие, но значительно превышающие государственные, оклады, обеспечила бесплатные обеды и неограниченный в потреблении чайно-кофейный стол в течение всей смены. Помимо этого, каждому разрешала уносить домой по килограмму готовых пельменей в день, не считая брака, а раз в неделю снабжала вырезкой по закупочной цене.

            При всем перечисленном, нельзя сказать, что условия работы на ее предприятии были такие уж плохие, но "опыт" оказался, очевидно, сильнее. Спустя месяц она потеряла троих партнеров, отказавшихся от ее продукции. Как удалось выяснить, работники - либо, сочтя, что недобирают с "сопливой капиталистки", либо просто не представляя себе, как можно работать на пищевом предприятии, ничего не украв, начали лить в фарш в воду. Раздосадованная сестра уволила всех чохом и решила начать все с "чистого листа". По совету как бы мужа, она набрала "с улицы" мальчишек, еще не испорченных системой. Надев халат, лично учила их работать, надеясь вложить в каждого все то, что сделает ее предприятие процветающим.

            Дело шло неплохо, пока в первом этаже здания, где на втором помещался ее цех, разорившееся кафе не сменил молодежный досуговый центр. В первую же дискотечную ночь воспитанные сестрой мальчики отправились поглядеть, что там творится, да так и остались до утра, нагрузившись при этом горячительными напитками и накурившись до того, что двое не нашли сил уйти домой, завалившись спать за полу в цехе. Их она и обнаружила, придя утром на работу, вкупе с погубленной продукцией всего предыдущего дня, оставшейся не замороженной. Оправившись от шока и выгнав всех до единого, она стала обзванивать родственников и знакомых из числа тех, кого знала сама. Первый, кому она позвонила, был брат, честности которого "на грани шизофрении", как она утверждала, ей вдруг стало не хватать, как воздуха.

            Виктор не пошел к ней работать, однако порекомендовал двоих человек, за которых она потом его искренне благодарила, предлагая взамен свою помощь "в любых проблемах". И сейчас Виктор решил этим воспользоваться, поскольку понял, что без взятки Лёнин вопрос все равно не решить.

            Успокоив и крепко обняв его в постели, Виктор уснул, а наутро позвонил сестре. Та поняла с полуслова и заверила, что проблем не будет.

            -Я тебе перезвоню через полчаса, - завершила она разговор.

            Минут через двадцать телефон действительно зазвонил, и сестра продиктовала  номер, озвучив стоимость услуги в условных единицах:

            -...Не мне, естественно, а тому, от кого это зависит.

            Поблагодарив, Виктор тут же набрал номер, и назвав условное слово, получил адрес, по которому надлежало придти сегодня после семи вечера. Немного удивившись, что адрес был не учреждения, а квартиры, Виктор подтвердил, что придет, но не он, а человек, которому нужен паспорт.

            -Ну вот, - возвестил он вернувшемуся из магазина Лёне, - будет у тебя новый паспорт.

            -Правда? - обрадовано улыбнулся тот, но узнав, что для этого следует сделать, сник.

            -Вил, мне это все не нравится, - сказал Лёня, - Почему я, чтобы получить то, что мне полагается по закону, должен платить, да еще непонятно кому, да еще столько? Это даже не мне нужно, речь идет об обмене государственного документа.

            -Малыш, давай поговорим спокойно, - как можно мягче и убедительнее заговорил Виктор, поняв, что первое испытание их отношений не заставило себя  ждать, - Скажи, ты готов реально собирать эти справки? Да и после этого, нет никакой гарантии, что от тебя не потребуют еще что-то, чтобы, в конечном счете, получить именно это. Я понимаю, что все это гадко, мерзко, противно, но пойми - здесь так. В свой дом мы можем чего-то не пустить, но не пустить в общество, в котором живем, не в наших силах. Я знаю, что там, откуда ты приехал, не так...

            -Да и там было так! - воскликнул Лёня, и Виктор поразился, как изменились его глаза и выражение лица, - И там было рабство! И там была гражданская война, депрессия, и чего только не было! И там два, а то и одно поколение назад, давало взятки. Но там это исчезло, потому что каждый стремился сделать лучше для себя, для всех, для своей страны. Каждый жил и живет верой, что завтра должно быть лучше, чем сегодня, а сегодня, чем вчера. А если все валить на власть, а самому поступать так, то ничего не изменится. Ни один злодей не сможет ничего сделать, если не будет тех, кто станет это поддерживать. Сталин у вас теперь во всем виноват?  Четыре миллиона доносов написал не Сталин...

            Лёня поставил сумку с продуктами на табурет и ушел в комнату. Виктор сидел в подавленном состоянии и вспоминал свой разговор с отцом, когда впервые в жизни осмелился бросить тому обвинения. Теперь он в таком положении оказался сам. Но отец тогда сумел найти какие-то слова, а он, судя по всему, не смог. Виктором овладело состояние полной безысходности. Машинально он взял сумку и начал разбирать продукты. Разложив все по полкам в холодильнике и в шкафу, он вздохнул и пошел в комнату. Лёня сидел в кресле и смотрел перед собой. Выражение его лица сейчас напоминало то, что было после разговора с Кевином.

            -Малыш, - сказал Виктор, подсаживаясь на кресло и обнимая его, - ты во всем прав. Мы заслужили такую жизнь и такую страну. Ты знаешь сам, как я отношусь к этому. Моя судьба тому свидетель. Но я верю, что ты сделаешь это ради меня. Ради того, чтобы мы могли быть вместе. Ради тетки, которая тебя любит. Главное, чтобы мы сами так не поступали. А я уверен, что ни ты, ни я никогда в жизни этого не сделаем.

            Виктор встал и пошел на кухню накрывать стол.

            -Иди обедать, - позвал он, когда все было готово.

            Обед прошел в молчании.

            -Смотри, - сказал Виктор, кладя перед ним бумажку с адресом и телефоном, - Найдешь этот дом. Это недалеко от Даниловского рынка, где троллейбусное кольцо "десятки". Позвонишь в дверь, спросишь Владимира Алексеевича, передашь ему заявление тетки, свое, свой паспорт, фотографии и вот это...

            Он положил на стол запечатанный конверт.

            -Если что, вот телефон, позвонишь, скажешь, что ты от Екатерины Петровны. Прости, что покидаю тебя, мне нужно на работу. Я позвоню тебе с линии поле десяти вечера. Там тебе надо быть после семи. Сделай это, Малыш.

            Оставив Лёню неподвижно сидящим  за столом, Виктор начал одеваться.

            -Я ухожу…

            Лёня встал, вышел в прихожую и с горечью в слегка повлажневших глазах посмотрел на него.

            -Прости меня, - тихо сказал он, целуя Виктора в губы.

            Сегодня лицо Виктора не светилось радостью. Откатав два рейса, он вышел на остановке у Севастопольского проспекта, и невзирая на недоуменные лица пассажиров, направился к уличному телефону.

            -Да, - послышался из трубки голос, напомнивший ему тот, что он слышал в тот день, когда, вернувшись домой, нашел диван пустым.

            Виктору почему-то вдруг показалось, что сегодня может произойти то же самое, и от этой мысли у него даже задрожали руки.

            -Это я. Сходил?

            -Да, - коротко ответил Лёня.

            -Передал?

            -Да. Он сказал, что двадцатого я могу получить паспорт в милиции.

            -Понятно. Отдыхай. Я приду как всегда.

            Виктор повесил трубку и поспешил к вагону, позади которого уже названивал  догнавший его трамвай другого маршрута.

            Двадцатого у Виктора был выходной, и они, позавтракав, отправились за паспортом, а оттуда к Лёниной тетке. Виктор поехал вопреки своему желанию. Мысль о том, что пожилой человек, воспитанный в других традициях, будет невольно рассматривать его через какую-то призму, не доставляла радости.

            В милиции Лёня пробыл недолго, и выйдя, помахал перед ним в воздухе новым паспортом.

            -Поздравляю, - улыбнулся Виктор.

            Старый дом в переулках Замоскворечья, к которому привел его Лёня, своими пятью этажами мог потягаться по высоте с современным девятиэтажным. Подъезд с широкой лестницей и высокие массивные двери навевали мысли о чем-то давно ушедшем. И облик пожилой женщины, открывшей им дверь, напомнил о том же. При виде Лёни ее глаза засветились теплом, а лицо озарилось улыбкой. На Виктора она посмотрела сдержанно, и после обмена приветствиями, тут же отвела взгляд.

            -Ну, как ты? Как дела? - спросила она Лёню.

            -Все в порядке, теть Тат, - он достал и показал ей паспорт, - Вот прописка. Спасибо Вилу, избавил от хождений по мукам.

            -Мы вам очень признательны, - вежливо улыбнулась Виктору женщина.

            -Всегда рад помочь хорошим людям, - с такой же вежливой сдержанностью ответил он.

            -Проходите, - она сделала жест в сторону кухни, откуда уже пахло чем-то вкусным.

            Они разделись и уселись за стол. Женщина поставила перед Лёней тарелку борща с лежащим в ней большим куском мяса, и стала наливать такую же Виктору.

            -Тетя Тата всегда в первую очередь обедом кормит, -  с улыбкой заметил Лёня.

            -Так было принято на Руси, - отозвалась та, - А знаете, почему? Россия большая, и пока человек, идя в гости, преодолевал расстояние, он успевал проголодаться.

            -Ну, мы-то не такое большое расстояние преодолели, - вставил слово Виктор, стремясь подавить неловкость.

            -В этом доме всегда сохраняли традиции, - пояснил Лёня.

            -И я считаю это правильным, - подтвердила женщина.

            -Смотря какие, теть Тат. Пить много тоже русская традиция и матом ругаться через каждое слово.

            -Любишь ты спорить, - улыбнулась та, - С детства такой. Пить, это уже привнесенное, а что касается мата, то его, строго говоря, русским вообще не назовешь. Это с татаро-монгольского ига пошло...

            -Тетя Тата просветит, послушай, - улыбнулся Лёня, обращаясь к Виктору, - она мне уже значения всех матерных слов растолковала. Я, например, не знал, что хер, это всего лишь буква старорусского алфавита.

            -Кушай, озорник, - рассмеялась женщина, - потом все расскажешь Виктору, простите, как вас по отчеству?

            -Петрович. Да можете просто Виктор, - чуть смутившись, ответил тот.

            -Татьяна Викентьевна, очень приятно.

            Если бы она при этом протянула руку для поцелуя, Виктор сделал бы это. Ему вдруг неожиданно самому захотелось так сделать, насколько способствовали ситуации ее облик, интонации голоса и вся окружающая обстановка. Мебель, стоявшую на кухне, и ту, что он успел разглядеть через незакрытую дверь комнаты, хоть и нельзя было отнести к антикварной, но и старой назвать язык не поворачивался. Ее хотелось назвать старинной. Как и тарелки, в которые был налит борщ, и всю остальную, стоящую на столе, посуду. Было видно, что эти вещи служат людям не один десяток лет.

