Игра в людей

(Цитируется по статье Андрея Краснящих «Инфантилизм как национальный бренд», опубликованной в «Русском журнале»  от 17.05.2007)

Литература США — одна из самых молодых национальных литератур, к тому же, в отличие от большинства других, не имеющая явных фольклорных корней (индейский и негритянский фольклоры, хоть и оказали на ее развитие определенное влияние, все же не стали основополагающими ее компонентами — так, как в литературах Латинской Америки). Держась поначалу в русле (и частично в тени) литературных направлений Европы, ближе к середине ХIХ века литература США благодаря Ф.Куперу (фронтир, кодекс чести настоящего мужчины), Г.Торо (теория «гражданского неповиновения»), У.Уитмену (идеи «мировой демократии» и космизма человека), Г.Мелвиллу и другим писателям, их творчеству формирует собственный национальный характер и даже создает два новых литературных жанра — детективный и новеллу ужасов (оба — Э.По). Однако отдельно от европейской американская литература в ту эпоху еще себя не мыслит и поэтому не считает себя ни слишком юной, ни начинающей по сравнению со старыми мировыми литературами.

Литературное отделение Северной Америки от Европы началось в конце ХIХ века с национальных романов Марка Твена — и началось оно с образа ребенка и мотива детства и детскости. В романах «Приключения Тома Сойера» (1876) и «Приключения Гекльберри Финна» (1884) (о последнем Э.Хемингуэй сказал, что вся американская литература вышла из этой великой книги) жизненная крепость, дерзкий юмор и душевная отзывчивость юных американцев противопоставлены косности, лицемерию и фальши взрослого мира — той Америке, что некогда была сформирована Европой: европейскими переселенцами, их религиозными и политическими убеждениями и традициями. Начиная с Марка Твена, Новый Свет в своем литературном изводе осознает себя иным, отдельным и, главное, молодым по отношению к культуре Старого Света с ее устаревшими принципами и ценностями.

Эта тенденция — самоидентификации, осознания себя Северной Америкой через образ ребенка, темы детства и мотив ювенильности, — видоизменяясь и принимая различные формы, продержится в американской литературе в течение всего ХХ века.

После национальных романов Марка Твена не только американская литература осознает себя через мотив детства и образ ребенка, но и вскоре европейская — старая — литература начинает воспринимать американскую посредством этого мотива и этого образа. Если в XIX веке Новый Свет представал в глазах европейца как нечто полусвое-получужое, другой Европой, только более дикой и экзотичной, то в ХХ веке Северная Америка для Европы и ее литератур — это нечто абсолютно другое, чужое, новое и даже не поддающееся осмыслению при помощи традиционных критериев и подходов.

Именно такой — непонятной, юной, иной (а еще — непосредственной, витальной) выглядит Америка в изображении европейских литераторов. Недаром Франц Кафка свой первый абсурдистско-сновиденческий роман назвал «американским» (Макс Брод, друг и душеприказчик Кафки, публикуя в 1927 году безымянную рукопись незаконченного романа, дает ему название «Америка») и сделал Америку местом действия своего произведения, а главным героем — шестнадцатилетнего Карла Росмена, невинного, наивного и простосердечного. Характерно, что черты детскости можно найти даже в образах «плохих» взрослых американцев — например, в «Господине из Сан-Франциско» (1915) И.Бунина или в «Мистере Твистере» (1933) С.Маршака.

Трудно определить точно, когда и в чьих текстах американская литература впервые ощутила, что мотив детскости и образ ребенка являются ее национальным брендом — таким же, как образы индейцев и ковбоев, описание прерий и фронтира, «золотой лихорадки», как идеи «мировой демократии» и «гражданского неповиновения» и др. Брендом, который успешно презентует Америку в глазах Европы, который с легкостью впитывает и кристаллизует такие важные для этой презентации национальные понятия, как «американская мечта» и «американский идеал», а значит — брендом, интерес к которому следует постоянно поддерживать.