            -Я еще из этой чашки пил, когда мне пять лет было, - как бы угадав его мысли, сказал Лёня.

            -Да.  Многие из нее пили, - заметила Татьяна Викентьевна, и на ее лицо набежала тень скорби.

            После обеда Татьяна Викентьевна пригласила их в комнату. Обстановка состояла из книжного шкафа, на прогнувшихся от времени и тяжести полках которого, плотно стояли книги, среди которых можно было заметить корешки еще дореволюционных изданий, гардероба, овального стола посредине, кровати и пианино. В углу стояла красивая лампа с изваянием, за столом диван, а под потолком висела люстра из потемневшего от времени редкого металла. Потемнели и высокие потолки, а рисунок с линолеума, покрывавшего пол, был стерт ногами. Выцвели и местами потрескались обои. Похоже, ремонт здесь делался последний раз тоже не один десяток лет назад. Однако все то, что было доступно заботливым женским рукам, выглядело идеально чистым.

            -Наша семья, - кивнул Лёня на висящий на стене групповой портрет в рамке, - Угадай тетю Тату.

            С портрета на Виктора смотрел молодцеватый мужчина в сюртуке, женщина в платье прошлого века, держащая на коленях младенца, а между ними - трое девушек в опрятных строгих платьях.

            -Неужели это Татьяна Викентьевна?- спросил Виктор, указывая взглядом на младенца.

            -Как сейчас, вылитая, - засмеялся Лёня.

            -Виктор Петрович просто догадался, - улыбнулась та.

            -Теть Тат, а давай посмотрим наш семейный альбом.

            -Если Виктору Петровичу будет интересно...

            -Интересно, интересно, - заверил Лёня.

            Татьяна Викентьевна достала из шкафа альбом, и они втроем уселись на диван.

            -Это братья и сестры наших бабушки и дедушки, - комментировала она, перелистывая страницы с пожелтевшими от времени фотографиями, - Это сестры мамочки, у бабушки их было трое... Моя мамочка самая младшая... Вот она, только закончив гимназию... А вот на работе, она была сестрой милосердия... Вот муж ее старшей сестры, а вот средней, тети Кати, оба были репрессированы... Тети Катин сынок, Коля, погиб на войне... Это мы гуляем в сухановском парке... Мы каждое лето снимали там дачу неподалеку. Дедушка не захотел строить свою, он вообще был не стяжатель, предпочитал обходиться минимумом...

            -А кем он был? - поинтересовался Виктор.

            -Простым служащим на фабрике, но бабушка не работала. Она была настоящей хозяйкой, воспитывала детей, вела дом. Хотя сама была почти неграмотной, всем дочерям сумела дать образование, а главное - передала умение вести хозяйство. Научила шить, готовить, растить детей, экономить, при том, что все всегда были сыты...

            Морщинистые руки все листали и листали страницы, перед Виктором проходила череда незнакомых лиц, и ему стало казаться, что их всех, таких разных, объединяет что-то неуловимое, дающее основание назвать членами одной семьи. И еще показалось, что это что-то до сих пор витает здесь, в этих стенах. Что оно осталось, несмотря на то, что этих людей уже нет, что эту семью не минуло ничего - ни война, ни репрессии, ни все другие напасти, постоянно сменяющие одна другую. И слово "мамочка" в устах престарелой женщины не звучало юродством.

            -Нас здесь одиннадцать человек жило, - рассказывала Татьяна Викентьевна, - Всех мужей мы приняли в семью. Бабушка так решила, а ее слово в доме было законом.

            -Где же вы помещались? - поинтересовался Виктор.

            Квартира была хоть и в старом доме, но состояла всего из двух небольших смежных комнат.

            -Мне тоже это сейчас кажется невероятным, - улыбнулась Татьяна Викентьевна, - Но помещались как-то. Это была наша семья, а наша - значит наша, и никто не роптал.

            Она рассказывала, пока не посмотрели все до конца.

            -Ну вот, - завершила Татьяна Викентьевна, закрывая альбом, - После смерти бабушки, хозяйкой дома стала тетя Лена, потом мамочка, а теперь, выходит, что я. Хотя, какая из меня хозяйка? Просто больше никого не осталось. Я очень рада, что Лёня вернулся. Так сложилось, что он у нас единственный...

            Похоже, она хотела сказать что-то еще, но опустила глаза и предложила:

            -Пойдемте пить чай.

            Все вместе вышли на кухню. Татьяна Виентьевна полезла в шкаф, и на лице ее отразилось замешательство:

            -Ну надо же, про хлеб забыла.

            -Я сбегаю, - вызвался Лёня, - Тетя Тата по старинке живет - без хлеба никуда. Я скоро...

            Не слушая возражений тетки, он надел куртку и ушел, оставив их одних. Виктор опять ощутил сгладившуюся уже было неловкость.

            -Виктор Петрович, - заговорила Татьяна Викентьевна, расставляя на столе вазы с печеньем и конфетами, - извините меня. Так сложилось, что я оказалась в курсе ваших с Лёней отношений. Должна вам со всей откровенностью признаться, что я этого не понимаю и не пойму никогда, но... раз у него... у вас... это проявляется не так, как у других... я не хочу вмешиваться. Я только хочу вас попросить об одном - будьте, пожалуйста, снисходительны к Лёне.

            -Если вы настаиваете, Лёня может жить с вами, - сказал Виктор, опустив глаза.

            -К сожалению, он предпочитает жить с вами. Буду до конца откровенна, вы производите впечатление серьезного человека, я ожидала увидеть в вас нечто другое, но я не знаю, как у вас... У таких, как вы... Насколько серьезны бывают отношения, если вообще можно поверить в то, что они бывают...

            Голос ее задрожал, и было видно, что она вот-вот расплачется. Но Виктор, неожиданно для себя, наоборот, обрел спокойствие. Он понял, что женщина сказала все от души, и вряд ли что-то осталось недосказанным.

            -Бывают, - твердо сказал он, - Хотя, до определенного времени, я сам не верил в это.

            -Тогда я прошу вас... Умоляю вас, - подняла она на Виктора полные слез глаза, чем-то напомнившие взгляд Лёни, - Не бросайте его.

            -Обещаю, - тихо проговорил Виктор.

            Некоторое время они в молчании сидели за столом.

            -Мне Женя предлагала перебраться в Америку, - заговорила Татьяна Викентьевна, отойдя от предыдущего разговора, - Говорила, что климат здоровый, что меня там подлечат по-настоящему, но я... От могилы мамы, от этих стен, в которых прошла моя жизнь...

            Она махнула рукой.

            -Мне думается, вам не надо уезжать, - серьезно глядя ей в глаза, сказал Виктор, - Без вас этот дом действительно осиротеет, а это плохо. Когда я слушал вас, смотрел фото, я понял, чего мне больше всего не хватало в жизни. Я не знаю Лёниных родителей, но я понял, кто вложил в него такой заряд любви. Это ваша семья.

            -Спасибо вам, - искренне поблагодарила Татьяна Викентьевна, - Я чувствую, вы хороший человек. Берегите Лёню.

            В прихожей хлопнула дверь, и на пороге кухни появился улыбающийся Лёня с целлофановым пакетом в руке:

            -Заждались?

            -Ты, как метеор, - улыбнулась Татьяна Викентьевна, - Чайник только что закипел...

            Когда они вышли из гостеприимного дома, уже сгустились зимние сумерки. День был рабочим. Все переулки были забиты машинами и людьми, выходящими из появившихся здесь в последнее время многочисленных офисов. Им не захотелось вливаться в толпу и куда-то торопиться. Настрой, возникший в стенах дома, не отпускал в круговерть суетной жизни. Перейдя через мост, они оказались у стен Новоспасского монастыря. Здесь было сравнительно тихо, если не считать шума от проносящихся по набережной машин, а от ветра закрывали монастырские стены.

            -В этом доме всегда было что-то не от мира сего, - рассказывал Лёня, - И меня там всегда любили. Когда был совсем маленький, всегда ждал с нетерпением, когда мы с бабушкой туда поедем. Я и правда, для всех них был единственный. Тетя Тата замужем не была, а про судьбу остальных ты знаешь.

            -Культурная женщина, - отозвался Виктор, - А почему так сложилось, что она не была замужем?

            -Она очень любила мать, мою бабушку. Так и осталась маменькиной дочкой. С одной стороны умиляет такая преданность, но...

            -Да, во всем нужна золотая середина, - согласился Виктор.

            -В Америке так не принято. Вырос - живи самостоятельно. Многие дети уезжают учиться в другие штаты. Хотя, есть чисто американская традиция - сохранять комнату, где они выросли, в том виде, какой они ее покинули. Возвращаясь, они опять ощущают себя детьми в родительском доме.

            -Хорошая традиция.

            -К этому дому у меня было разное отношение. Как в детстве - я говорил, а потом они меня начали раздражать.

            -Чем же?

            -Да тем, что они живут как бы в другом мире и по своим понятиям. Ходят в церковь, судят обо всем с какой-то наивностью. Сам знаешь, как мы лет в пятнадцать рассуждаем, когда хочется взрослым казаться.  Я смеялся над ними, а мама плакала. Сейчас самому противно вспоминать. Потом они стали умирать друг за другом. Старенькие, а со всем сами справлялись. Утешали друг друга, ухаживали за умирающими и ни разу не попросили о помощи. И главное, мне все простили. А я ведь им грубил, насмехался. Теперь я считаю себя членом их семьи, но уже поздно.

            Со стороны монастыря послышался колокольный звон.

            -Прости, а почему ты говоришь, что не веришь в Бога? - спросил вдруг Лёня, пристально посмотрев на Виктора.

            -Потому, что не верю, - твердо ответил он, - В высшую силу верю, потому что многое говорит за то, что она есть. И не какая-то Библия с еврейскими сказками, а реальная жизнь.

            -Но это почти то же, что верить в Бога. Ведь Он и есть та самая сила.

            -Персонифицированная в конкретной личности?

            -Но ведь это не просто личность...

            -Малыш, к чему этот разговор? - поморщился Виктор, - Ты что, хочешь меня обратить в православную веру? Или в Америке все верующие?

            -В Америке все как-то мирно уживаются, какой бы веры человек не был, в том числе и атеисты. Там даже не принято об этом спрашивать, это дело совести каждого, но, скажем, если кто-то выдвинувший себя в президенты, заявит о том, что он атеист, дело не дойдет до выборов.

            -Ну и в чем же здесь равноправие?

            -Именно в этом. Как он может защищать права верующих, если он атеист? На чем он присягать будет, если Библия для него ничто? Там вероисповедание – одна из главных составляющих свободы личности, и отрицающий веру, отрицает эту свободу. Там это, если хочешь, элемент человеческой культуры. По воскресеньям каждый идет в свою общину, к Богу, лечить душу, как ходят к врачу лечить тело.

            -И ты тоже идешь?

            -Да, я ходил.

            -И как это уживается в твоем сознании с ориентацией?

            -Нормально уживается. Грех - это блуд, а если я такой родился, значит, Бог любит меня таким. В нашей общине к этому терпимо относятся.

            -Здесь бы ты такое рассказал, - Виктор кивнул на монастырь, - Тебе бы показали терпимость.

            -Так это не Бог, - улыбнулся Лёня, - Это люди, а им свойственно ошибаться. И хуже бывало. И крестовые походы были, и религиозные войны.

            -У нас тоже модно было креститься десять лет назад. Прямо валом повалили все. Только что-то незаметно теперь этих верующих, и жизнь добрее не стала. Скорее, наоборот.

            -Это личное дело каждого. Прости еще раз, я спросил только потому, что ты стараешься жить по совести, умеешь прощать, не боишься быть непонятым. Мне кажется, ты просто предубежден из-за того, что здесь церковь такая. Если хочешь, почитай Макдауэла, у меня есть дома в русском переводе. Он все предельно ясно объясняет, на уровне элементарной логики.

            -Что - все?

            -Что то, что описано в Евангелии, было на самом деле. Хотя в молодости был абсолютно уверен, что верить во Христа может только сумасшедший.

            -Не надо, Малыш. Макдауэл это Макдауэл, а я - это я. Останемся каждый при своем.

            -Само собой. Я думал, просто тебе интересно будет. Ты ж не из тех, у кого тут все застыло.

            Лёня выразительно постучал пальцем по лбу.

            -Возможно, - улыбнулся Виктор, - Когда захочется, попрошу. Кстати, ты хотел посмотреть и послушать что-то русское народное?

            -Я и сейчас хочу.

            -Я вчера по "трешке" работал. Когда через центр проезжал, видел афишу ансамбля русской песни и пляски Ленинградского военного округа. Не хочешь сходить?

            -А там не военно-патриотические песни петь будут?

            -Судя по афише, как раз то, что тебе нравится. И споют и спляшут.

            -Тогда идем. А сейчас придем, я для тебя станцую.

            -Вдохновение нашло?

            -Нашло. И вообще, я рад, что вы нашли общий язык с тетей Татой, что мы так хорошо повидались, что закончилась эта волокита с паспортом, и вообще, что все так хорошо и мы вместе...

            -И всегда будем вместе... - тихо проговорил Виктор с неопределенной интонацией.

            -Всегда, - повторил Лёня утвердительно.

            Проносились машины по набережной, вдали отсвечивала огнями река, чернела внизу гладь пруда, а вокруг не было ни души, и обнявшись, они крепко поцеловали друг друга.

 

 

 

 

 

8.

 

 

 

            К ДК, в концертном зале которого должен был проходить концерт, они приехали за полчаса до начала. Горели неоновым светом вывески, сверкал свет при входе и в витражах, но перед зданием и у дверей никого не было видно.

            -Ну, и где концерт? - спросил Лёня.

            -Сейчас узнаем...

            Виктор открыл дверь, и они вошли в вестибюль. Касса была закрыта, но справа за барьером сидело трое гардеробщиков. На банкетке у дверей мирно беседовали две служительницы, судя по всему - билетерши.

            -Любезные, - обратился к ним Виктор, - Концерт сегодня будет?

            -Конечно, - ответила одна из них, - Раздевайтесь и проходите.

            -А где билет можно купить?

            -Билетов нет, вход свободный, - сухо пояснила вторая, глядя на выражение лица которой, можно было подумать, что этот прискорбный факт стоит ей чего-то с болью оторванного от сердца.

            -Приятная неожиданность, - улыбнулся Виктор, - А где зрители?

            -Будут, - авторитетно заверила та и с достоинством отвернулась, считая разговор завершенным.

            -Последний вопрос в этом сезоне, - не отставал Виктор, - А буфет у вас есть?

            -Нет буфета, ребята. Закрыт буфет, - ответила за нее первая, поскольку вторая сидела, как изваяние, гордо подняв седую голову.

            Они подошли к гардеробу. Пожилая гардеробщица, явно недовольная тем, что они остановили выбор на ней, покосившись на своих коллег, которые вперив взгляд в пространство, сохраняли монументальную неподвижность, соблаговолила с кряхтением подняться и сгрести одним движением руки их куртки, швырнув на барьер зазвеневшие при этом металлические номерки.

            -Почему они все здесь такие? - недоуменно проговорил Лёня, когда они прошли в абсолютно пустое фойе.

            -Кто и где?

            -Да все и везде. Билетеры, кассиры, продавцы - все кто работает с людьми. Как будто не они для тебя, а ты для них существуешь. Смотрят так, что брать ничего из их рук не хочется. Прям какой-то штамп комплекса угнетенного гегемона на лице.

            -Они на нас так смотрят, а мы на них. Менталитет, - пожал плечами Виктор, - Я, например, каждому говорю, пожалуйста, когда продаю талоны, а спасибо в ответ услышу, дай Бог, от одного из десяти.

            -Ужасно живете, - с горечью сказал Лёня.

            -Я уже научился этого не замечать, - улыбнулся Виктор, - Достаточно уяснить себе, что им неоткуда быть другими, и начинаешь относиться ко всему снисходительно. И вообще, запомни золотое правило - не делай ничего в расчете на благодарность, тогда никогда не будет обидно.

            Они прошлись взад - вперед по фойе. Виктор взглянул на часы:

            -Мы с тобой единственными зрителями будем? Во сколько начало? Может, в семь тридцать?

            Как бы в ответ на его вопрос, с улицы послышался шум, и на площадку перед зданием ДК въехало три интуристовских автобуса, из которых стали выходить люди, направляющиеся к входу. В гардеробе и в фойе сразу стало шумно, послышалась иностранная речь.

            -Мы на международный прием попали? - засмеялся Лёня.

            -Не иначе, - улыбнулся в ответ Виктор.

            А автобусы продолжали подъезжать, публики прибавлялась, и зовущий к началу концерта звонок, уже был трудно различим в многоголосом  шуме.

            Они уселись у прохода в середине зала. От улыбчивых лиц вокруг и раскрепощенной манеры речи сразу поднялось настроение.

            -Кроме нас, хоть один русский в зале есть? - полюбопытствовал, оглядываясь, Лёня.

            -И не один, - заверил его Виктор.

            -Где ты их видишь?

            -Я не вижу, я знаю. А гиды переводчики? Да и Ванек переодетых, небось, порядком.

            Леня тихонько засмеялся:

            -Любишь ты правду в глаза пороть.

            -Малыш, если я что и унаследовал от своего крутого бати, так это его трезвый взгляд на жизнь.

            В зале начал медленно гаснуть свет, а сцена засветилась яркими огнями. Виктор пошел на этот концерт исключительно ради Лёни, будучи уверенным, что он не доставит ему никакого удовольствия. Однако, с первого номера, понял, что просто не знает, что это такое. Он смотрел на сцену и не понимал, как он не открыл для себя этого раньше? Его буквально покоряли отточенные движения исполнителей и музыкальные переборы, затрагивающие что-то внутри. Красочные костюмы дополняли национальный колорит. Это надо было видеть и слышать воочию. Виктор смотрел на мелькающие в ритме озорной пляски ноги, следил за движенями танцоров и был охвачен восторгом. В его воображении возникала широта полей и красота родной природы, сочетающаяся с щедростью и размахом русской души, способной проникнуться болью и радостью ближнего.

            "А ведь это наше, - думал он, - Наше и только наше. Такого нет нигде больше на земле!"

            Но в еще больший восторг приводило происходящее на сцене Лёню, который, кажется, пропускал все видимое и слышимое через себя. После каждого номера, он начинал что-то говорить Виктору, пересыпая речь профессиональными терминами, в коих тот ничего не понимал, лишь кивая в ответ и улыбаясь.

            Но больше всего был поражен Виктор тем, как воспринимали выступление зрители. Иностранцы буквально овацией провожали каждый номер. Концерт закончился тем, что весь зал в единодушном порыве встал со своих мест и с криками: "Браво!" аплодировал, подняв руки над головой, пока не было повторно исполнено три финальных номера. Это был воистину триумф народного искусства, понимаемого и восторженно принимаемого всеми, независимо от национальностей, поскольку оно было подлинное. Оно было настоящее, принадлежащее всем, и при этом русское и ничье больше.

            -Вил, спасибо тебе за этот вечер, - от души сказал Леня, когда они стояли на эскалаторе, спускаясь в метро.

            -Грустно только, что из обычных зрителей мы с тобой были единственные русские при открытых настежь дверях.

            -Так где же они все?

            -На митингах, очевидно, Россия для русских, - горько улыбнулся Виктор, - А ты знаешь, над чем я сейчас задумался? Как за этой бесовщиной невозвратно уходит все истинно русское. Жить, как твои родственники, одной большой семьей - это чисто русская традиция. А где ты видел, чтобы сейчас так жили? То, что мы сегодня видели, это тоже русское, а кому это интересно? Кислые щи, которые тебе так хотелось, а это тоже русское, ты сумел отведать только у меня дома. И так во всем. А русским стали называть совсем другое. Хотя национальными-то и являются как раз язык, культура, традиции, кухня.

            -Конечно, - горячо поддержал Лёня, - Возьми хотя бы индийское кино. Шедевры? Но эти фильмы смотрит весь мир. При всей их наивности они содержат то, чего нет ни в каких других. Их всегда будут смотреть.

            -А ведь уже выросло целое поколение с извращенным национальным самосознанием.

            -Наверное, так проще управлять людьми. Жаль, что люди сами не хотят становиться лучше, а только ненавидят.

            -Чтобы любить свое, не надо ненавидеть чужое. В том-то и дело, наверное, что любви-то, как раз, и нет...

            Снизу послышался шум подходящего поезда, и они устремились бегом по ступенькам. И опять Виктор заметил пристальные взгляды пассажиров в их сторону. Хотя сегодня они, наверное, оба выделялись среди мрачной массы своими просветленными лицами.

            Выйдя из метро, они не стали ждать автобуса, а пошли до дома пешком.

            -Ты заметил, как потеплело сегодня? - спросил Виктор.

            -Заметил. И солнышко днем стало припекать...

            -Весна наступает.

            -Как пролетело время, - задумчиво проговорил Лёня, - Хотя мне почему-то иногда кажется, что мы знакомы с тобой всю жизнь.

            -А мне, что я проснулся после долгой спячки.

            -А ведь мы могли и не встретить друг друга, не приди я на ту встречу и не избей меня до полусмерти малолетки.

            -А я - попади в тот день на другой выход, на другой маршрут, или не поверни назад от Семеновской.

            -Опять все упирается в высшую силу, - улыбнулся Лёня.

            -И хоть мы по-разному ее чувствуем, это не мешает нам любить друг друга,- завершил Виктор, - Стало быть, любовь покрывает все и в ней эта высшая сила.

            Наконец, они добрались до дома.

            -Я сегодня буду для тебя танцевать,- сняв куртку и тут же повиснув на Викторе, сказал Лёня.

            -Всю ночь?

            -И весь день.

            -Голенький?

            -Абсолютно.

            Виктор отнес его в комнату, и Лёня начал раздеваться.

            -Морриконе? - спросил Виктор, включая магнитофон.