Уже в «северных» циклах рассказов Дж.Лондона герои — как дети, так и взрослые — изображаются посредством ювенильных характеристик: непостоянства, прямодушия, максималистичности; они романтичны и открыты всем людям и жизни как таковой. Таков же — с учетом специфики хемингуэевского художественного мира — и Ник Адамс в сборнике рассказов «В наше время» (1925), и многие другие герои Э.Хемингуэя.

«Взрослых детей» и «детский мир» можно без труда разглядеть и в рассказах О.Генри, и в романах Дж.Дос Пассоса, С.Льюиса и Ф.С.Фицджеральда. Причем в романах Фицджеральда, как и в романах Хемингуэя, «детскость» все больше и больше приобретает видоизмененные черты: детская непосредственность превращается в эксцентричность, максимализм — в бунтарство против мира вообще, а жизнерадостность — в веселую агрессивность. Бунтарство и агрессивность в героях Хемингуэя и Фицджеральда — еще не главные качества; главными, определяющими они станут у героев У.Фолкнера, в характере которых агрессивность неповзрослевших, глубоко обиженных на мир детей перерастает в манию, неконтролируемую жажду насилия и страстное желание разделаться с этим миром (Джо Кристмас из «Света в августе», 1932), а эксцентричность — в психопатологию (Бенджи Компсон, «Шум и ярость», 1929). Разумеется, наряду с патологическими инфантилами в текстах Фолкнера встречаются и вполне нормальные дети и взрослые. Вообще, по мнению многих его исследователей, история возмужания мальчика и открытия им окружающего мира — типичный для Фолкнера и даже излюбленный им сюжет.

Однако, по всей видимости, ни в текстах Фолкнера, ни тем более в текстах Фицджеральда и Хемингуэя американская литература еще не имеет дело с псевдоинфантилизмом; их герои — неповзрослевшие, вернее — недоповзрослевшие дети, которым, вследствие исторических катастроф, не дали возможности нормально повзрослеть и, исчерпав естественный путь движения от ребенка к мужчине, стать полноценными взрослыми людьми — ответственными за свои поступки и адекватно, реалистически воспринимающими окружающую действительность. Художественный мир Хемингуэя, как и художественный мир Фолкнера, не предполагает иронической интонации по отношению к таким героям и воспитывает в читателе соответствующее — серьезное, сочувственное — отношение к ним в их качестве инфантилов.

Новое звучание (но все еще не псевдоинфантилизм) тема инфантилизма получает в романе (да и во всем немногом творчестве) Дж.Сэлинджера «Над пропастью во ржи» (1951), в котором шестнадцатилетний Холден Колфилд панически боится и не хочет взрослеть — становиться таким же лживым, двуличным приспособленцем, как все взрослые — и мечтает спасать маленьких детей от пропасти взросления. Если фолкнеровские герои являются инфантилами, не осознающими, что они инфантилы, и несут его бремя как своего рода первородный грех цивилизации в сложившихся исторических условий, то для Холдена Колфилда невзросление — принципиальная осознанная позиция, если так можно выразиться — гражданский выбор (в творчестве Сэлинджера мотив детскости и образ ребенка вбирают в себя еще один традиционный американский бренд — идею гражданского неповиновения).

Такими же — бунтующими против закрепощенного фальшью и потребительством «взрослого» мира — предстают в середине 50-х и герои битнической литературы в произведениях А.Гинсберга, Дж.Керуака и др. Однако уже в начале 60-х тема инфантилизма в литературе США все больше и больше приобретает иронический оттенок, саморефлексирует и превращается в тему псевдоинфантилизма, а герои-инфантилы — в героев-псевдоинфантилов, взрослых людей, специально вырабатывающих в себе детскость, чтобы противостоять никуда не годному (ни с точки зрения морали, ни с точки зрения культуры) окружающему их миру. Это уже не неповзрослевшие дети фолкнеровских времен, а взрослые люди, прошедшие естественный путь от детства к возмужанию, но, увидев, чтó этот «взрослый мир» на самом деле из себя представляет, вернувшиеся по той же дороге в детство.