            -Разденься тоже, - попросил Лёня.

            -И что я буду делать? - поинтересовался Виктор, раздевшись до белых, подаренных Лёней, трусов.

            -Иди сюда, - он вывел его  на середину комнаты и уверенными жестами поставил его руки и ноги в требуемую позу, - Стой так...

            Лёня начал исполнять тот самый танец, который танцевал для него в первый раз. Но сейчас Виктор наблюдал его не со стороны, а являлся участником, видя устремленные на него, полные любви, глаза. Лёня кружился то приближаясь вплотную, то удаляясь. Несколько раз он переставлял положение его рук и ног, снова кружился, и не было конца этому завораживающему, заставляющему забыть обо всем, вихрю чувств, воплощенных в музыку и движение.

            -Ты пластичен и музыку чувствуешь, - сказал Лёня, тяжело дыша, когда танец закончился, - Я научу тебя, и мы будем танцевать его вместе.

            Вместо ответа, Виктор поднял его, обнаженного, на руки и отнес на диван, положив на спину. В глазах у Лёни вспыхнули озорные огоньки, и он принял его любимую позу, широко расставив согнутые в коленях ноги и раскрыв объятия...

            На следующей неделе Лёня купил рекламную газету, вознамерившись заняться вплотную поиском работы.

            -Масса предложений, - оптимистично сказал он, показывая Виктору отчеркнутые объявления, - Ты прав, у вас компьютеризация идет полным ходом.

            Виктор ничего не ответил, углубившись в чтение, а потом, взяв маркер, проставил на большинстве крест. Лёня недоуменно посмотрел на него.

            -По этим не звони - пирамиды.

            -Какие пирамиды? Тут же написано...

            -У меня на сарае написано... слово из трех букв, а в сарае дрова лежат. Разводилово чистой воды. Поинтересуйся этим, этим и этим. Да, и вот здесь может получиться. Прости, что так резко говорю, но мне не хочется, чтобы ты лишний раз огорчался и тратил время зря.

            -Да... - протянул Лёня, - Спасибо, конечно. Завтра начну звонить.

            Назавтра он радостно сообщил, что его пригласили на собеседование сразу в четыре фирмы.

            -Удачи, Малыш, - пожелал Виктор, целуя его, как всегда, перед уходом на работу в три часа ночи.

            Когда он вернулся домой, Лёни еще не было. Утренние смены давались Виктору трудно. Лечь спать раньше одиннадцати вечера не получалось, а через четыре часа уже надо было просыпаться. После девяти утра, особенно в зимнее время, когда над городом зависал холодный рассвет, а пассажиров было мало, и отпущенное по графику время приходилось растягивать, тащась по рельсам еле-еле, его начинало неудержимо клонить в сон. Виктору приходилось делать над собой всевозможные усилия из осознания, чем это может быть чревато. Потом был короткий обед и последний рейс перед сменой, придя домой после которой, он ложился на кровать и буквально отключался хотя бы на час. Так было и в этот раз.

            Едва Виктор проснулся и для бодрости принял душ, пришел Лёня. Лишь взглянув в его лицо, Виктор понял, что объективная реальность второй раз вторгалась в их "маленькую Америку". Разговор начался сразу, как сели обедать.

            -Я не могу понять одного, - задумчиво сказал Лёня, - Откуда здесь вообще что-то берется? У меня сложилось впечатление, что все заняты решением только одной проблемы - добыванием денег. Кто как может.  Просто вымогают всем, чем можно и нельзя, а если кто-то что-то и предлагает взамен, то ему глубоко наплевать, что получится в результате, лишь бы получить свое. Может, я не так все понимаю, может я ку-ку?

            Лёня вопросительно посмотрел на Виктора.

            -Почти в точку, - усмехнулся тот, - Ну, а конкретно?

            -Конкретно, в двух местах на меня посмотрели, как на засланного агента ЦРУ, а в третьем предложили работать без договора с испытательным сроком, во время которого меня могут уволить безо всякого обоснования. Причем, платить обещали только процент от принесенной прибыли. А каким образом я ее буду приносить, их не волнует. Звонить по рекламе, давать объявления или клеить их на столбах. Как можно так работать?

            -Ну, а в четвертом месте?

            -А в четвертом надо распространять и устанавливать компьютерные программы. Здесь со мной согласились подписать контракт, но когда я посмотрел, что за программы, то понял, что это криминал. Такими программами пользоваться нельзя.

            -Почему?

            -Они не имеют лицензий.

            Как ни печальна была ситуация, Виктор не смог сдержать улыбки.

            -Тебе смешно? - вскинулся Лёня, - Вот и они там все засмеялись. А я не понимаю, что тут смешного?

            -Это у вас криминал, а здесь это норма.

            -Но ведь это же подрывает экономику, это ведет...

            -Малыш, прости, что перебиваю, ты опять абсолютно прав, но здесь так живут. Здесь хотят жить так. Прими, как должное. И что ты думаешь делать?

            -Я не знаю. У меня есть еще подбор объявлений, но я уже не уверен, стоит ли звонить? Ведь я имею образование, основательную подготовку по этой специальности в более прогрессивной стране, где эти технологии уже освоены, от меня может быть большая отдача, я готов работать, а получается, что это все никому не нужно.

            -Ты говорил, что согласен на любую работу? - уточнил Виктор.

            -Если это не криминал и если есть гарантия со стороны работодателя.

            -Ну, гарантии здесь тебе не даст даже страховой полис. Однако попробуем. Хотя бы, как временный вариант...

            Виктор вошел в комнату, и прикрыв за собой дверь, набрал телефон всемогущей сестры. Как ни презирал он себя, что обращается уже второй раз, другого беспроигрышного варианта у него не было.

            Разговор, как и в прошлый раз, не занял много времени.

            -Значит так, - сказал Виктор, возвращаясь на кухню, - предложение такое. Работу будем искать не по газете, но это дело не одного дня. А пока предлагаю тебе поработать в пищевом цехе. Работа простая, спокойная - замораживать пельмени. Ночь через ночь. Зарплата не ахти, но на уровне госслужащего среднего ранга. А вот гарантия одна - мое твердое слово. Советую согласиться. Днем будешь свободен, можно еще где-то работать или учиться. Насчет работы по специальности, пробный шар тоже уже запущен. Принимается?

            -Я не знаю, я ... crazy, - потряс головой Лёня, но его глаза загорелись благодарностью, - Ты лучше знаешь, Вил. Если считаешь, что так надо, я согласен.

            -Тогда завтра днем поедешь по этому адресу, - Виктор положил на стол бумажку, - Поднимешься на второй этаж и спросишь Екатерину Петровну. Если спросит, откуда ты меня знаешь, а она наверняка поинтересуется, ты -  племянник одной очень уважаемой мною женщины.  Все остальное - правда, как, впрочем, и это тоже. Фамилии, имена и факты биографий подлинные. Маленькая деталь, касающаяся нас двоих, а также тот факт, что мы живем вместе, разглашению не подлежит. Инструктаж ясен?

            -Ясен, шеф, - улыбнулся Лёня, - ЦРУ отдыхает.

            -Пойдем... - улыбнулся в ответ Виктор.

            -Пойдем... - как эхо откликнулся Лёня.

 

 

 

 

 

9.

 

 

 

            Весна вступала в права. Вот уже и день вошел в светлую фазу, и температура перескочила нулевой рубеж. Дороги покрылись непролазными грязными лужами, в трамваях заливало моторы. Редкий день обходился, чтобы Виктору никого не приходилось буксировать, или не тащили буксиром его самого, но ничто не могло испортить ему настроения.

            Лёня каждую вторую ночь отправлялся замораживать пельмени, а вернувшись, отсыпался полдня. Часто к нему присоединялся и возвратившийся после утренней смены Виктор. Зато вечером они, как правило, куда-нибудь отправлялись. Лёня восстановил отношения с несколькими приятелями, с которыми когда-то учился, ставшими теперь артистами, и с контрамарками проблем не было. Иногда им доставались приглашения на генеральные репетиции и предпремьерные прогоны, где царила специфическая атмосфера. Несколько раз ходили на дни рождения. Хотя Виктор не принадлежал к "бомонду" и не был искушен в тонкостях искусства, находить общий язык получалось. Правда, он предпочитал умалчивать о том, где и кем работает. Виктор чувствовал, что благодаря Лёне его духовная жизнь заметно обогатилась. Реалии для него стали существовать где-то по ту сторону кабины и в отражении посадочного зеркала, а пассажиры казались людьми из другого мира. Да и вообще, он все чаще стал подумывать о смене профессии, насколько и окружение, и то, с чем ему приходилось иметь дело на работе, перестало вписываться в его внутренний мир.

            Их быт стал наполняться атрибутами времени. На день рождения Виктора Лёня подарил ему мобильный телефон, а тот ему, в свою очередь,  компьютер, хотя подарками пользовались сообща. Да и вообще у них все было общее - от одежды до еды, а текущие расходы делились на двоих как бы сами собой. Виктору еще ни с одним человеком не приходилось так легко, как с Лёней. Навещали и Татьяну Викентьевну, которая всегда принимала их радушно. К Виктору она уже не относилась с предубеждением. Лёня заметил, что отношения с родителями, судя по письмам и переговорам, у него значительно потеплели, и предполагал, что это влияние тетки.

            Скоро для Лёни поступило предложение работы по специальности от как бы мужа Викторовой сестры, заинтересовавшегося его познаниями в области информационных технологий. По достоинству оценив их, он предложил хороший заработок. Однако, проработал Лёня у него недолго, поскольку, как он объяснил Виктору, он, возможно, и тянет на хакера, но крэкером становиться не желает.

            Виктор обеспокоился, как бы он не потерял в связи с этим и другую работу, но сестра, унаследовав отцовский характер, успокоила, сказав, что ее Лёня  вполне устраивает, а больше ей никто не указ.

            Вопрос о работе неожиданно решился сам собой. Лёниным сменщиком в пельменном цехе был пожилой учитель истории из соседней школы. Долгое время будучи знакомы лишь заочно, поскольку работали каждый в свою ночь, они однажды сошлись вместе по какой-то производственной необходимости и с первого взгляда понравились друг другу. Лёня обрел в лице учителя интересного собеседника, а тот - источник непредвзятой информации, которая его интересовала. Причем, он проникся такой симпатией к Лёне, что пообещал устроить его с сентября в свою школу преподавателем информатики, что бы это не стоило.

            -Но ты в курсе, что в школе будешь получать весьма скромно? - поинтересовался Виктор, когда тот поделился с ним этой радостной вестью.

            -Вил, я уже усвоил, что в России, если честно, значит - мизер, и отношусь к этому, как ты учил. В конце концов, за все в жизни надо платить. Вопрос в другом - до сентября еще три месяца...

            -Отдохни, - улыбнулся Виктор, - Я поработаю из выходного побольше, а в свободные дни будем вместе выбираться на природу, попутешествуем по Подмосковью.

            -Я покажу тебе места, где вырос, - оживился Лёня.

            -А я тебе. Может, где-то наши пути и пересекутся...

            -Жаль, у нас нет машины.

            -Осилим, это становится доступным, а пока обойдемся скотовозкой.

            -Чем? - не понял Лёня.

            -Я так электрички называю. Убедишься, что это недалеко от истины.

            Так прошло лето. Они побывали в дачном поселке, где прошло детство Виктора. Дача теперь принадлежала сестре, но хозяйничать продолжала мама. Виктор познакомил ее с Леней, представив, как и сестре, племянником уважаемой им женщины. Мама угостила их обедом, стала рассказывать о соседях. Виктор давно тут не был, и послушать было интересно, особенно о своих бывших приятелях, но сведения были самые скудные.

            Игоряшка больше не появлялся здесь после того лета, как и его бабушка, поскольку зять продал дачу. Володька по стопам отца стал военным, Лешка закончил МИМО и стажировался где-то за границей.

            -А Сережка как? - поинтересовался Виктор.

            -Сидит, - ответила мама, - Ты же помнишь, что это был за ребенок? Мать его жаль. Из последних сил растила, душу вкладывала.

            -За что?

            -Ограбил и изнасиловал кого-то. Причем, - мама понизила голос, - сделал это на глазах малолеток, а те стояли вокруг и смотрели, раскрыв глаза,

            Виктору невольно вспомнились их забавы с Сережкой на чердаке, и сразу стало тяжело на душе. Вспомнились и обидные Сережкины слова:

            "У тебя одно на уме... С тобой пидором станешь..."

            "Теперь станет", - подумал он, зная, какая судьба на зоне у тех, кто осужден по этой статье.

            И опять ему подумалось, как часто люди оказываются жертвами того, что предрекают другим.

            -В общем, кого пристроили родители, те более менее, а остальные - сам видишь как, - завершила рассказ мама, - Как Наташа Иванюк. Ночная бабочка теперь...

            Съездили на Николину гору, где раньше была дача у Лёниных родителей, проведя весь день на берегу Москвы реки. Но больше всего им понравилось место в окрестностях Звенигорода, куда они повадились ездить каждую неделю. Пологий, поросший травой берег спускался к быстрой и довольно широкой реке. От станции ходил автобус, но они им не пользовались. Прогулка через лес с напоенным хвойным ароматом воздухом как бы предваряла и завершала каждую поездку. Приезжали рано, досыпая после работы в электричке. Загружались в магазине возле шоссе едой и напитками, а потом, спустившись с крутого откоса к речке, валялись весь день на траве, нежась под лучами жаркого солнца. В рабочие дни народа вокруг почти не было, лишь ближе к вечеру появлялись прогуливающиеся вдоль берега больные из близлежащей больницы.

            Они плескались в воде, а потом переходили вброд на противоположный берег, где простиралось большое, поросшее высокой травой, поле. Тут вообще не было ни души, а каждый приближающийся прохожий был виден за километр, как на ладони. И здесь они давали волю своей страсти, а потом брели вдоль берега, даже не надевая плавок, если на горизонте никого не было видно. Один раз зашли в видневшийся на пригорке километрах в двух лес и долго бродили там голышом, ощущая единение с природой.

            -Может, вернемся? - спросил Виктор, когда забрели довольно далеко.

            -Пойдем дальше, - не унимался Лёня.

            -А если наши вещи украдут?

            -Бог убережет, не украдут, а не убережет, никто не убережет. Поедем в Москву так... - он слегка прогнулся, - Представляешь, если так зайдем в электричку?

            -Озорник, - обнимая его, отозвался Виктор.

            Они предались страсти прямо на земле, и это было уже не впервые.

            -Мы с тобой стали первобытными людьми, - засмеялся Лёня, поднимаясь, - Идем по дороге, захотелось, встали рачком, пофакались, пошли дальше...

            Они вернулись на свое место почти к вечеру, сильно проголодавшись. Вещи оказались целы.

            -Уезжать не хочется. Почему мы не живем здесь все время и не целый год лето? - мечтательно проговорил Лёня.

            -Да, лето у нас короткое, - отозвался Виктор, - А знаешь, я не согласен с твоей тетей, что пьянство на Руси - это привнесенное. По-моему, это заложено укладом крестьянской жизни. Единственное короткое время, когда можно почувствовать жизнь, мужик вкалывал, а весь год валялся на печи. Как тут не сопьешься?

            -Нет, Вил, - не согласился Лёня, - Нельзя оправдываться прошлым, надо всегда стремиться к лучшему. Самоуважения здесь людям не хватает.

            Ездили они и на канал, и на водохранилища, а то и просто на пару часов уходили в лес рядом с домом, прихватив подстилку и влажное полотенце.

            Наконец, настал день, когда самолет унес их на берега Средиземного моря. Виктор вспомнил как, впервые услышав это название в раннем детстве, стал допытываться у бабушки, что это такое? Ему не представлялось, как море может быть посреди земли.

            "Вырастишь, съездишь и посмотришь", - ответила бабушка.

            И вот оно плескалось у его ног. Виктор наконец-то увидел воочию заграницу и первое, что поразило его, были открытые улыбающиеся лица. Он заметил, что и на его устах, как у Лёни, появилась постоянная улыбка. Он почувствовал полное раскрепощение и желание быть самим собой, почему-то будучи уверенным, что здесь его не поймут превратно.

            Из окна номера их отеля с одной стороны просматривалось море, а с другой они каждый вечер наблюдали, как садилось за горы солнце. Прямо под балконом располагался бассейн с морской водой, джакузи и каскадами, который они непременно посещали два раза в день, не считая морских купаний. Они ездили на экскурсии, посетили музей Сальвадора Дали, где Виктор, не искушенный в изобразительном искусстве, вдруг неожиданно для самого себя застывал перед каким-нибудь полотном, охваченный неизвестно откуда появившимся чувством и воспоминаниями, казалось бы ничем не связанными с тем, что там было изображено. Да и изображено-то было непонятно что.

            -Сам Дали никогда не объяснял смысл своих картин, - сказал Лёня, - Он говорил, что каждый должен видеть в них то, что видит.

            Виктор не мог словами рассказать, что увидел он, но что внутри все замирало, это был факт. И еще он подумал, как много ему на четвертом десятке лет недоступно, прошло мимо него, и как преступно убивать жизнь, заботясь только лишь о насущном.

            Несколько раз они садились на электричку, проходящую мимо их отеля, которая, почти бесшумно скользя по рельсам, мчалась по побережью, а потом ныряла в метро. Они выходили прямо в центре Барселоны и отправлялись в путешествие по городу. Гуляли в парке, наслаждаясь творениями Гауди, восхищались его неповторимым собором и до темноты бродили по таинственным улочкам готического квартала. Вечерами гуляли по набережной их курортного района, катались на велосипедах, смотрели на танцующих возле отелей людей, зайдя напоследок в свое любимое кафе под открытым небом, выпить неизменный коктейль.

            Лёня сразу обратил на себя внимание женской части отдыхающих, особенно после того, как исполнил фламенко на танцевальном вечере возле бассейна. Таких аплодисментов кроме него не удостоился никто. Даже профессиональные артисты, что вели шоу, смотрели с интересом. Однако сам Лёня воспринимал  свою популярность спокойно, лишь одаривая каждого, кто хотел заговорить с ним, своей лучезарной улыбкой и вниманием, с той же улыбкой уходя от попыток завязать более тесные отношения, что получалось у него абсолютно естественно. Он вообще был своим на этом празднике жизни, который Виктор воспринимал, все-таки, как гость.

            Соотечественники, которых здесь тоже отдыхало немало, выделялись не только речью, но и еще чем-то, что было у них в глазах. Это позволяло Виктору безошибочно определять их на улице, но он почему-то не чувствовал желания отождествлять себя с ними. Его буквально покорила группа немецких бабушек и дедушек, поселившаяся спустя несколько дней после их приезда. Группа состояла из девяти человек, четверо из которых составляли супружеские пары. Всем было уже, наверное, за семьдесят, однако их жизнелюбию и задору можно было позавидовать. Они ходили вместе повсюду - в ресторан, на море, в бассейн, постоянно о чем-то громко, но не крикливо, беседуя друг с другом. Наряды менялись каждый день и каждый вечер. Причем, не только одежда, но и соответствующие аксессуары, и ювелирные украшения. Отдыхая, бабушки не забывали пополнять гардероб, как правило, демонстрируя друг другу обновы в ресторане за завтраком. Вечером их постоянное место было возле бассейна на танцевальном шоу. Одни сидели с бокалом легкого вина в руке, наблюдая, а другие так лихо отплясывали на подиуме, что становилось весело, только лишь взглянув на них.

            Виктор вспомнил Татьяну Викентьевну, маму, соседей по дому в таком же возрасте, и у него невольно защемило сердце. Он отогнал эти воспоминания, почувствовав, что если дойдет в них до трамвайного депо, то у него потекут слезы.

            -Как ты думаешь, они из очень богатых? - спросил он однажды Лёню.        

-Не думаю, - пожал плечами тот, - В Америке они тоже так веселятся. Пенсия в тысячу долларов при реальной социальной поддержке позволяет. Да и кого там можно удивить богатством, если число миллионеров давно перевалило за миллион?

            "Да, - подумал про себя Виктор, - В России так не будет никогда, уже хотя бы только поэтому..."

            Но сейчас не хотелось думать ни о чем мрачном. Он был просто счастлив тем, что оказался здесь и разделяет эту радость. И еще он понял, что это был самый счастливый отдых в его жизни хотя бы потому, что рядом был любимый человек. Две недели показались одним мигом, и вот опять самолет и Москва, встретившая хмурыми неприветливыми лицами. Перепад был настолько ощутимым, что Виктору не хотелось смотреть по сторонам.  Всю дорогу от аэропорта - сначала в электричке, а потом в метро, он глядел в пол, вспоминая Барселону.

            Радость не покинула их по возвращении - на следующий день позвонил учитель и сказал, что Лёню ждут в школе.

            Прошло около двух недель. В тот сентябрьский день, как будто вернулось лето. Температура поднялась почти до двадцати пяти, а в по-осеннему прозрачном небе ярко светило солнце.

            Виктор рано закончил вечернюю смену и оказался дома еще до полуночи.

            -Еще не спишь? - спросил он Лёню, сидящего за компьютером.

            -Надо доделать к завтрашним урокам кое-что, - отозвался тот.

            -Ужинал?

            -Я чаю с тобой попью...

            Виктор переоделся, принял душ, засунул в микроволновку тарелку с ужином, включил чайник и вернулся в комнату.

            -Все, - улыбнулся Лёня, - Сейчас только по форумам пробегусь...

            Неожиданно он замолк на полуслове и уставился в монитор.

            -Что ты там увидел? - спросил, подходя, Виктор.

            -Какой-то бред... - пробормотал Лёня, - Катастрофа... Приезжайте к нам в Печатники... Рухнул целый дом... 

            -Не обращай внимания, - сказал Виктор, - Кому-то пошутить захотелось среди ночи. Пошли, все готово.

            Они вышли на кухню.