Это, а также сквозная, как и во всем постмодернизме (а 60-е — это время перехода всей культуры на постмодернистские рельсы), ирония, в том числе и самоирония — характеризуют тему псевдоинфантилизма и отличают героя-псевдоинфантила от инфантила. Герой-псевдоинфантил, по сути, добр и неагрессивен, у него вполне реалистичное отношение к миру, к его нравственным изъянам и порокам, но он, псевдоинфантил, предпочитает смотреть на мир глазами ребенка: непосредственного, живущего по своим — детским — правилам и не принимающего правил «взрослого мира». Героя-псевдоинфантила в полной мере характеризует христианская установка «будьте как дети», более того, псевдоинфантил американской литературы и есть Иисус Христос своей эпохи.

Рэнделл Макмерфи из «Над кукушкиным гнездом» (1962) К.Кизи, Дон Шимода из «Иллюзий» (1977) Р.Баха, герои «Козлоюноши Джайлса» (1966) и «Заблудившись в комнате смеха» (1968) Дж.Барта, «В арбузном сахаре» (1964) и «Аборта» (1966) Р.Бротигана — это образы, как неоднократно указывалось литературной критикой, отсылающие читателя непосредственно к фигуре Иисуса Христа и его крестному пути. Они такие же преступники перед миром и обществом, каким был основатель христианства.

Если инфантилистский (условно говоря, «фолкнеровский») этап в развитии темы детства и образа ребенка в американской литературе рассматривать как реакцию на первоначальный («марктвеновский») этап, а псевдоинфантилистский — как реакцию на «фолкнеровский», то, с этой точки зрения, на рубеже ХХ и XXI веков в литературе США происходит еще одна реакция на реакцию, связанная с творчеством Чака Паланика. Герои его романов, от «Невидимок» (1992) до «Дневника» (2003) и «Уцелевшего», — это псевдоинфантилы, сознательно не принимающие общество потребления и бунтующие против него, но подсознательно (отсюда перенасыщенность его, Паланика, художественного мира двойниками) всеми силами стремящиеся укорениться в этом обществе. Это конформисты и нонконформисты одновременно, в их характерах уживаются бунтарство и полная апатия, агрессивность и доброта, стремление к насилию и жажда социальной справедливости.

Особенно это хорошо видно на примере героя романа «Удушье» (2001) Виктора Манчини — двадцатитрехлетнего афериста и сексоголика, который узнает, что является (в глазах своей матери) Иисусом Христом и которому, чтобы повзрослеть, необходимо свою мать убить. Виктор Манчини, как и герои других романов Паланика, — это инфантильный псевдоинфантил, взрослый человек, сложивший с себя ответственность за происходящее в мире и вернувшийся в детство, но не нашедший там защиты от своих страхов и комплексов и теперь пытающийся отыскать способ снова стать взрослым. Что ему никак не удается.

Путь американской литературы от Марка Твена до Чака Паланика — если смотреть на нее сквозь призму темы детскости и образа ребенка как настоящего американца — отмечен следующими вехами (выделим только знаковые, ключевые для этого пути литературные фигуры): 1) душевно крепкие и здоровые юные американцы Том Сойер и Гек Финн; 2) тридцатитрехлетний, оставшийся на уровне развития шестнадцатилетнего, клинический идиот Бенджи Компсон; 3) имитирующий сумасшествие Рэнделл Макмерфи; 4) страдающий раздвоением личности Виктор Манчини.

Разумеется, данная статья — в силу широты выбранной темы — не может претендовать на полноту охвата материала. Так, за ее пределами осталось творчество Г.Миллера, Э.Олби, Дж.Ирвинга, Н.Мейлера, Дж.Апдайка и многих других американских писателей, безусловно существенных в контексте выявленной тенденции.

(Цитируется по статье Андрея Краснящих «Инфантилизм как национальный бренд», опубликованной в «Русском журнале»  от 17.05.2007)

Автор: Андрей КРАСНЯЩИХ
Источник: Русский журнал

Комментарии

23.12.2021 10:42| axmvsudb
р''р""