            -Как успехи? - поинтересовался Виктор, - Ученики не достали?

            -Они меня постоянно достают, - улыбнулся Лёня, - Мне повезло. Мой предмет, пожалуй, единственный, который их на самом деле интересует.

            -Ну, так это им в новинку. Да и на самом деле интересно, по себе знаю.

            -Ну уж тебя-то я научу. Ты у меня хакером станешь.

            Поужинали быстро, и Виктор начал мыть посуду.

            -Не засиживайся. Я отосплюсь, а тебе завтра на работу, и в ночь потом еще пельмени замораживать, - сказал он в спину выходящему из кухни Лёне.

            Но буквально через минуту услышал его взволнованный голос:

            -Поди сюда.

            -Сейчас, - отозвался Виктор.

            -Иди срочно!

            Войдя в комнату, он увидел, как Леня с напряжением щелкает мышкой, уставившись в монитор:

            -Это правда. Посмотри...

            На мониторе мелькали слайды с места происшествия: разорванный пополам девятиэтажный дом, середина которого была превращена в груду строительного мусора.

            -Где? - спросил Виктор.

            -Улица Гурьянова.

            -Печатники. Значит, правда. Когда?

            -Час назад. Чудовищно. Там же под обломками люди...  В чем они виноваты? Как так можно?

            Виктор молчал. Он отдавал себе отчет, что все, что он мог сказать, будет сейчас неуместно. Да и от одной мысли, что так же могло произойти здесь и сейчас, становилось жутко.

            -Джихад? - спросил Лёня, придя в себя.

            -Скорее всего. Продолжение Волгодонска. Докатилось и до Москвы.

            -Что же будет дальше? Почему все молчат? Почему ничего не делает правительство?

            Виктор не узнавал всегда спокойного и улыбчивого лица Лёни.

            -Не горячись, Малыш. Ты не в Калифорнии. Здесь все иначе.

            -Как - иначе?! Как вообще могло случиться такое? Здесь нет спецслужб? Нет полиции? Ведь взрывчатка не сама собой там материализовалась. Ее привезли и заложили. Полтонны, не меньше. И этого никто не видел?

            -Могли привезти под видом сахара или картошки. А того, кто призван проверять, можно запросто купить за мешок этой же самой картошки. Сейчас каждый угол в любом подвале сдается за деньги.

            -Деньги, деньги! Только и слышишь про деньги! - воскликнул Лёня, - Здесь все решают только одни деньги.

            -А что ты хочешь от тех, кто всю жизнь выкарабкивается из нищеты?! - тоже повысил голос Виктор, но тут же переменил тон – Давай, не будем. Подумаем лучше о тех, кто там, под обломками. И что нас может ждать каждую минуту...

            Леня щелкнул мышкой, и на мониторе возникла телевизионная студия. Дикторша озвучивала подробности:

            -Взрыв прогремел в двадцать три часа пятьдесят девять минут по московскому времени... Полностью уничтожены два подъезда жилого дома... Взрывной волной были деформированы конструкции соседнего... Количество жертв пока определить не представляется возможным... Мощность взрывного устройства по предварительным данным равняется приблизительно тремстам  килограммам в тротиловом эквиваленте... На место происшествия выехали...

            -Выключи, - сказал Виктор, - Очень интересно, кто там выехал...     

            В эту ночь они уснули лишь под утро, потрясенные происшедшим.

            Наутро Лёня ушел в школу, а Виктор решил еще поспать перед работой.

            -Держи себя в руках. Не говори ничего лишнего ученикам, - напутствовал его Виктор.

            Весь день он прислушивался к разговорам пассажиров, но о происшедшем услышал только несколько фраз, и то в виде площадной брани в адрес Ельцина. Не было ни скорби, ни даже панических настроений. Народ воспринял новость со свойственным ему хладнокровием.

            Лицо Лёни, когда они сошлись за обедом на следующий день, несло на себе печать скорбной задумчивости.

            -Я не хочу об этом говорить, Вил, - ответил он, когда Виктор спросил о том, как было воспринято трагическое известие в школе, - Скажу одно, если это так воспринимает молодое поколение, у этой страны нет будущего...

            Понедельник у Виктора был выходной, а Леню в школе ожидало только два урока. Они собирались съездить в Останкино, но утро принесло очередную новость. Еще один взрыв. Теперь уже совсем рядом - на развилке Каширского шоссе.

            -Следующий - наш? - с легким вызовом задал риторический вопрос Лёня, глядя на Виктора повзрослевшими лет на десять глазами.

            -Ни от чего нельзя зарекаться, Малыш, - так же серьезно ответил Виктор, - По сути дела, государство ведет войну, и ее отголоски неминуемы.

            -Чечня?

            -Правды мы с тобой никогда не узнаем. А если и узнаем, то не скоро и не из газет. Мне начинает казаться, что главная причина всех бед в том, что в нашем обществе все имеет цену, кроме человеческой жизни. Поэтому и твои ученики такие. Они видят и воспринимают все, как есть.

            В Останкино они в этот день не поехали, а отправились на развилку.Виктору было знакомо это место, он проезжал его много раз, когда попадал на маршруты, проходящие здесь. И вид горы битого кирпича на месте, где Ра ньше стоял высокий дом, возле которого играли дети, где светились мирным светом окна, поверг его в шок. Близко подойти они не смогли, но и из-за оцепления можно было рассмотреть все достаточно хорошо. Из-под обломков были видны фрагменты стен, оклеенных разными обоями. За каждой из них протекала жизнь - кто-то рождался, а кто-то умирал. В каждой сорились и мирились, плакали и смеялись, к чему-то стремились, строили какие-то планы... И вот один миг - и все. Только увидев воочию, Виктор осмыслил трагедию не одной, а по меньшей мере, сотни человеческих жизней...

            "А ведь кто-то не сумел придти домой сегодня ночью, - неожиданно подумалось ему,- Был на работе, засиделся в гостях... У кого-то, возможно, не оказалось денег на такси, и он мерз всю ночь на улице, проклиная судьбу… А в результате остался жив. А кто-то, наоборот, остался ночевать здесь, хотя ему должно было быть совсем в другом месте..."

            Они еще долго стояли молча, думая каждый о своем.

            -Пошли, Малыш, - сказал, наконец, Виктор, - Слезами делу не поможешь.

            Похолодало, и стал сыпать мелкий дождь, как будто сразу пришла осень.

            В молчании они вернулись домой и сели ужинать.

            -Помянем погибших? - спросил Виктор.

            -Давай, - согласился Лёня.

            Виктор достал всегда имевшуюся в холодильнике про запас бутылку водки, налил две стопки, и они молча выпили.

            -Спаси, Господи, их души, - тихо проговорил Лёня.

            -Малыш, после ужина дай мне почитать твоего Макдонала, - попросил Виктор.

            -Макдауэла, - так же тихо, без тени улыбки, поправил Леня.

 

 

 

 

10.

 

 

Незаметно подошел новый год.   

            Выбираться в свет они стали реже. Много времени отнимала работа, да и кроме нее нашлись занятия. Лёня всерьез взялся обучать Виктора компьютеру и попутно английскому.

            -Тебе обязательно нужно овладеть, - убеждал он Виктора, - За границей без этого ни шагу.

            -В этом я уже убедился в Испании, - согласился тот.

            Занимались путем чистой практики буквально на каждом шагу. Лёня неожиданно переходил в разговоре на английский, а потом спрашивал:

            -Что я сейчас сказал?

            Или перебивал Виктора:

            -Скажи это по-английски.

            И хотя это были простейшие фразы, практика начала приносить плоды.

            -Речь на восемьдесят процентов состоит из таких фраз, - говорил Лёня, - Научишься понимать их и произносить, все пойдет как по маслу. Нас же в раннем детстве никто специально не учил. От восприятия на слух заговорили. Так и у тебя будет, не сомневайся.

            На работе Лёня пользовался повышенным вниманием, особенно молодой части женского коллектива, что осложняло ему жизнь.

Наиболее настырной оказалась химичка, которая, как передали Лёне, завила все открытым текстом, что он от нее без ума, а остальное она сделает сама, и самое позднее - летом, они поженятся. Будучи уверена в себе, она открыто делала гадости всем, кого ловила даже на улыбках Лёне. А поскольку он улыбался абсолютно всем, хлопот у нее хватало. Этим, однако, ее притязания не ограничивались. Однажды, заболев, она позвонила в школу и потребовала, чтобы кто-нибудь навестил ее. Каким-то образом, это поручение досталось именно Лёне. Купив после работы пакет фруктов, он явился к ней домой и остолбенел, когда больная открыла ему дверь в пеньюаре. После светской беседы за чашкой чая, на которой она присутствовала все в том же облачении, принимая соблазнительные позы, коллега просто-таки набросилась на Лёню, когда он поднялся из-за стола, начав целовать его взасос.

            -И как ты это воспринял? - спросил Виктор, не в силах побороть усмешку, когда Лёня это ему рассказывал.

            -Как? Я был в шоке от такой наглости. Стоял, как столб и ждал, когда это кончится.

            -Да, опозорил ты мужеский чин, - усмехнувшись, покачал головой Виктор, - В ее глазах, по крайней мере.

Гораздо больше обеспокоило Виктора то, что однажды Лёня сказал:

            -Ты знаешь, по-моему, на меня парень один запал.

            -Учитель?

            -Да нет, ученик. Евстропов из одиннадцатого Б.

            -Почему ты так решил? Он тебе объяснился?

            -Объясняются мне девчонки в письменном виде. Не успеваю стирать файлы. Как и их мат в отношении друг к другу.

            -А здесь что?

            -Сам не знаю. Говорит, что ему многое не понятно, просит объяснить, а я чувствую, что только ищет повод остаться со мной наедине. Вчера провожал до автобуса. Все чего-то рассказывал, развлекал и с лица пал, когда я с ним твердо попрощался на остановке. Может, надеялся, что куда-нибудь приглашу?

            -Смотри, не проколись, - покачал головой Виктор, - Ты ему повода не давал?

            -Ты что? - вскинулся Лёня.

            -Как он вообще-то?

            -Самый обыкновенный, из неполной семьи, ученик слабый, держится особняком. Над ним не издеваются, но и дружбы особой ни с кем не водит.

            -Косвенные признаки налицо, - подытожил Виктор, - Будь осторожен.

            Новый год решили встретить вдвоем дома. Виктор купил и украсил елку. Елочные игрушки входили в минимум, взятый им с собой из родительского дома, и сейчас навеяли добрые воспоминания. Ему вспомнилось детство и самый любимый в те годы праздник. Да и у него ли одного он был самым любимым? Конечно, кто-то ходил на парады и демонстрации, но поголовная масса народа воспринимала седьмое ноября как лишний выходной день, когда можно было съездить в гости, а на первое мая отправлялась на загородные участки сажать картошку. Но Новый год любили все. Тут не было политической подоплеки. Это был воистину народный праздник, который праздновали не потому, что так надо, а потому, что действительно хотелось чего-то нового и светлого в жизни, и каждый связывал эти надежды с его приходом.

            Виктору неожиданно подумалось, что, как это не странно звучит, но в советское время общество больше тяготело к общечеловеческим ценностям. Весь идиотизм лозунга: "Нам строить коммунизм, нам жить при коммунизме", осмыслился позднее, а тогда, в детстве, вселял лишь стремление к лучшему, и это было нормально. А девиз: "Догнать и перегнать Америку" подразумевал, что есть, что догонять.

            "Каждый жил и живет верой, что завтра должно быть лучше, чем сегодня, а сегодня, чем вчера", - говорил Лёня об Америке.

            И в Советском союзе утверждалось то же самое.

            В этот раз первым новогодним сюрпризом для всех стало смещение Ельцина.

            -Вот видишь, все стало проще, - прокомментировал Виктор, - Ни путча тебе, ни "удовлетворения просьбы по состоянию здоровья". Наигрались в демократию, все возвращается на круги своя.

            -Неужели Россия так и будет ходить по замкнутому кругу? – с горечью проговорил Лёня.

            -Все попытки осчастливить кого-то насильно, сам знаешь, к чему приводили. А обрести желание разорвать этот круг, имея чисто умозрительные представления о том, что находится за его пределами, трудно.

            -Почему трудно? Сейчас уже не то время. Есть Интернет, есть множество источников информации, где это можно найти...

            -Но есть и желание искать то, что хочется найти, исходя из собственных убеждений. И есть призванные формировать эти убеждения. Ты знаешь, кого Гитлер намеревался первым расстрелять собственноручно, как только захватит Москву?

            -Сталина?

            -Нет. Представь себе, диктора Левитана...          

            Новогодняя ночь была у Виктора рабочей, и под звон курантов он заехал в депо.

            -Принимайте. Исправный, - крикнул он, приоткрыв дверь в будку составителей, - С новым годом.

            -И тебя. Первый ты у нас в новом году, - улыбнулась пожилая подвижница, выходя из будки со стрелочным ломиком.

            -Наверное, весь год везти будет, коль на колесах встретил, - улыбнулся ей в ответ Виктор.

            Дома сверкала огнями елка, в ее огнях мерцал праздничный стол. Виктор помыл руки и прошел в комнату. Лёня уже успел наполнить бокалы. Они чокнулись и выпили, опять поцеловавшись.

            -Прошлый новый год я не отмечал, специально вызвался работать, - сказал Виктор, - И позапрошлый тоже. Не хотелось ни сидеть в одиночестве, ни встречать его с кем попало.

            -Я прошлый и вспоминать не хочу, - ответил Лёня, - Мы прилетели с Кевином в Ленинград как раз накануне, праздновали в студенческой общаге, я тебе рассказывал, что там было. Ну, а что потом в Москве случилось, ты знаешь. Мне не верится даже, что прошел всего год. Мне кажется, мы с тобой знаем друг друга всю жизнь. Я просто был в отъезде, а теперь вернулся.

            -И я вернулся, хоть никуда не уезжал. Вернулся к самому себе. К тому, которого потерял еще в детстве. Давай, за возвращение.

            Рука Виктора потянулась к бутылке.

            -Покушаем? - улыбнулся Лёня после того, как они выпили, - У нас с тобой еще много добрых слов друг для друга, и вся ночь впереди.

            -Ты будешь танцевать?

            -Обязательно. Я буду танцевать для тебя всю ночь.

            И он танцевал. И они падали в объятиях на диван, а то и прямо на ковер, и любили, любили друг друга…

            Вернувшись из школы в один из дней новогодних каникул, Лёня неожиданно сказал Виктору:

            -Я сегодня был в гостях у Николая Александровича, познакомился с его женой и дочерью. Она сказала, что в фирму, где она работает, нужен менеджер. Я подумал о тебе.

            -Что за фирма? - поинтересовался Виктор.

            -Сервисная. Занимаются оргтехникой.

            -Компьютерами торгуют?

            -Не совсем. Торгуют они в основном копировальной техникой, но у них и ремонт, и обслуживание. Я уже замолвил о тебе словечко. Думаю, ты справишься. Сужу по тому, как ты быстро освоил компьютер.

            -Учитель у меня такой, - улыбнулся Виктор.

            -Я, как учитель, и говорю...

            Намерения сменить работу появились у Виктора давно и изрядно окрепли за все последующее время. Поэтому, в первый же выходной он позвонил дочери Николая Александровича и отправился на собеседование.

            Фирма занимала небольшое помещение в офисном центре. Вика, так звали девушку, встретила его в общем холле на первом этаже.

            -Таким вас и представляла почему-то, - улыбнулась она,- Леонид мне о вас подробно рассказывал.

            -Что именно? - удивленно вскинул брови Виктор.

            -Что вы работали директором магазина...

            -Заместителем, - поправил он.

            -Да, простите, я перепутала. Что вы ответственный человек, и главное - честный.

            Виктор неопределенно пожал плечами.

            Вика подробно рассказала о том, чем занимается фирма, и как строится работа.

            -Если вас устраивает, я готова представить вас директору. Их у нас двое - муж и жена. Официально муж, Эдик, но все дела в руках у Наташи. Она человек несколько специфический, но работать с ней можно. Коллектив небольшой - три техника, инженер - они занимаются ремонтом, бухгалтер, два менеджера, вы будете третьим вместо Лиды, она уходит в декрет, ну и курьеры. В основной массе - студенты, но тоже ребята исполнительные. Наташа никого не берет с улицы...

            -Наташу не смутит, что я работаю водителем трамвая?

            -Может, у вас были причины так поступить. Человека видно, да и Лёня о вас отзывался с большой теплотой. Мой папа его хорошо знает, а уж он-то умеет разбираться в людях.

            -Я готов, - ответил Виктор, - Когда мне придти?

            -Паспорт и диплом при вас? - поинтересовалась Вика.

            -Захватил.

            -Тогда можно прямо сейчас, пойдемте.

            Они поднялись на второй этаж и вошли в небольшое помещение. Одна стена почти целиком представляла собой окно, возле которого стояли три стола с компьютерами, а правую занимал стеклянный витраж, тесно уставленный расходными материалами к оргтехнике. Левый угол был отгорожен прозрачной перегородкой, за которой виднелось еще три стола, за двумя из которых сидели девушка и молодой человек.

            -Это наш основной офис, здесь мы принимаем клиентов. Там, - Вика кивнула на перегородку, - наше руководство. Еще есть мастерская, бухгалтерия и кухня, где мы кушаем. Внизу есть столовая, но мы предпочитаем приносить еду из дома. Чайник и микроволновка там есть.

            Вика постучала в стеклянную дверь, и сидящие за перегородкой подняли головы.

            -Наташа, это...

            -Я уже поняла, - перебила та, поднимаясь с места, - Виктор Петрович? Наталья, очень приятно.

            В ней явно ощущалась деловая хватка и прямолинейность.

            -Это Эдуард, наш директор, - представила она мужа, и тот, приподнявшись, обменялся с Виктором рукопожатием, опять возвращаясь к работе.

            Похоже, директором по сути была, действительно, его жена.

            -Я слышала о вас уже от Вики, - деловым тоном начала та, - Мне хотелось бы взглянуть на ваш диплом и трудовую книжку.

            -Диплом пожалуйста, - протянул с готовностью Виктор, - а вот с трудовой книжкой трудность. Я в настоящий момент работаю. Могу попросить копию...

            -Где? - перебила Наталья.

            -В трамвайном депо. Водитель второго класса.

            Лицо Натальи выразило легкое удивление, бросил косой любопытный взгляд и Эдуард.

            -Плехановский закончили? - уважительно спросила Наталья, и удивление на лице стало явным, а в глазах возникла настороженность.

            -Да. После окончания работал заместителем директора магазина…

            Виктор коротко изложил то, что ему приходилось делать, дав почувствовать свое знание специфики торговли. Как он мог предположить по взгляду Натальи, это возымело действие, но настороженность не исчезла.

            -Извините, а чем было вызвано ваше решение о смене деятельности?

            -Мне стало известно о готовящейся реорганизации, которая меня не вполне устраивала, и я решил временно сменить работу, - ответил Виктор, - Биография у меня чистая. Не был, не состоял, не привлекался.

            -Поступим так...

            Наталья поднялась с места, достала из шкафа несколько листов, и протягивая их Виктору, сказала:

            -Заполните анкету,  напишите свою автобиографию самым подробным образом и принесите все-таки копию трудовой книжки. Компьютером владеете?

            -Да.

            -Курсы заканчивали?

            -Нет. Овладел самостоятельно.

            -В трамвайном депо? - в интонациях ее голоса проскочили саркастические нотки.

            -Брал уроки у хорошего преподавателя.

            -Чудо преподаватель, - вставила молчавшая все время Вика.

            Наталья бросила в ее сторону острый взгляд и строго сказала:

            -Отведи Виктора Петровича на кухню и снабди всем необходимым. Потом принесешь мне все вместе с ксерокопиями паспорта и диплома. Ты позвонила клиенту, к которому вчера ездил Роман?

            -Сейчас позвоню…

            -Это надо было сделать еще час назад.

            -Я факс не могла отправить…

            -Отправлять факсы по межгороду будешь учиться в нерабочее время, а сейчас это могла бы сделать Лена. И с заказом Роскомимущества – что?

            -Все в порядке. Олег отправил с курьером.

            -Держи на контроле, - сказала Наталья и перевела взгляд на Виктора, как бы возвращаясь к прерванному разговору, - Пока у нас на этой должности человек работает, вакансия откроется через месяц. Я буду иметь вас в виду наряду с другими соискателями. Это все, что я могу вам обещать. До свидания.

            Попрощавшись, Виктор вышел из кабинета. Осадок от разговора остался неприятный.

            «А нужно ли мне все это? - подумал он, - Чем лучше эта особа нашей замши по эксплуатации? И манеры и риторика один к одному, разве что язык подвешен лучше...»

            Но заполнять бумаги все-таки сел.

            -Я вам говорила, Наташа специфический человек, - проговорила, понизив голос, Вика, когда он уселся за стол, - Но людей она видит, и вами заинтересовалась. Иначе она отказала бы сразу, я ее знаю…

            «А ведь когда-то мне казалось, что все так потому, что на руководящих должностях сидят пенсионеры с застывшими лбами, - размышлял Виктор, спускаясь по лестнице, - А поставь молодых, энергичных, предприимчивых –  все будет иначе. Вот молодая, образованная и что? Не в возрасте, выходит, и не в образовании дело. Культура чувств, уровень, менталитет - вот что отделяет нас от цивилизованного мира, и пока будет существовать такая преемственность, ничего не изменится...»

            Однако, в начале мая Виктор сделал по своему маршруту последний рейс.

            -Поздравляю, - улыбнулся Лёня, когда он сообщил ему об этом.

            -Правда, отпуск у меня теперь будет не раньше ноября.

            -Зато вечерами будем вместе, и на выходных.

            -Поехать никуда не сможем.

            -Будем ездить в Звенигород, да и по Золотому кольцу двухдневные туры есть, а за границу поедем следующим летом, - сказал Лёня и добавил, - Я бы тогда к родителям в Америку слетал. Не соскучишься без меня месяц, другой?

            -Соскучусь, - грустно ответил Виктор, - Но, поезжай. Зарядись оптимизмом.

            -Мне тоже будет тебя не доставать, - голос Лёни погрустнел, - Но, с другой стороны, это будет нам обоим на пользу. Иногда надо поскучать, а то, при постоянном общении, как ни относись друг к другу, возникают внутренние неприятные моменты.

            -По-моему, у нас с тобой за полтора года они не возникли, - пожал плечами Виктор.

            -А скажи честно, тебя не раздражает никогда, что я с тобой во всем соглашаюсь?

            -Во-первых, не всегда. Ты иногда резкий бываешь.- Хотя потом, и правда, отходишь.  Возможно, будь кто-то другой на твоем месте…

            -Опять выходит, что любовь покрывает все? Ты прочитал Макдауэла?

            -Да. Спасибо тебе огромное.

            -И как насчет «персонализации»? Ничего в твоем мировосприятии не поменялось?

            -Потом когда-нибудь поговорим, - уклончиво ответил Виктор, - А еще чего-нибудь у тебя нет? Евангелия, например?

            -Есть…

            Лёня достал книгу.

            -Вот полный текст Нового завета и Псалтири на русском языке. Возьми. Возьми совсем, дарю. И Макдауэла возьми.

            -Ты мне все готов подарить, - улыбнулся Виктор.

            -И самого себя, - раскрывая объятия, улыбнулся в ответ Лёня.

            Теперь рабочий день Виктора проходил за компьютером и на телефоне.

            Как по секрету сообщила ему Вика, Наталья все-таки не жаждала его приглашать, но двое предпочтенных кандидатов не проработали и трех дней. Девушка, при наличии красного диплома, попросту говоря, не могла связать двух слов в общении по телефону, а у юноши с первого дня обнаружилась масса амбиций.

            Рабочее место Виктора находилось за перегородкой, бок о бок с Эдиком, а за третьим столом постоянно сменяли друг друга Наталья и бухгалтер, приходившая что-то сделать на компьютере. Эдик, как правило, с утра сидел часа два за столом, погруженный в финансовые документы, после чего исчезал на полдня, уезжая в банк, а по приезде опять брался за документы. Работа Виктора заключалась в ответах на телефонные звонки по рекламным объявлениям, что делали и двое других менеджеров, сидящих по другую сторону перегородки, но они, при этом, еще принимали клиентов и не всегда могли реагировать оперативно. В такие моменты все ложилось на Виктора, едва успевавшего хватать попеременно звонящие трубки. Наталья, если находилась рядом, моментально приходила на помощь.

            -Копия Сервис, здравствуйте… - постоянно звучал над ухом Виктора, ведущего переговоры по другому телефону, ее поставленный голос, - К сожалению, в настоящий момент в наличии нет, но можем поставить на заказ. Какая модель вашего принтера? Тогда мы можем предложить вам совместимый картридж по более низкой цене…

            Хотя, главным условием работы в своей фирме Наталья считала поголовное высшее образование, Виктор пришел к выводу, что его наличие здесь вовсе не обязательно. Нужно было просто быть грамотным, обладать навыками общения, хорошо ориентироваться в номенклатуре товаров и уметь быстро производить вычисления, на ходу находя оптимальный вариант. А требования к нему были предельно просты и понятны даже первокласснику – купить подешевле, а продать подороже.

            Первый день Виктору пришлось трудно, однако деятельная помощь Натальи и знание компьютера, которое дал ему Лёня, сделали свое дело. Помогло и то, что здесь потребовалось свойственное Виктору органически предупредительное отношение к клиентам, корректное ведение переговоров. На прежней работе так относиться к пассажирам он просто не мог, поскольку, чем вежливее были интонации его голоса, тем агрессивнее становились они.

            -Для первого дня вы очень неплохо справились, - констатировала вечером Наталья своим бесстрастным голосом, - Но в ваши обязанности входят не только консультации по телефону. Вам нужно следить за наличием расходных материалов на складе и своевременно пополнять. Складом занимается Лена, но у вас должна быть ясная картина, какая там дислокация. Если поступает вопрос, касающийся ремонта, немедленно  переключайте вызов на Краснопольского. И постарайтесь меньше занимать телефон, отвечать четче. Конечно, не так – ремонтируем, и бросать трубку, но помнить о том, что реклама стоит денег, и каждый не дозвонившийся клиент – это недополученные деньги. Но, я думаю, вы справитесь.

            Она все-таки одарила его напоследок деловой улыбкой.

            «Деньги, деньги, одни только деньги,- улыбнулся мысленно Виктор, спускаясь по лестнице, - Утверждается, что в них счастье. Только найдется ли хоть один счастливый человек, который скажет, что ему хватает денег?»

            Виктор понял, почему все приносили пищу с собой. Официальное время, отпускаемое на обед, составляло всего полчаса, использовать которые, каждый мог на свое усмотрение. Либо сразу, либо разбивая, хоть по пять минут, в те моменты, когда в офисе не было клиентов или срочной работы. Виктор предпочитал брать три раза по десять минут, на которые его подменяла Наталья.

Но, не все было так ужасно. Создавалось даже впечатление внимания к людям. Было принято дарить сувениры за счет фирмы на день рождения каждому сотруднику, причем не обходили даже курьеров-совместителей, а если кто-то выражал желание отметить его в кругу коллег, после рабочего дня в мастерской накрывался стол. Разрешалось в пределах разумного спиртное, и все усаживались в один круг, включая Наталью и Эдика. Причем, здесь они вели себя абсолютно раскрепощено, а на праздники приглашали всех желающих к себе на дачу.

            Вспоминая свою прежнюю работу, Виктор ощущал, насколько по-разному воспринимается одна и та же жизнь с позиций разных кругов общения. Ему было приятно, что здесь нет постоянной грубости, мата, как на прежнем месте. Но все-таки иногда что-то щемило в душе, когда вспоминал, как пять лет изо дня в день шел на работу по спящему городу. И по росе на газонах, и по осенней распутице, и по зимней пороше. Да и толпа спрессованных в салоне людей, теперь стала для него не чем-то наблюдаемым со стороны, а тем, что ежедневно ощущали его плечи.

            -Как в школе?– спросил он как-то Лёню за ужином,- Химичка успокоилась?

            -Сменила тактику, - улыбнулся тот, - Теперь всем говорит, что у меня там совсем не то, что ей нужно. Может, надеется, что я захочу опровергнуть?

            -Отвергнутая женщина еще не то может, не реагируй.

            -И не думаю. Да и вообще - ее вся школа знает. В позапрошлом году из-за таких же притязаний один молодой преподаватель был вынужден уйти в другую, на противоположном конце города. Говорят, она его и там доставала, пока на меня не переключилась.

            -А как твой Евстропов?

            -Мрак, - покачал головой Лёня,- Вчера подошел и говорит: "На следующей неделе ваш последний урок, неужели мы больше никогда не увидимся?" Представляешь?

            -Представляю, - покачал головой Виктор, - Никто не слышал и не видел, надеюсь?

            -Нет, рядом никого не было.

            -Вот это меня беспокоит. Как бы он не выкинул чего.

            -Ничего, осталось две недели...

            Пролетели и они, и Лёня начал собираться в Америку. Свои вещи он оставлял, но набрался полный чемодан подарков, и решено было заказать в аэропорт такси. Проводов устраивать не стали.

            -Отметим лучше твое возвращение, - предложил Виктор.                              

-Знаешь, - задумчиво сказал Лёня, - Мне почему-то кажется, что оно еще не состоялось. То самое, что бывает навсегда. У меня такое ощущение, что я все бегу, бегу и куда-нибудь обязательно не успею.

            -Да что это с тобой? Ты же, вроде, уже прибежал.

            -Мне тоже так казалось... Но сейчас лечу с ощущением, что домой, а единственные два человека, с которыми жаль расставаться – это ты и тетка.  Там у меня таких людей нет.

            -Ну, вот видишь…

            -Именно. Дом там, вы здесь, а я над океаном все бегу и бегу…

            Через открытое окно донесся шум подъезжающей машины.

            -Может, такси? – забеспокоился Лёня.

            Он встал, подошел к окну, посмотрел вниз и сразу отпрянул назад:

            -Или я сошел с ума, или там, внизу, Евстропов.

            Лёнино лицо выражало полную растерянность. Виктор подошел и посмотрел в окно. На газоне против их окон стоял парень с немного длинными вьющимися волосами в яркой синей футболке.

            -А ты знаешь, ведь я его уже видел здесь, - сказал Виктор, - Знакомая футболочка.

            -Но он живет совсем в другом районе, как он здесь очутился?

            -Я догадываюсь…

            -Но, как он узнал адрес? – недоумевал Лёня.

            -Думаю, что не в школьной канцелярии. Да там, кстати, и другой. Следил за тобой, по всей видимости.

            Виктор подошел к окну, отдернул тюль, распахнул его настежь, и в упор посмотрел на парня. Тот вскинул голову, и Виктор увидел глядящие на него с ненавистью маленькие черные глаза.

            -Точно, он, - прошептал выглядывающий в щель между занавесками Лёня.

            Парень повернулся и поспешно зашагал прочь.

            -Да, Леонид Васильевич, - улыбнулся Виктор, - Факт растления налицо. Сушите сухари.

            Лёня слабо улыбнулся, но глаза при этом смотрели серьезно.

            -Вил, смешного мало.  Ведь и это не докажешь, в случае чего. Здесь не станешь требовать возможности говорить только в присутствии адвоката…

            -Не переживай, лети спокойно, - уверил его Виктор, обнимая за плечи, - Я, скорее, сделаю достоянием гласности наши отношения, чем дам тебя опорочить.

            Зазвонил телефон – возвещало о себе прибывающее такси. В аэропорт они приехали достаточно рано, и хватило еще времени посидеть в кафе.

            -Выходи в Интернет каждый день, - в который раз напоминал Лёня, - Выходи вечером, у нас в это время утро.

            -Я уже закладку сделал, чатиться будем до посинения каждый день, - улыбался Виктор.

            -Вил, и еще. Прошу, не бросай тетю Тату в случае чего.

            -Она мне все время наказывает то же самое в отношении тебя. Прям, как навеки прощаемся…

            -Я вернусь, Вил. Вернусь непременно, - заверил его Лёня, глядя преданными глазами, - Только жди.

            -Я дождусь.

            Объявили регистрацию на нужный рейс, и они поднялись из-за столика. Виктор проводил Лёню до зоны паспортного контроля и подождал, пока тот не исчез за перегородкой. Он не уехал сразу, а проследил за посадкой и дождался взлета. Когда самолет оторвался от посадочной полосы, Виктор вдруг, сам неожиданно для самого себя, глядя на него, перекрестил воздух.

            Домой он добрался уже в сумерках. Виктор обогнул по дорожке свой дом и замер на месте. Возле подъезда стоял Евстропов.

 

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

(см. окончание)